Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит
в окно.)Скорей, скорей! вы тихо
идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не
войдет в комнату, ничего не расскажет!
Скотинин. Я никуда не
шел, а брожу, задумавшись. У меня такой обычай, как что заберу
в голову, то из нее гвоздем не выколотишь. У меня, слышь ты, что
вошло в ум, тут и засело. О том вся и дума, то только и вижу во сне, как наяву, а наяву, как во сне.
Вошел приказчик и сказал, что всё,
слава Богу, благополучно, но сообщил, что греча
в новой сушилке подгорела.
Так как никто не обращал на него внимания и он, казалось, никому не был нужен, он потихоньку направился
в маленькую залу, где закусывали, и почувствовал большое облегчение, опять увидав лакеев. Старичок-лакей предложил ему покушать, и Левин согласился. Съев котлетку с фасолью и поговорив с лакеем о прежних господах, Левин, не желая
входить в залу, где ему было так неприятно,
пошел пройтись на хоры.
В конце февраля случилось, что новорожденная дочь Анны, названная тоже Анной, заболела. Алексей Александрович был утром
в детской и, распорядившись
послать за докторов, поехал
в министерство. Окончив свои дела, он вернулся домой
в четвертом часу.
Войдя в переднюю, он увидал красавца лакея
в галунах и медвежьей пелеринке, державшего белую ротонду из американской собаки.
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог
войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись за него,
пошел с ним
в его комнату и там стал рассказывать ему про то, как он провел вечер, и тут же заснул.
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать к баракам. От бараков ему уже были видны море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки.
Шли, вероятно, вторые скачки, потому что
в то время, как он
входил в барак, он слышал звонок. Подходя к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого
в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
И, не спросив у отворившего дверь артельщика, дома ли, Степан Аркадьич
вошел в сени. Левин
шел за ним, всё более и более сомневаясь
в том, хорошо или дурно он делает.
Он
пошел назад,
вошел опять
в номер и потребовал кофе.
Дамы
вошли в вагон, а Вронский со Степаном Аркадьичем
пошли за народом узнавать подробности несчастия.
— До свиданья, Иван Петрович. Да посмотрите, не тут ли брат, и
пошлите его ко мне, — сказала дама у самой двери и снова
вошла в отделение.
В это время дверь отворилась,
вошел Василий Лукич. У другой двери послышались шаги, и няня испуганным шопотом сказала «
идет» и подала шляпу Анне.
Она видела по лицу Вронского, что ему чего-то нужно было от нее. Она не ошиблась. Как только они
вошли через калитку опять
в сад, он посмотрел
в ту сторону, куда
пошла Анна, и, убедившись, что она не может ни слышать, ни видеть их, начал...
После обеда однако Кити встала и
пошла, как всегда, с работой к больному. Он строго посмотрел на нее, когда она
вошла, и презрительно улыбнулся, когда она сказала, что была больна.
В этот день он беспрестанно сморкался и жалобно стонал.
«А ничего, так tant pis», подумал он, опять похолодев, повернулся и
пошел. Выходя, он
в зеркало увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами. Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное слово, но ноги вынесли его из комнаты, прежде чем он придумал, что сказать. Целый этот день он провел вне дома, и, когда приехал поздно вечером, девушка сказала ему, что у Анны Аркадьевны болит голова, и она просила не
входить к ней.
Катавасов,
войдя в свой вагон, невольно кривя душой, рассказал Сергею Ивановичу свои наблюдения над добровольцами, из которых оказывалось, что они были отличные ребята. На большой станции
в городе опять пение и крики встретили добровольцев, опять явились с кружками сборщицы и сборщики, и губернские дамы поднесли букеты добровольцам и
пошли за ними
в буфет; но всё это было уже гораздо слабее и меньше, чем
в Москве.
— Ну так
войдите, — сказала Кити, обращаясь к оправившейся Марье Николаевне; но заметив испуганное лицо мужа, — или
идите,
идите и пришлите за мной, — сказала она и вернулась
в нумер. Левин
пошел к брату.
Когда дорога понеслась узким оврагом
в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам
в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз,
в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами
в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и
пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались
в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея,
входила и
вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Всё хлопает. Онегин
входит,
Идет меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Всё видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился — и зевнул,
И молвил: «Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел».
Незадолго перед ужином
в комнату
вошел Гриша. Он с самого того времени, как
вошел в наш дом, не переставал вздыхать и плакать, что, по мнению тех, которые верили
в его способность предсказывать, предвещало какую-нибудь беду нашему дому. Он стал прощаться и сказал, что завтра утром
пойдет дальше. Я подмигнул Володе и вышел
в дверь.
— Все скажу, все скажу! — проговорил лакей. — Нехорошо, ваше сиятельство! — прибавил он особенно выразительно
в то время, как мы
входили в залу, и
пошел с салопами к ларю.
Чем ближе подходил он к этой комнате, тем более, по всем телодвижениям, было заметно его беспокойство:
войдя в диванную, он
шел на цыпочках, едва переводил дыхание и перекрестился, прежде чем решился взяться за замок затворенной двери.
Однако несчастия никакого не случилось; через час времени меня разбудил тот же скрип сапогов. Карл Иваныч, утирая платком слезы, которые я заметил на его щеках, вышел из двери и, бормоча что-то себе под нос,
пошел на верх. Вслед за ним вышел папа и
вошел в гостиную.
Музыка, считанье и грозные взгляды опять начались, а мы
пошли к папа. Пройдя комнату, удержавшую еще от времен дедушки название официантской, мы
вошли в кабинет.
Накануне погребения, после обеда, мне захотелось спать, и я
пошел в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться на ее постели, на мягком пуховике, под теплым стеганым одеялом. Когда я
вошел, Наталья Савишна лежала на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась на край кровати.
Случалось ему уходить за город, выходить на большую дорогу, даже раз он вышел
в какую-то рощу; но чем уединеннее было место, тем сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие, не то чтобы страшное, а как-то уж очень досаждающее, так что поскорее возвращался
в город, смешивался с толпой,
входил в трактиры,
в распивочные,
шел на Толкучий, на Сенную.
Он
пошел домой; но, дойдя уже до Петровского острова, остановился
в полном изнеможении, сошел с дороги,
вошел в кусты, пал на траву и
в ту же минуту заснул.
И, наконец, студента Пестрякова видели у самых ворот оба дворника и мещанка,
в самую ту минуту, как он
входил: он
шел с тремя приятелями и расстался с ними у самых ворот и о жительстве у дворников расспрашивал, еще при приятелях.
Он вдруг посторонился, чтобы пропустить входившего на лестницу священника и дьячка. Они
шли служить панихиду. По распоряжению Свидригайлова панихиды служились два раза
в день, аккуратно. Свидригайлов
пошел своею дорогой. Раскольников постоял, подумал и
вошел вслед за священником
в квартиру Сони.
А тем
вошёл в такую
славуОн
в муравейнике своём,
Что только и речей там было, что о нём.
Зато по всякий год,
Обилием и чистотою вод
И пользу приношу, и
в честь
вхожу и
в славу.
«Поярков», — признал Клим,
входя в свою улицу. Она встретила его шумом работы, таким же, какой он слышал вчера. Самгин
пошел тише, пропуская
в памяти своей жильцов этой улицы, соображая: кто из них может строить баррикаду? Из-за угла вышел студент, племянник акушерки, которая раньше жила
в доме Варвары, а теперь — рядом с ним.
Он очень неохотно уступил настойчивой просьбе Варвары
пойти в Кремль, а когда они
вошли за стену Кремля и толпа, сейчас же всосав его
в свою черную гущу, лишила воли, начала подталкивать, передвигать куда-то, — Самгин настроился мрачно, враждебно всему. Он вздохнул свободнее, когда его и Варвару оттеснили к нелепому памятнику царя, где было сравнительно просторно.
Он
пошел к Варваре, надеясь услышать от нее что-нибудь о Лидии, и почувствовал себя оскорбленным,
войдя в столовую, увидав там за столом Лидию, против ее — Диомидова, а на диване Варвару.
В помещение под вывеской «Магазин мод»
входят, осторожно и молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные люди, снимают верхнюю одежду, складывая ее на прилавки, засовывая на пустые полки; затем они, «гуськом»
идя друг за другом, спускаются по четырем ступенькам
в большую, узкую и длинную комнату, с двумя окнами
в ее задней стене, с голыми стенами, с печью и плитой
в углу, у входа: очевидно — это была мастерская.
Войдя в свою улицу, он почувствовал себя дома,
пошел тише, скоро перед ним встал человек с папиросой
в зубах, с маузером
в руке.
Пошли.
В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он
вошел в комнату брата последним и через несколько минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
Опасаясь, что Макаров тоже
пойдет к девушкам, Самгин решил посетить их позднее и
вошел в комнату. Макаров сел на стул, расстегнул ворот рубахи, потряс головою и, положив тетрадку тонкой бумаги на подоконник, поставил на нее пепельницу.
Самгин усмехнулся,
пошел мыться, но,
войдя в уборную, сел на кушетку, прислушиваясь.
— Ну-с, я
иду, — сказал Кутузов,
входя в комнату. — А вы, Самгин?
Настроенный еще более сердито, Самгин
вошел в большой белый ящик, где сидели и лежали на однообразных койках — однообразные люди, фигуры
в желтых халатах; один из них
пошел навстречу Самгину и, подойдя, сказал знакомым ровным голосом, очень тихо...
Он размышлял еще о многом, стараясь подавить неприятное, кисловатое ощущение неудачи, неумелости, и чувствовал себя охмелевшим не столько от вина, как от женщины.
Идя коридором своего отеля, он заглянул
в комнату дежурной горничной, комната была пуста, значит — девушка не спит еще. Он позвонил, и, когда горничная
вошла, он, положив руки на плечи ее, спросил, улыбаясь...
Опять тот же прыжок и ворчанье сильнее. Захар
вошел, а Обломов опять погрузился
в задумчивость. Захар стоял минуты две, неблагосклонно, немного стороной посматривая на барина, и, наконец,
пошел к дверям.
Когда нянька мрачно повторяла слова медведя: «Скрипи, скрипи, нога липовая; я по селам
шел, по деревне
шел, все бабы спят, одна баба не спит, на моей шкуре сидит, мое мясо варит, мою шерстку прядет» и т. д.; когда медведь
входил, наконец,
в избу и готовился схватить похитителя своей ноги, ребенок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к няне; у него брызжут слезы испуга, и вместе хохочет он от радости, что он не
в когтях у зверя, а на лежанке, подле няни.
Лишь только он
вошел в длинную аллею, он видел, как с одной скамьи встала и
пошла к нему навстречу женщина под вуалью.
Если это подтверждалось, он
шел домой с гордостью, с трепетным волнением и долго ночью втайне готовил себя на завтра. Самые скучные, необходимые занятия не казались ему сухи, а только необходимы: они
входили глубже
в основу,
в ткань жизни; мысли, наблюдения, явления не складывались, молча и небрежно,
в архив памяти, а придавали яркую краску каждому дню.
Обломов
пошел в обход, мимо горы, с другого конца
вошел в ту же аллею и, дойдя до средины, сел
в траве, между кустами, и ждал.
Он издали видел, как Ольга
шла по горе, как догнала ее Катя и отдала письмо; видел, как Ольга на минуту остановилась, посмотрела на письмо, подумала, потом кивнула Кате и
вошла в аллею парка.
Невольным страхом поражен,
Идет он к ней;
в светлицу
входит:
Светлица тихая пуста.
Он
пошел поскорее, вспомнив, что у него была цель прогулки, и поглядел вокруг, кого бы спросить, где живет учитель Леонтий Козлов. И никого на улице: ни признака жизни. Наконец он решился
войти в один из деревянных домиков.