Неточные совпадения
Иной городничий, конечно, радел бы о
своих выгодах; но,
верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно,
в его воле; по крайней мере, я буду спокоен
в сердце.
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может!
Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где знает он,
в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать
своего счастья и выгод
в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Рассказывают следующее. Один озабоченный градоначальник, вошед
в кофейную, спросил себе рюмку водки и, получив желаемое вместе с медною монетою
в сдачу, монету проглотил, а водку вылил себе
в карман. Вполне сему
верю, ибо при градоначальнической озабоченности подобные пагубные смешения весьма возможны. Но при этом не могу не сказать: вот как градоначальники должны быть осторожны
в рассмотрении
своих собственных действий!
У ней была
своя странная религия метемпсихозы,
в которую она твердо
верила, мало заботясь о догматах церкви.
И сколько бы ни внушали княгине, что
в наше время молодые люди сами должны устраивать
свою судьбу, он не могла
верить этому, как не могла бы
верить тому, что
в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь,
в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму
верить, которую он знал
в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому,
в Чьих руках он чувствовал себя,
свою душу и
свою любовь?
Кроме того, во время родов жены с ним случилось необыкновенное для него событие. Он, неверующий, стал молиться и
в ту минуту, как молился,
верил. Но прошла эта минута, и он не мог дать этому тогдашнему настроению никакого места
в своей жизни.
— Ты не
поверишь, как мне опостылели эти комнаты, — сказала она, садясь подле него к
своему кофею. — Ничего нет ужаснее этих chambres garnies. [меблированных комнат.] Нет выражения лица
в них, нет души. Эти часы, гардины, главное, обои — кошмар. Я думаю о Воздвиженском, как об обетованной земле. Ты не отсылаешь еще лошадей?
Левин не
поверил бы три месяца тому назад, что мог бы заснуть спокойно
в тех условиях,
в которых он был нынче; чтобы, живя бесцельною, бестолковою жизнию, притом жизнию сверх средств, после пьянства (иначе он не мог назвать того, что было
в клубе), нескладных дружеских отношений с человеком,
в которого когда-то была влюблена жена, и еще более нескладной поездки к женщине, которую нельзя было иначе назвать, как потерянною, и после увлечения
своего этою женщиной и огорчения жены, — чтобы при этих условиях он мог заснуть покойно.
Всё это вместе произвело на Катавасова неприятное впечатление, и, когда добровольцы вышли на станцию выпить, Катавасов хотел
в разговоре с кем-нибудь
поверить свое невыгодное впечатление. Один проезжающий старичок
в военном пальто всё время прислушивался к разговору Катавасова с добровольцами. Оставшись с ним один-на-один, Катавасов обратился к нему.
Она даже не
верила своей руке и подошла к трюмо, чтоб увидать, причесана ли она
в самом деле или нет?
Она знала, что̀ мучало ее мужа. Это было его неверие. Несмотря на то, что, если бы у нее спросили, полагает ли она, что
в будущей жизни он, если не
поверит, будет погублен, она бы должна была согласиться, что он будет погублен, — его неверие не делало ее несчастья; и она, признававшая то, что для неверующего не может быть спасения, и любя более всего на свете душу
своего мужа, с улыбкой думала о его неверии и говорила сама себе, что он смешной.
Она так теперь наладила
свое хозяйство через Матрену Филимоновну, что ей не хотелось ничего менять
в нем; да она и не
верила знанию Левина
в сельском хозяйстве.
— Стало быть, вы молитесь затем, чтобы угодить тому, которому молитесь, чтобы спасти
свою душу, и это дает вам силы и заставляет вас подыматься рано с постели.
Поверьте, что если <бы> вы взялись за должность
свою таким образом, как бы
в уверенности, что служите тому, кому вы молитесь, у вас бы появилась деятельность, и вас никто из людей не
в силах <был бы> охладить.
— Капитан Копейкин, — сказал почтмейстер, открывший
свою табакерку только вполовину, из боязни, чтобы кто-нибудь из соседей не запустил туда
своих пальцев,
в чистоту которых он плохо
верил и даже имел обыкновение приговаривать: «Знаем, батюшка: вы пальцами
своими, может быть, невесть
в какие места наведываетесь, а табак вещь, требующая чистоты».
Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей
поверить не посмел:
Привычке милой не дал ходу;
Свою постылую свободу
Я потерять не захотел.
Еще одно нас разлучило…
Несчастной жертвой Ленский пал…
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал;
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан…
Когда брат Натальи Савишны явился для получения наследства и всего имущества покойной оказалось на двадцать пять рублей ассигнациями, он не хотел
верить этому и говорил, что не может быть, чтобы старуха, которая шестьдесят лет жила
в богатом доме, все на руках имела, весь
свой век жила скупо и над всякой тряпкой тряслась, чтобы она ничего не оставила. Но это действительно было так.
— Я на это тебе только одно скажу: трудно
поверить, чтобы человек, который, несмотря на
свои шестьдесят лет, зиму и лето ходит босой и, не снимая, носит под платьем вериги
в два пуда весом и который не раз отказывался от предложений жить спокойно и на всем готовом, — трудно
поверить, чтобы такой человек все это делал только из лени.
Поверяя богу
в теплой молитве
свои чувства, она искала и находила утешение; но иногда,
в минуты слабости, которым мы все подвержены, когда лучшее утешение для человека доставляют слезы и участие живого существа, она клала себе на постель
свою собачонку моську (которая лизала ее руки, уставив на нее
свои желтые глаза), говорила с ней и тихо плакала, лаская ее. Когда моська начинала жалобно выть, она старалась успокоить ее и говорила: «Полно, я и без тебя знаю, что скоро умру».
Он уверил ее, что детей нужно везти
в Москву, а ей одной, с глупой гувернанткой, оставаться
в деревне, — она
поверила; скажи он ей, что детей нужно сечь, так же как сечет
своих княгиня Варвара Ильинична, она и тут, кажется бы, согласилась, — сказала бабушка, поворачиваясь
в своем кресле с видом совершенного презрения.
В другое время, размышляя обо всем этом, она искренно дивилась себе, не
веря, что
верила, улыбкой прощая море и грустно переходя к действительности; теперь, сдвигая оборку, девушка припоминала
свою жизнь.
Видишь, я не
верю! — кричала (несмотря на всю очевидность) Катерина Ивановна, сотрясая ее
в руках
своих, как ребенка, целуя ее бессчетно, ловя ее руки и, так и впиваясь, целуя их.
А потом опять утешится, на вас она все надеется: говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет
в свой город, со мною, и пансион для благородных девиц заведет, а меня возьмет надзирательницей, и начнется у нас совсем новая, прекрасная жизнь, и целует меня, обнимает, утешает, и ведь так
верит! так
верит фантазиям-то!
В суде не так слепы, и… не пьяны-с, и не
поверят двум отъявленным безбожникам, возмутителям и вольнодумцам, обвиняющим меня, из личной мести,
в чем сами они, по глупости
своей, сознаются…
Он стоял, смотрел и не
верил глазам
своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая,
в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Дуня
верила слепо, что он выполнит все
свои намерения, да и не могла не
верить:
в этом человеке виднелась железная воля.
В то время он и сам еще не
верил этим мечтам
своим и только раздражал себя их безобразною, но соблазнительною дерзостью.
Карандышев. Не обижайте! А меня обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры не будет: все будет очень мирно. Я предложу за вас тост и поблагодарю вас публично за счастие, которое вы делаете мне
своим выбором, за то, что вы отнеслись ко мне не так, как другие, что вы оценили меня и
поверили в искренность моих чувств. Вот и все, вот и вся моя месть!
— Я вас понимаю и одобряю вас вполне. Мой бедный брат, конечно, виноват: за то он и наказан. Он мне сам сказал, что поставил вас
в невозможность иначе действовать. Я
верю, что вам нельзя было избегнуть этого поединка, который… который до некоторой степени объясняется одним лишь постоянным антагонизмом ваших взаимных воззрений. (Николай Петрович путался
в своих словах.) Мой брат — человек прежнего закала, вспыльчивый и упрямый… Слава богу, что еще так кончилось. Я принял все нужные меры к избежанию огласки…
Базаров говорил все это с таким видом, как будто
в то же время думал про себя: «
Верь мне или не
верь, это мне все едино!» Он медленно проводил
своими длинными пальцами по бакенбардам, а глаза его бегали по углам.
Все бывшее у нее
в доме было замечательно, сказочно хорошо, по ее словам, но дед не
верил ей и насмешливо ворчал, раскидывая сухими пальцами седые баки
свои...
Самгин
верил глазам Ивана Дронова и читал его бойкие фельетоны так же внимательно, как выслушивал на суде показания свидетелей, не заинтересованных
в процессе ничем иным, кроме желания подчеркнуть
свой ум,
свою наблюдательность.
Повинуясь странному любопытству и точно не
веря доктору, Самгин вышел
в сад, заглянул
в окно флигеля, — маленький пианист лежал на постели у окна, почти упираясь подбородком
в грудь; казалось, что он, прищурив глаза, утонувшие
в темных ямах, непонятливо смотрит на ладони
свои, сложенные ковшичками. Мебель из комнаты вынесли, и пустота ее очень убедительно показывала совершенное одиночество музыканта. Мухи ползали по лицу его.
— Я думаю, что так чувствует себя большинство интеллигентов, я, разумеется, сознаю себя типичным интеллигентом, но — не способным к насилию над собой. Я не могу заставить себя
верить в спасительность социализма и… прочее. Человек без честолюбия, я уважаю
свою внутреннюю свободу…
Но Клим видел, что Лида, слушая рассказы отца поджав губы, не
верит им. Она треплет платок или конец
своего гимназического передника, смотрит
в пол или
в сторону, как бы стыдясь взглянуть
в широкое, туго налитое кровью бородатое лицо. Клим все-таки сказал...
— А теперь вот, зачатый великими трудами тех людей, от коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и
в красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских людей и все растет, растет тихонько.
В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем
в бойких наскоках.
Поверьте слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую
свою поговорку.
Он снова улыбался
своей улыбочкой, как будто добродушной, но Самгин уже не
верил в его добродушие. Когда рабочий ушел, он несколько минут стоял среди комнаты, сунув руки
в карманы, решая: следует ли идти к Варваре? Решил, что идти все-таки надобно, но он пойдет к Сомовой, отнесет ей литографированные лекции Ключевского.
Он очень
верил в свою изощренную способность наблюдать,
верил в точность наблюдений
своих,
в правильность оценок.
Самгин встряхнул головой, не
веря своему слуху, остановился. Пред ним по булыжнику улицы шагали мелкие люди
в солдатской, гнилого цвета, одежде не по росту, а некоторые были еще
в своем «цивильном» платье. Шагали они как будто нехотя и не
веря, что для того, чтоб идти убивать, необходимо особенно четко топать по булыжнику или по гнилым торцам.
«Он не сомневается
в своем праве учить, а я не хочу слышать поучений». Самгиным овладевала все более неприятная тревога: он понимал, что, если разгорится спор, Кутузов легко разоблачит, обнажит его равнодушие к социально-политическим вопросам. Он впервые назвал
свое отношение к вопросам этого порядка — равнодушным и даже сам не
поверил себе: так ли это?
Любаша часто получала длинные письма от Кутузова; Самгин называл их «апостольскими посланиями». Получая эти письма, Сомова чувствовала себя именинницей, и все понимали, что эти листочки тонкой почтовой бумаги, плотно исписанные мелким, четким почерком, — самое дорогое и радостное
в жизни этой девушки. Самгин с трудом
верил, что именно Кутузов, тяжелой рукой
своей, мог нанизать строчки маленьких, острых букв.
Рыженького звали Антон Васильевич Берендеев. Он был тем интересен, что
верил в неизбежность революции, но боялся ее и нимало не скрывал
свой страх, тревожно внушая Прейсу и Стратонову...
Клим не
поверил. Но когда горели дома на окраине города и Томилин привел Клима смотреть на пожар, мальчик повторил
свой вопрос.
В густой толпе зрителей никто не хотел качать воду, полицейские выхватывали из толпы за шиворот людей, бедно одетых, и кулаками гнали их к машинам.
В пронзительном голосе Ивана Самгин ясно слышал нечто озлобленное, мстительное. Непонятно было, на кого направлено озлобление, и оно тревожило Клима Самгина. Но все же его тянуло к Дронову. Там,
в непрерывном вихре разнообразных систем фраз, слухов, анекдотов, он хотел занять
свое место организатора мысли, оракула и провидца. Ему казалось, что
в молодости он очень хорошо играл эту роль, и он всегда
верил, что создан именно для такой игры. Он думал...
Разговорам ее о религии он не придавал значения, считая это «системой фраз»; украшаясь этими фразами, Марина скрывает
в их необычности что-то более значительное, настоящее
свое оружие самозащиты;
в силу этого оружия она
верит, и этой верой объясняется ее спокойное отношение к действительности, властное — к людям. Но — каково же это оружие?
Красавина. А не
веришь, так я тебе вот что скажу: хороший-то который жених, ловкий, и без свахи невесту найдет, а хоть и со свахой, так с него много не возьмешь; ну а твой-то плох: ему без меня этого дела не состряпать; значит, я с него возьму что мне захочется. Знаешь русскую пословицу: «У всякого плута
свой расчет»? Без расчету тоже
в нынешнем свете жить нельзя.
Если же не это, так он звал Обломова
в деревню,
поверить свои дела, встряхнуть запущенную жизнь мужиков,
поверить и определить
свой доход и при себе распорядиться постройкой нового дома.
Обломов с вечера, по обыкновению, прислушивался к биению
своего сердца, потом ощупал его руками,
поверил, увеличилась ли отверделость там, наконец углубился
в анализ
своего счастья и вдруг попал
в каплю горечи и отравился.
—
Верьте же мне, — заключила она, — как я вам
верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала
своим, того уже не отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды нет, что я молода, но… Знаете ли, — сказала она с уверенностью
в голосе, —
в месяц, с тех пор, как знаю вас, я много передумала и испытала, как будто прочла большую книгу, так, про себя, понемногу… Не сомневайтесь же…
По мере того как раскрывались перед ней фазисы жизни, то есть чувства, она зорко наблюдала явления, чутко прислушивалась к голосу
своего инстинкта и слегка
поверяла с немногими, бывшими у ней
в запасе наблюдениями, и шла осторожно, пытая ногой почву, на которую предстояло ступить.