Неточные совпадения
«Он, говорит,
вор; хоть он теперь и не украл, да все равно, говорит, он украдет, его и без того
на следующий год возьмут в рекруты».
У богатого,
У богатины,
Чуть не подняли
На рогатину.
Весь в гвоздях забор
Ощетинился,
А хозяин-вор,
Оскотинился.
Г-жа Простакова (осматривая кафтан
на Митрофане). Кафтан весь испорчен. Еремеевна, введи сюда мошенника Тришку. (Еремеевна отходит.) Он,
вор, везде его обузил. Митрофанушка, друг мой! Я чаю, тебя жмет до смерти. Позови сюда отца.
И повел их вор-новотор сначала все ельничком да березничком, потом чащей дремучею, потом перелесочком, да и вывел прямо
на поляночку, а посередь той поляночки князь сидит.
— Что ты! с ума, никак, спятил! пойдет ли этот к нам? во сто раз глупее были — и те не пошли! — напустились головотяпы
на новотора-вора.
Вор-новотор ходил
на них с пушечным снарядом, палил неослабляючи и, перепалив всех, заключил мир, то есть у заугольников ел палтусину, [Па́лтусина — мясо беломорской рыбы палтуса.] у сычужников — сычуги.
— Ты нам такого ищи, чтоб немудрый был! — говорили головотяпы новотору-вору. —
На что нам мудрого-то, ну его к ляду!
— Посылал я сущего
вора — оказался
вор, — печаловался при этом князь, — посылал одоевца по прозванию «продай
на грош постных яиц» — и тот оказался
вор же. Кого пошлю ныне?
Долго раздумывал он, кому из двух кандидатов отдать преимущество: орловцу ли —
на том основании, что «Орел да Кромы — первые
воры», — или шуянину —
на том основании, что он «в Питере бывал,
на полу сыпал и тут не упал», но наконец предпочел орловца, потому что он принадлежал к древнему роду «Проломленных Голов».
После новотора-вора пришел «заместь князя» одоевец, тот самый, который «
на грош постных яиц купил».
А вор-новотор этим временем дошел до самого князя, снял перед ним шапочку соболиную и стал ему тайные слова
на ухо говорить. Долго они шептались, а про что — не слыхать. Только и почуяли головотяпы, как вор-новотор говорил: «Драть их, ваша княжеская светлость, завсегда очень свободно».
Как взглянули головотяпы
на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает. Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит, что ни махнет сабелькой, то голова с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
Видят головотяпы, что вор-новотор кругом
на кривой их объехал, а
на попятный уж не смеют.
Тем не менее Митькиным словам не поверили, и так как казус [Ка́зус — случай.] был спешный, то и производство по нем велось с упрощением. Через месяц Митька уже был бит
на площади кнутом и, по наложении клейм, отправлен в Сибирь в числе прочих сущих
воров и разбойников. Бригадир торжествовал; Аленка потихоньку всхлипывала.
— Ни́што! обладим! — молвил вор-новотор, — дай срок, я глаз
на глаз с ним слово перемолвлю.
— Ежели есть
на свете клеветники, тати, [Тать —
вор.] злодеи и душегубцы (о чем и в указах неотступно публикуется), — продолжал градоначальник, — то с чего же тебе, Ионке,
на ум взбрело, чтоб им не быть? и кто тебе такую власть дал, чтобы всех сих людей от природных их званий отставить и зауряд с добродетельными людьми в некоторое смеха достойное место, тобою «раем» продерзостно именуемое, включить?
В ту же ночь в бригадировом доме случился пожар, который, к счастию, успели потушить в самом начале. Сгорел только архив, в котором временно откармливалась к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в поджоге, и пало оно не
на кого другого, а
на Митьку. Узнали, что Митька напоил
на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный
вор и злодей, от всего отпирался.
— А вот мы скуку сейчас прогоним, — сказал хозяин. — Бежи, Алексаша, проворней
на кухню и скажи повару, чтобы поскорей прислал нам расстегайчиков. Да где ж ротозей Емельян и
вор Антошка? Зачем не дают закуски?
— В город? Да как же?.. а дом-то как оставить? Ведь у меня народ или
вор, или мошенник: в день так оберут, что и кафтана не
на чем будет повесить.
— Вот вам Чичиков! Вы стояли за него и защищали. Теперь он попался в таком деле,
на какое последний
вор не решится.
Уж тогда плохо, когда пойдут
на кулаки: уж тут толку не будет — только
ворам пожива.
— Да и приказчик —
вор такой же, как и ты! — выкрикивала ничтожность так, что было
на деревне слышно. — Вы оба пиющие, губители господского, бездонные бочки! Ты думаешь, барин не знает вас? Ведь он здесь, ведь он вас слышит.
Пропил он и прогулял все, всем задолжал
на Сечи и, в прибавку к тому, прокрался, как уличный
вор: ночью утащил из чужого куреня всю козацкую сбрую и заложил шинкарю.
— Да и так же, — усмехнулся Раскольников, — не я в этом виноват. Так есть и будет всегда. Вот он (он кивнул
на Разумихина) говорил сейчас, что я кровь разрешаю. Так что же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, — чего же беспокоиться? И ищите
вора!..
А сверх того, к нему
на двор
Залез и клеть его обкрал начисто
вор.
Псари кричат: «Ахти, ребята,
вор!»
И вмиг ворота
на запор...
Пугачев грозно взглянул
на старика и сказал ему: «Как ты смел противиться мне, своему государю?» Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твердым голосом: «Ты мне не государь, ты
вор и самозванец, слышь ты!» Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком.
— Нелегко. Черт меня дернул сегодня подразнить отца: он
на днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо сделал; да, да, не гляди
на меня с таким ужасом — очень хорошо сделал, потому что
вор и пьяница он страшнейший; только отец никак не ожидал, что я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
Павел Петрович недолго присутствовал при беседе брата с управляющим, высоким и худым человеком с сладким чахоточным голосом и плутовскими глазами, который
на все замечания Николая Петровича отвечал: «Помилуйте-с, известное дело-с» — и старался представить мужиков пьяницами и
ворами.
— Наоборот, — сказал он. — Варвары Кирилловны — нет? Наоборот, — вздохнул он. — Я вообще удачлив. Я
на добродушие
воров ловил, они
на это идут. Мечтал даже французские уроки брать, потому что крупный
вор после хорошего дела обязательно в Париж едет. Нет, тут какой-то… каприз судьбы.
— Хороших людей я не встречал, — говорил он, задумчиво и печально рассматривая вилку. — И — надоело мне у собаки блох вычесывать, — это я про свою должность. Ведь — что такое
вор, Клим Иванович, если правду сказать? Мелкая заноза, именно — блоха! Комар, так сказать. Без нужды и комар не кусает. Конечно — есть ребята, застарелые в преступности. Но ведь все живем по нужде, а не по евангелию. Вот — явилась нужда привести фабричных
на поклон прославленному царю…
Самгину было приятно, что этот очень сытый человек встревожен. У него явилась забавная мысль: попросить Митрофанова, чтоб он навел
воров на квартиру патрона. Митрофанов мог бы сделать это, наверное, он в дружбе с
ворами. Но Самгин тотчас же смутился...
Деревянно и сонно сидели присяжные, только один из них, совершенно лысый старичок с голеньким, розовым лицом новорожденного, с орденом
на шее, непрерывно двигал челюстью, смотрел
на подсудимых остренькими глазками и ехидно улыбался, каждый раз, когда седой
вор спрашивал, вставая...
— Бей его, ребята! — рявкнул человек в черном полушубке, толкая людей
на кудрявого. — Бейте! Это — Сашка Судаков,
вор! — Самгин видел, как Сашка сбил с ног Игната, слышал, как он насмешливо крикнул...
Только один из
воров, седовласый человек с бритым лицом актера, с дряблым носом и усталым взглядом темных глаз, неприлично похожий
на одного из членов суда, настойчиво, но безнадежно пытался выгородить своих товарищей.
— Вы подумайте — насколько безумное это занятие при кратком сроке жизни нашей! Ведь вот какая штука, ведь жизни человеку в обрез дано. И все больше людей живет так, что все дни ихней жизни — постные пятницы. И — теснота! Ни
вору, ни честному — ногу поставить некуда, а ведь человек желает жить в некотором просторе и
на твердой почве. Где она, почва-то?
— Черти неуклюжие! Придумали устроить выставку сокровищ своих
на песке и болоте. С одной стороны — выставка, с другой — ярмарка, а в середине — развеселое Кунавино-село, где из трех домов два набиты нищими и речными
ворами, а один — публичными девками.
— Замечательно — как вы не догадались обо мне тогда, во время студенческой драки? Ведь если б я был простой человек, разве мне дали бы сопровождать вас в полицию? Это — раз. Опять же и то: живет человек
на глазах ваших два года, нигде не служит, все будто бы места ищет, а —
на что живет,
на какие средства? И ночей дома не ночует. Простодушные люди вы с супругой. Даже боязно за вас, честное слово! Анфимьевна — та, наверное,
вором считает меня…
— Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де ни возьмем, а верно и выйдет? А жизни-то и нет ни в чем: нет понимания ее и сочувствия, нет того, что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только. Изображают-то они
воров, падших женщин, точно ловят их
на улице да отводят в тюрьму. В их рассказе слышны не «невидимые слезы», а один только видимый, грубый смех, злость…
Можно было пройти по всему дому насквозь и не встретить ни души; легко было обокрасть все кругом и свезти со двора
на подводах: никто не помешал бы, если б только водились
воры в том краю.
— Вот оно что! — с ужасом говорил он, вставая с постели и зажигая дрожащей рукой свечку. — Больше ничего тут нет и не было! Она готова была к воспринятию любви, сердце ее ждало чутко, и он встретился нечаянно, попал ошибкой… Другой только явится — и она с ужасом отрезвится от ошибки! Как она взглянет тогда
на него, как отвернется… ужасно! Я похищаю чужое! Я —
вор! Что я делаю, что я делаю? Как я ослеп! Боже мой!
В ней даже есть робость, свойственная многим женщинам: она, правда, не задрожит, увидя мышонка, не упадет в обморок от падения стула, но побоится пойти подальше от дома, своротит, завидя мужика, который ей покажется подозрительным, закроет
на ночь окно, чтоб
воры не влезли, — все по-женски.
Райский подождал в тени забора, пока тот перескочил совсем. Он колебался,
на что ему решиться, потому что не знал,
вор ли это или обожатель Ульяны Андреевны, какой-нибудь m-r Шарль, — и потому боялся поднять тревогу.
Он крался, как
вор, ощупью, проклиная каждый хрустнувший сухой прут под ногой, не чувствуя ударов ветвей по лицу. Он полз наудачу, не зная места свиданий. От волнения он садился
на землю и переводил дух.
Озираясь
на деревню, она видела — не цветущий, благоустроенный порядок домов, а лишенный надзора и попечения ряд полусгнивших изб — притон пьяниц, нищих, бродяг и
воров. Поля лежат пустые, поросшие полынью, лопухом и крапивой.
На Сенной, говорят,
воры; пусть подойдут, я, может, и отдам им шубу.
Я, например, уверен, что известный игрок Афердов —
вор; он и теперь фигурирует по городу: я еще недавно встретил его
на паре собственных пони, но он —
вор и украл у меня.
«Чем доказать, что я — не
вор? Разве это теперь возможно? Уехать в Америку? Ну что ж этим докажешь? Версилов первый поверит, что я украл! „Идея“? Какая „идея“? Что теперь „идея“? Через пятьдесят лет, через сто лет я буду идти, и всегда найдется человек, который скажет, указывая
на меня: „Вот это —
вор“. Он начал с того „свою идею“, что украл деньги с рулетки…»
Опять сказать, народ здешний —
вор,
на что взглянет, то и тянет, никакого в нем мужества нет.
Между тем Афердов стоял среди толпы и громко требовал, чтоб его обыскали. Он выворачивал сам свои карманы. Но
на требование его отвечали криками: «Нет, нет,
вор известен!» Два призванные лакея схватили меня сзади за руки.