Неточные совпадения
— Я не читал «Санина», — заговорил он, строго
взглянув на Безбедова. — В изложении вашем —
роман его — грубая ирония, сатира
на индивидуализм Ницше…
Когда она обращала к нему простой вопрос, он, едва
взглянув на нее, дружески отвечал ей и затем продолжал свой разговор с Марфенькой, с бабушкой или молчал, рисовал, писал заметки в
роман.
Я
взглянул на заглавие книги: это был какой-то французский
роман.
Со всем этим я воротился домой уже в час пополудни. Замок мой отпирался почти неслышно, так что Елена не сейчас услыхала, что я воротился. Я заметил, что она стояла у стола и перебирала мои книги и бумаги. Услышав же меня, она быстро захлопнула книгу, которую читала, и отошла от стола, вся покраснев. Я
взглянул на эту книгу: это был мой первый
роман, изданный отдельной книжкой и
на заглавном листе которого выставлено было мое имя.
— Делал то, что чуть не задохся от хандры и от бездействия, — отвечал Калинович, — и вот спасибо вам, что напечатали мой
роман и дали мне возможность хоть немножко
взглянуть на божий свет.
Эти мысли вслух были прерваны появлением двух особ. Это были женщины
на пути к подозрению. Они появились точно из-под земли. Подведенные глаза, увядшие лица, убогая роскошь нарядов говорили в их пользу. Пепко
взглянул вопросительно
на меня и издал «неопределенный звук», как говорится в излюбленных им женских
романах.
— Вербуйте меня. Вы читали Бальзака? — спросила она вдруг, обернувшись. — Читали? Его
роман «Père Goriot» [«Отец Горио» (франц.).] кончается тем, что герой глядит с вершины холма
на Париж и грозит этому городу: «Теперь мы разделаемся!» — и после этого начинает новую жизнь. Так и я, когда из вагона
взгляну в последний раз
на Петербург, то скажу ему: «Теперь мы разделаемся!»
И Зинзага, сделав большие глаза, потряс кушетку. С Амаранты медленно сползла какая-то книга и, шелестя, шлепнулась об пол. Романист поднял книгу, раскрыл ее,
взглянул и побледнел. Это была не какая-то и отнюдь не какая-нибудь книга, а его последний
роман, напечатанный
на средства графа дон Барабанта-Алимонда, —
роман «Колесование в Санкт-Московске сорока четырех двадцатиженцев»,
роман, как видите, из русской, значит самой интересной жизни — и вдруг…
Но в"Отечественных записках"
взглянули на нее как
на роман чуть не порнографического характера, и в анонимной рецензии (она принадлежала, кажется, Салтыкову) прямо было сказано, что такие вещи пишутся только для возбуждения половых инстинктов.
Но в публике
на роман взглянули как
на то, что французы называют
романом с намеками, то есть стали в нем искать разных петербургских личностей, в том числе и очень высокопоставленных.
— Дело в том, что
романы хорошо писать, полезно иногда и проделывать в жизни, но тянуть, как написанные, так и жизненные одинаково вредно, первые потому, что покосится
на автора и редактор, и издатель, да и публике наскучит, а вторые потому, что не знаешь как обернется; вдруг одному действующему лицу надоест — «любить под дулом револьвера», — подчеркнул Николай Леопольдович и лукаво улыбнувшись,
взглянул на Агнессу Михайловну.
"Жертва вечерняя"стала печататься с января 1868 года, и она в первый раз доставила мне"успех скандала", если выразиться порезче. <…> В публике
на роман взглянули как
на то, что французы называют un roman à clé, то есть стали в нем искать разных петербургских личностей, в том числе и очень высокопоставленных.