Неточные совпадения
— Я эту штучку давно уже у чиновника Морозова наглядел — для тебя, старик, для тебя. Она у него стояла даром, от брата ему досталась, я и выменял ему на книжку, из
папина шкафа: «Родственник Магомета, или Целительное дурачество». Сто лет книжке, забубенная,
в Москве вышла, когда еще цензуры не было, а Морозов до этих штучек охотник. Еще поблагодарил…
Да и то надо сказать, разве Коля, подобно большинству его сверстников, не видал, как горничная Фрося, такая краснощекая, вечно веселая, с ногами твердости стали (он иногда, развозившись, хлопал ее по спине), как она однажды, когда Коля случайно быстро вошел
в папин кабинет, прыснула оттуда во весь дух, закрыв лицо передником, и разве он не видал, что
в это время у папы было лицо красное, с сизым, как бы удлинившимся носом, и Коля подумал: «Папа похож на индюка».
Разве у того же папы Коля, отчасти по свойственной всем мальчикам проказливости и озорству, отчасти от скуки, не открыл случайно
в незапертом ящике
папиного письменного стола громадную коллекцию карточек, где было представлено именно то, что приказчики называют увенчанием любви, а светские оболтусы — неземною страстью.
На этот намек красавица Мод отвечала, как и полагается, что она никогда о замужестве не думала, что выходить замуж и лишаться свободы еще очень рано, но что, если милый па этого хочет, а главное, для поддержания величия дома Барнума
в будущих поколениях, — она согласна послушаться
папиного совета.
Но она ставит одно условие: чтобы ее муж обладал всеми
папиными достоинствами, был бы умен, изобретателен, смел, настойчив, здоров и находчив
в борьбе с жизнью и чтобы, подобно папе и ей, всей душой любил кипучее
папино дело.
После обеда приходят какие-то
папины знакомые, их еще
в передней предупреждают о слоне, чтобы они не испугались. Сначала они не верят, а потом, увидев Томми, жмутся к дверям.
Михако схватил поводья и остановил Шалого… Минута… и я уже была у него
в седле… Нас окружали
папины казаки, разосланные на поиски за мною… Я видела при свете месяца их загорелые радостные лица. Михако плакал от счастья вместе со мною… Потом, будучи не
в силах одолеть подступившей дремоты, я обняла грубо солдатскую шею Михако и… заснула…
— Я уже обещала это моему отцу! — не без гордости заявила я и, еще раз повиснув на
папиной шее, шепнула ему, пока он целовал меня
в «свои звездочки», как называл он мои глаза
в минуту особой нежности: — Слышишь? я обещала это тебе и постараюсь сдержать мое обещание.
Еще с горящими от беготни глазами, переводя дыхание, входим
в просторный
папин кабинет. От абажура зеленый сумрак
в нем. Рассаживаемся по креслам и диванам. Мама открывает книгу и крестится, девочки вслед за нею тоже крестятся. Мама начинает...
Были мы на елке у Свербеевых,
папиных пациентов. Помню, была у них очень хорошенькая дочь Эва, с длинными золотыми волосами по пояс. Елка была чудесная, мы получили подарки, много конфет. Мне досталась блестящая медная складная труба, лежавшая среди стружек
в белой коробке.
И герб свой мы знали: крестик с расширенными концами, а под ним охотничий рог. Сначала был просто крестик, но один наш предок спас на охоте жизнь какому-то Польскому королю и за это получил
в свой герб охотничий рог. Старший брат
папин, дядя Карл, говорил нам...
Вообще он держался во всем не как гость, а как глава дома, которому везде принадлежит решающее слово. Помню, как однажды он,
в присутствии отца моего, жестоко и сердито распекал меня за что-то. Не могу припомнить, за что. Папа молча расхаживал по комнате, прикусив губу и не глядя на меня. И у меня
в душе было убеждение, что, по
папиному мнению, распекать меня было не за что, но что он не считал возможным противоречить дедушке.
Помню еще, к
папиным именинам мама вышивала разноцветною шерстью ковер, чтобы им завешивать зимою балконную дверь
в папином кабинете: на черном фоне широкий лилово-желтый бордюр, а
в середине — рассыпные разноцветные цветочки.
В воспоминании моем и этот ковер остался как сплошное мученичество, к которому и мы были причастны: сколько могли, мы тоже помогали маме, вышивая по цветочку-другому.
Пришел домой. С недобрым чувством перечитал
папино письмо. „Раньше нужно получить гражданские права…“ Иначе сказать — диплом. Получишь бумажку, — тогда станешь гражданином. „Тогда выступишь бойцом за то, что считаешь лучшим…“ Это глубоко оскорбляло своего фальшью.
В каждый момент, всегда, нужно безоглядно выступать бойцом за то, что считаешь лучшим!
Перед этим целый год у нас
в Туле жил нахлебником Володя Плещеев, сын богатой крапивенской помещицы,
папиной пациентки. Он учился
в первом классе реального училища, я —
в первом классе гимназии.
Напряжение росло. Взять и разойтись было смешно, да и совершенно невозможно психологически. Не
в самом же деле сошлись мы сюда, чтобы во Христе помолиться об упокоении души раба божьего Николая. У меня
в душе мучительно двоилось. Вправду разойтись по домам, как пай-мальчикам, раз начальство не позволяет? Зачем же мы тогда сюда шли? А с другой стороны, — тяжким камнем лежало на душе
папино письмо и делало Меня тайно чужим моим товарищам.
И были превосходнейшие места для всяких игр; под
папиным балконом, например: темное, низкое помещение, где нужно было ходить нагнувшись, где сложены были садовые лопаты, грабли, носилки, цветочные горшки и где
в щели меж досок ярко светило с улицы солнце, прорезывая темноту пыльно-золотыми пластинами.
Так вот. Раз задали нам сочинение: «Влияние географических условий на характер народа». Совершенно случайно, не помню как, натолкнулся я
в папиной библиотеке на Бокля, раскрыл книгу и увидел главу: «Влияние физических законов». Как раз мне на тему. Принес к себе, со страхом попробовал читать: все равно ничего не пойму! Ведь — Бокль!
Раз был такой случай. Позднею ночью отец ехал
в санках глухою улицей от больного. Подскочили три молодца, один схватил под уздцы лошадь, другие двое стали сдирать с
папиных плеч шубу. Вдруг державший лошадь закричал...
Как-то подозвал меня к себе
в гимназии учитель Михаил Александрович Горбатов.
В нашем классе он не преподавал и, кажется, был
папиным пациентом. Он мне предложил репетировать одного из своих учеников, четвертоклассника Поля, сына генерала. И прибавил...
Потом пошел и подглядел
папину и мамину спальню:
в спальне было пусто, но постели были уже открыты, и горела лампадка — это он подглядел.