Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский
летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Лука Лукич (
летит вон почти бегом и говорит в сторону).Ну слава богу! авось не заглянет в классы!
Марья Антоновна (смотрит в окно).Что это там как будто бы
полетело? Сорока или какая другая птица?
И сторож
летит еще на лестнице за мною со щеткою: «Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу».
«Льны тоже нонче знатные…
Ай! бедненький! застрял!»
Тут жаворонка малого,
Застрявшего во льну,
Роман распутал бережно.
Поцаловал: «
Лети!»
И птичка ввысь помчалася,
За нею умиленные
Следили мужики…
Впереди
летит — ясным соколом,
Позади
летит — черным вороном,
Впереди
летит — не укатится,
Позади
летит — не останется…
Лишилась я родителей…
Слыхали ночи темные,
Слыхали ветры буйные
Сиротскую печаль,
А вам нет ну́жды сказывать…
На Демину могилочку
Поплакать я пошла.
Он смирен до поры:
Летит — молчит, лежит — молчит,
Когда умрет, тогда ревет.
Хоронит,
лечит, возится
С больными.
Словно чугунка подходит — горят
Чьи-то два круглые, яркие ока,
Птицы какие-то с шумом
летят.
Гремит на Волге музыка.
Поют и пляшут девицы —
Ну, словом, пир горой!
К девицам присоседиться
Хотел старик, встал на ноги
И чуть не
полетел!
Сын поддержал родителя.
Старик стоял: притопывал,
Присвистывал, прищелкивал,
А глаз свое выделывал —
Вертелся колесом!
Поймал его Пахомушка,
Поднес к огню, разглядывал
И молвил: «Пташка малая,
А ноготок востер!
Дыхну — с ладони скатишься,
Чихну — в огонь укатишься,
Щелкну — мертва покатишься,
А все ж ты, пташка малая,
Сильнее мужика!
Окрепнут скоро крылышки,
Тю-тю! куда ни вздумаешь,
Туда и
полетишь!
Ой ты, пичуга малая!
Отдай свои нам крылышки,
Все царство облетим,
Посмотрим, поразведаем,
Поспросим — и дознаемся:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси...
Под утро поразъехалась,
Поразбрелась толпа.
Крестьяне спать надумали,
Вдруг тройка с колокольчиком
Откуда ни взялась,
Летит! а в ней качается
Какой-то барин кругленький,
Усатенький, пузатенький,
С сигарочкой во рту.
Крестьяне разом бросились
К дороге, сняли шапочки,
Низенько поклонилися,
Повыстроились в ряд
И тройке с колокольчиком
Загородили путь…
«Небось! мы не грабители!» —
Сказал попу Лука.
(Лука — мужик присадистый,
С широкой бородищею.
Упрям, речист и глуп.
Лука похож на мельницу:
Одним не птица мельница,
Что, как ни машет крыльями,
Небось не
полетит...
Летело время соколом,
Дышала грудь помещичья
Свободно и легко.
Лисица черно-бурая,
Пушистая, матерая
Летит, хвостом метет!
Из нашей же фамилии Простаковых, смотри — тка, на боку лежа,
летят себе в чины.
И если б не подоспели тут будочники, то несдобровать бы «толстомясой»,
полететь бы ей вниз головой с раската! Но так как будочники были строгие, то дело порядка оттянулось, и атаманы-молодцы, пошумев еще с малость, разошлись по домам.
Начали с крайней избы. С гиком бросились"оловянные"на крышу и мгновенно остервенились.
Полетели вниз вязки соломы, жерди, деревянные спицы. Взвились вверх целые облака пыли.
Весь воздух был наполнен какою-то светящеюся массою, в которой отдельными точками кружились и вихрились головни и горящие пуки соломы:"Куда-то они
полетят?
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти в один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы
летя, взвилась за ними Фру-Фру, но в то самое время, как Вронский чувствовал себя на воздухе, он вдруг увидал, почти под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь
полетела с ним через голову).
Галки
летели в поле, и босоногий мальчишка уже подгонял лошадей к поднявшемуся из-под кафтана и почесывавшемуся старику.
Он был уверен, что
полетел бы вверх или сдвинул бы угол дома, если б это понадобилось.
Здесь все на него набросились, и он всех стал
лечить.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и
лечите, возите к себе этих шарлатанов.
Она
летела прямо на него: близкие звуки хорканья, похожие на равномерное наддирание тугой ткани, раздались над самым ухом; уже виден был длинный нос и шея птицы, и в ту минуту, как Левин приложился, из-за куста, где стоял Облонский, блеснула красная молния; птица, как стрела, спустилась и взмыла опять кверху.
А теперь размениваемые бумажки уже давно не вызывали таких соображений и
летели мелкими пташечками.
Не успели они остановиться, как собаки, перегоняя одна другую, уже
летели к болоту.
— Скверный промах из правого ствола, — отвечал Степан Аркадьич, заряжая ружье. — Шш…
летит.
Я спросил, как бабка
лечит криксу.
— А, это не знаешь? Это заяц-самец. Да будет говорить! Слушай,
летит! — почти вскрикнул Левин, взводя курки.
Она говорит: «к бабке ходила, на мальчика крикса напала, так носила
лечить».
— Позор и срам! — отвечал полковник. — Одного боишься, — это встречаться с Русскими за границей. Этот высокий господин побранился с доктором, наговорил ему дерзости за то, что тот его не так
лечит, и замахнулся палкой. Срам просто!
Привезенный Левиным и найденный в клубе доктор был не тот, который
лечил Николая Левина и которым тот был недоволен.
— Так было у графини Поль, сударь. Ребенка
лечили, а оказалось, что просто ребенок голоден: кормилица была без молока, сударь.
(Я
лечил ее, когда на пожаре на нее упала матица)», думал он, глядя на худую бабу, которая, двигая граблями зерно, напряженно ступала чернозагорелыми босыми ногами по неровному жесткому току.
Что же они хотят
лечить ее пилюлями и порошками?
— Ты не можешь понять. Я чувствую, что
лечу головой вниз в какую-то пропасть, но я не должна спасаться. И не могу.
«Вот нашли время разговаривать, — думала она. — А он
летит… Вот он, так и есть. Прозевают»… думала Ласка.
— Ну вот, вы сами говорите! Чтоб она не носила
лечить криксу на насесть, для этого нужно… — весело улыбаясь, сказал Свияжский.
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами
летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.
Мы ехали рядом, молча, распустив поводья, и были уж почти у самой крепости: только кустарник закрывал ее от нас. Вдруг выстрел… Мы взглянули друг на друга: нас поразило одинаковое подозрение… Опрометью поскакали мы на выстрел — смотрим: на валу солдаты собрались в кучу и указывают в поле, а там
летит стремглав всадник и держит что-то белое на седле. Григорий Александрович взвизгнул не хуже любого чеченца; ружье из чехла — и туда; я за ним.
И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое
лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой.
Я бросил поводья и
полетел в овраг; это спасло моего коня: он выскочил.
Через несколько мгновений поднимаю их — и вижу: мой Карагёз
летит, развевая хвост, вольный как ветер, а гяуры далеко один за другим тянутся по степи на измученных конях.
Тот, кто будет ранен,
полетит непременно вниз и разобьется вдребезги; пулю доктор вынет, и тогда можно будет очень легко объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком.
Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, — говорил он, — на тебя
полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»
— Ну, слушайте же, что такое эти мертвые души, — сказала дама приятная во всех отношениях, и гостья при таких словах вся обратилась в слух: ушки ее вытянулись сами собою, она приподнялась, почти не сидя и не держась на диване, и, несмотря на то что была отчасти тяжеловата, сделалась вдруг тонее, стала похожа на легкий пух, который вот так и
полетит на воздух от дуновенья.
Приятели не взошли, а взбежали по лестнице, потому что Чичиков, стараясь избегнуть поддерживанья под руки со стороны Манилова, ускорял шаг, а Манилов тоже, с своей стороны,
летел вперед, стараясь не позволить Чичикову устать, и потому оба запыхались весьма сильно, когда вступили в темный коридор.
В оборотах самых тонких и приятных он рассказал, как
летел обнять Павла Ивановича; речь была заключена таким комплиментом, какой разве только приличен одной девице, с которой идут танцевать.