Неточные совпадения
Так точно думал мой Евгений.
Он в первой юности своей
Был
жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.
Привычкой жизни избалован,
Одним на время очарован,
Разочарованный другим,
Желаньем медленно томим,
Томим и ветреным успехом,
Внимая в шуме и в тиши
Роптанье
вечное души,
Зевоту подавляя смехом:
Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет.
Уже пустыни сторож
вечный,
Стесненный холмами вокруг,
Стоит Бешту остроконечный
И зеленеющий Машук,
Машук, податель струй целебных;
Вокруг ручьев его волшебных
Больных теснится бледный рой;
Кто
жертва чести боевой,
Кто почечуя, кто Киприды;
Страдалец мыслит жизни нить
В волнах чудесных укрепить,
Кокетка злых годов обиды
На дне оставить, а старик
Помолодеть — хотя на миг.
— Какое счастье иметь
вечные права на такого человека, не только на ум, но и на сердце, наслаждаться его присутствием законно, открыто, не платя за то никакими тяжелыми
жертвами, огорчениями, доверенностью жалкого прошедшего.
И все
жертвы всемирной истории совершаются не только мной, но и для меня, для моей
вечной жизни.
Глядя на бледный цвет лица, на большие глаза, окаймленные темной полоской, двенадцатилетней девочки, на ее томную усталь и
вечную грусть, многим казалось, что это одна из предназначенных, ранних
жертв чахотки,
жертв, с детства отмеченных перстом смерти, особым знамением красоты и преждевременной думы. «Может, — говорит она, — я и не вынесла бы этой борьбы, если б я не была спасена нашей встречей».
Лилась кровь в языческом мире, умилостивлялось божество
жертвой в самых разнообразных формах, но искупление не совершалось, надежда на спасение, на
вечную жизнь не являлась.
Он закаляет законопреступную волю человеческую и, очистив ее при посредстве наказания, приносит в
жертву вечной идее правды и справедливости!
Но они служили своему нелепому, неведомому Богу — мы служим лепому и точнейшим образом ведомому; их Бог не дал им ничего, кроме
вечных, мучительных исканий; их Бог не выдумал ничего умнее, как неизвестно почему принести себя в
жертву — мы же приносим
жертву нашему Богу, Единому Государству, — спокойную, обдуманную, разумную
жертву.
Да и не может быть иначе: люди, верующие в злого и безрассудного бога, — проклявшего род человеческий и обрекшего своего сына на
жертву и часть людей на
вечное мучение, — не могут верить в бога любви.
Изливал он елей и возжигал курение Изиде и Озири-су египетским, брату и сестре, соединившимся браком еще во чреве матери своей и зачавшим там бога Гора, и Деркето, рыбообразной богине тирской, и Анубису с собачьей головой, богу бальзамирования, и вавилонскому Оанну, и Дагону филистимскому, и Арденаго ассирийскому, и Утсабу, идолу ниневийскому, и мрачной Кибелле, и Бэл-Меродоху, покровителю Вавилона — богу планеты Юпитер, и халдейскому Ору — богу
вечного огня, и таинственной Омороге — праматери богов, которую Бэл рассек на две части, создав из них небо и землю, а из головы — людей; и поклонялся царь еще богине Атанаис, в честь которой девушки Финикии, Лидии, Армении и Персии отдавали прохожим свое тело, как священную
жертву, на пороге храмов.
Он
вечный обличитель лжи, запрятавшейся в пословицу: «Один в поле не воин». Нет, воин, если он Чацкий, и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и — всегда
жертва.
Общественное Призрение, которое благотворит несчастным
жертвам бедности и недугов, воспитывает сирых, управляет работными домами (где бедный гражданин, лишенный всего, кроме сил, трудами своими живет и другим пользу приносит), местами наказания или, лучше сказать, исправления гражданских пороков; и наконец, Совестный Суд, который есть человеколюбие правосудия (божественная и беспримерная мысль в законодательстве!), останутся в России
вечным памятником того, что некогда Добродетель в лице Монархини управляла ею.
Везде она меня как-то случайно отыскивала, встречалась со мной с дружескими поцелуями и объятиями и всегда неустанно жаловалась на злокозненные происки человеческого рода, избравшего ее, Домну Платоновну, своей любимой
жертвой и каким-то
вечным игралищем.
Иван. Дети, друзья мои! Здесь, окружая дорогое нам тело умершего, пред лицом
вечной тайны, которая скрыла от нас навсегда — навсегда… э-э… и принимая во внимание всепримиряющее значение её… я говорю о смерти, отбросим наши распри, ссоры, обнимемся, родные, и всё забудем! Мы —
жертвы этого ужасного времени, дух его всё отравляет, всё разрушает… Нам нужно всё забыть и помнить только, что семья — оплот, да…
Оно и не может быть иначе: люди, верующие в злого и безрассудного бога, проклявшего род человеческий и обрекшего своего сына на
жертву и часть людей на
вечное мучение, не могут верить в бога любви.
В
вечной природе существуют две области и заключена возможность двух жизней: «огонь или дух», обнаруживающийся как «молния огня» на четвертой ступени, силою свободы (опять и свобода у Беме мыслится вне отношения к личности, имперсонали-стически, как одна из сил природы) определяет себя к божественному единству или кротости, и благодаря этому первые 4 стихии становятся или основой для царства радости, или же, устремляясь к множественности и самости, делаются
жертвой адского начала, причем каждое начало по-своему индивидуализирует бытие.
— Не знаю. Я бы все сказал, но не знаю. Все, что знаю, я сказал, больше ничего не знаю. Но обвенчайте нас, и я хоть сейчас дам подписку, что добровольно обрекаю себя на
вечное заключение в этой крепости, если по каким-либо высшим соображениям нельзя даровать ей свободу. Я готов все принести в
жертву для нее, только не разлучайте нас.
Человеческая личность и ее
вечная судьба приносятся в
жертву идее, ценности, мировому духу, мировому разуму и т. п.
Боже мой, как противно! Я все прощу и мужчине, и женщине: самую гадкую безнравственность; но только не это вранье! И есть ведь дураки: начинают верить, что действительно женщина принесла им
жертву, что на них накинута петля и нужно им на веки
вечные поступить в крепостное услужение к своим любовницам. Не знаю, много ли их, этаких идиотов; но если бы они не водились, и женщины перестали бы манериться!!!
Она должна волею сложившихся земных обстоятельств явиться искупительною
жертвою в великом деле и Господь уготовит ей там, на небесах, светлую обитель и дарует жизнь
вечную, перед которою темна и печальна эта земная юдоль.
А новый,
вечный пол не раскрывается нам еще в том аспекте Абсолютного Человека, в котором он является нам как Искупитель, — в аспекте голгофской
жертвы.
Христос пострадал за нас, кровь Его вечно проливается для искупления наших грехов, и вечно совершается голгофская Его
жертва для спасения нашего в жизни
вечной.
— Ты хочешь знать, зачем говорю я правду? Затем, что я ненавижу ложь и предаю ее
вечному проклятию! Затем, что роковая судьба сделала меня
жертвою несправедливости, и, как
жертва, как Тот, Кто принял на Себя великий грех мира и его великие страдания, я хочу указать людям путь. Жалкий эгоист, ты знаешь только себя и свое несчастное искусство, а я — я люблю людей.