Неточные совпадения
Но А. Д. Самарин столкнулся с темным, иррациональным началом в церковной жизни, в точке скрепления церкви и
государства, с
влияниями, которые не могут быть даже названы реакционными, так как для них нет никакого разумного имени.
— Сначала вы мне скажете о причинах, побудивших короля французского взять крест, — сказал он, поднимая брови и указывая пальцем на чернильницу, — потом объясните мне общие характеристические черты этого похода, — прибавил он, делая всей кистью движение такое, как будто хотел поймать что-нибудь, — и, наконец,
влияние этого похода на европейские
государства вообще, — сказал он, ударяя тетрадями по левой стороне стола, — и на французское королевство в особенности, — заключил он, ударяя по правой стороне стола и склоняя голову направо.
Чтобы вполне оценить гнетущее
влияние «мелочей», чтобы ощутить их во всей осязаемости, перенесемся из больших центров в глубь провинции. И чем глубже, тем яснее и яснее выступит ненормальность условий, в которые поставлено человеческое существование. [Прошу читателя иметь в виду, что я говорю не об одной России: почти все европейские
государства в этом отношении устроены на один образец. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)]
И нельзя доказать ни того, как это утверждают защитники
государства, что уничтожение
государства повлечет за собой общественный хаос, взаимные грабежи, убийства и уничтожение всех общественных учреждений и возвращение человечества к варварству; ни того, как это утверждают противники
государства, что люди уже стали настолько разумны и добры, что не грабят и не убивают друг друга, предпочитают мирное общение вражде, что сами без помощи
государства учредят всё то, что им будет нужно, а что поэтому
государство не только не содействует всему этому, а, напротив, под видом ограждения людей производит на них вредное и ожесточающее
влияние.
Другой правитель издал закон, имевший через сто или двести лет огромное
влияние на состояние целого
государства; мы и это позднее
влияние относим к гению правителя, который, по нашим предположениям, совершенно ясно понимал все следствия, какие в будущем должны произойти от его закона, и т. п.
— Сей же род людей прославляет
государство науками (380), имеющими
влияние и на благо других состояний.
Настоящая государственная власть в древней России не существовала по крайней мере до возвышения
государства Московского. Древние князья называли Русь своею отчиною и действительно, как доказал недавно г. Чичерин, владели ею скорее по вотчинному, нежели по государственному праву. По утверждении же Московского
государства, — одна уже возможность такой личности, как Иван Грозный, заставляет отказаться от обольщения относительно силы и значения думы боярской или какого бы то ни было уравновешивающего,
влияния.
Но невозможно приписывать его только
влиянию быстроты Петровской реформы: как бы медленно мы ни заимствовали, все-таки стали бы заимствовать сначала только внешность — таково было состояние просвещения даже в высших классах, которые более других имели средств к сближению с «иных
государств людьми».
На буржуазии
влияние азиатских начал сказалось и сказывается в ее недоверчивом, но лишенном разумной критики, отношении к опыту Западной Европы, в усвоении восточной косности, которая мешает росту торгово-промышленной инициативы и росту сознания буржуазией своей политической роли в
государстве.
Это слабосилие, эта способность легко разочаровываться, быстро уставать, объясняется, вероятно, нашим близким соседством с Азией, игом монголов» организацией Московского
государства по типу азиатских деспотий и целым рядом подобных
влияний, которые не могли не привить нам основных начал восточной психики.
Конечно, тогдашняя журналистика не имела еще такого
влияния на дела политические, какое получила она в нашем столетии, но рассеянные по западным
государствам члены Барской конфедерации и тогда умели пользоваться ее силой, и тогда, как в недавнее время, подкупали журналистов и печатали разного рода клеветы на ненавистную им Россию.
Когда, по воле Екатерины II, Станислав Понятовский вступил на древний престол Пястов, враждебная нам в Польше и поддерживаемая Францией партия, во главе которой стоял коронный великий гетман граф Браницкий, обратилась с просьбой о помощи к Версальскому кабинету. Герцог Шуазель, первый министр Людовика XV, заботясь о восстановлении прежнего
влияния Франции на дела северных
государств, рад был такому обстоятельству и не замедлил им воспользоваться.
Но церковь есть также социальный феномен, социальный институт, она связана с социальной средой и испытывает на себе ее
влияние, находится во взаимодействии с
государством, имеет свое право и хозяйство, и источник ее социальный.
В описываемую нами эпоху разложение Польши было полное: король с одним призраком власти; могущественные магнаты, ставившие свою волю выше и короля, и закона; фанатическое духовенство с огромным
влиянием и с самым узким взглядом на
государство и на религию в
государстве. Народа не существовало, он был исключительно рабочей силой, не имел никаких прав, находился под вечным гнетом; сословие горожан, ничтожное и презренное, равнялось нулю.
Можно было прочесть на лице честолюбивой баронессы, какая строка из этого послания произвела на сердце ее приятнейшее впечатление. Право относиться по дипломатическим делам к повелителю обширнейшего
государства — право, дающее ей опять сильное
влияние на ее соотечественников, поколебало твердость ее души. Кончилось тем, что она благословила чету любовников и обняла своего будущего зятя.
Польша могла уцелеть лишь на каком-нибудь отделенном от всего мира острове, без соседей, без посторонних
влияний и происков, но в семье
государств ей грозила неизбежная гибель.
Крик этот достиг до ушей распоряжавшегося этой дикой расправой любимца царя Григория Лукьяновича Малюты Скуратова-Бельского. Он считался грозой даже и среди опричников, и в силу своего
влияния на Иоанна имел громадное значение не только в опричине, но, к сожалению, и во всем Русском
государстве.
Но мало-помалу желание устранить в Петербурге немецкое
влияние и заменить его французским взяло верх над всеми прочими соображениями, тем более что в XVIII веке
государства не придерживались еще современного принципа невмешательства в чужие дела. Французское правительство поэтому пришло само к тому убеждению, что это дело вполне заслуживает внимания короля и что не следует огорчать принцессу Елизавету отказом.
— Я всегда был, да и теперь глубоко убежден, что развитие умственных способностей подданных может увеличить их благосостояние и доставить
государству значение,
влияние и вес. Ты, надеюсь, согласен со мной, Алексей Андреевич? — заключил свою речь государь.
В начале царствования Александра I, Аракчеев не занимал никакого особенно важного поста и, оставаясь начальником всей артиллерии, не имел еще тогда видимого
влияния на политические и внутренние дела
государства, но вскоре новый император также приблизил его к себе, назначил на пост военного министра, который Аракчеев занимал, однако, недолго и, отказавшись сам, был назначен генерал-инспектором всей пехоты.
Если в старой России, до революции, церковь была долгое время в рабстве у самодержавного
государства и управлялась деспотически то Победоносцевым, то Григорием Распутиным, если после революционного переворота церковь бессильна справиться с безбожной народной стихией и не может иметь определяющего
влияния на судьбу России, то это означает не немощь той Церкви Христовой, которой не одолеют и врата адовы, а немощь церковного народа, духовное падение народа, слабость веры, утерю религиозной верности.
Нравственное
влияние Дидро и Вольтера на Екатерину немало содействовало прекращению преследований: она едва подписала указы о возвращении раскольникам утраченных предками их гражданских прав и естественного права свободной совести, как писала уже следующие строки к фернейскому пустыннику, оратору европейских дворов и князю философов XVIII века: «терпимость всех вер у нас законом уставлена, следовательно, гонение запрещается; правда, есть у нас такие исступленники, кои, по неимению гонения, сами себя сожигают, но если бы подобные им, находящиеся в других
государствах, делали то же, то бы сие не только что большого зла не сделало, но еще бы более доставило свету спокойствия, и Колас не был бы колесован» [«Историческая и философическая переписка императрицы Екатерины II с Вольтером».