Неточные совпадения
Когда дым рассеялся, на земле лежала раненая
лошадь и возле нее Бэла; а Казбич,
бросив ружье, по кустарникам, точно кошка, карабкался на утес; хотелось мне его снять оттуда — да не было заряда готового!
Не доезжая слободки, я повернул направо по ущелью. Вид человека был бы мне тягостен: я хотел быть один.
Бросив поводья и опустив голову на грудь, я ехал долго, наконец очутился в месте, мне вовсе не знакомом; я повернул коня назад и стал отыскивать дорогу; уж солнце садилось, когда я подъехал к Кисловодску, измученный, на измученной
лошади.
Тут Рыцарь прыг в седло и
бросил повода,
А
лошадь молодца, не ездя никуда,
Прямёхонько примчала в стойло.
Ослепительно блестело золото ливрей идолоподобно неподвижных кучеров и грумов, их головы в лакированных шляпах казались металлическими, на лицах застыла суровая важность, как будто они правили не только
лошадьми, а всем этим движением по кругу, над небольшим озером; по спокойной, все еще розоватой в лучах солнца воде, среди отраженных ею облаков плавали лебеди, вопросительно и гордо изогнув шеи, а на берегах шумели ярко одетые дети,
бросая птицам хлеб.
Все это было не страшно, но, когда крик и свист примолкли, стало страшней. Кто-то заговорил певуче, как бы читая псалтырь над покойником, и этот голос, укрощая шум, создал тишину, от которой и стало страшно. Десятки глаз разглядывали полицейского, сидевшего на
лошади, как существо необыкновенное, невиданное. Молодой парень, без шапки, черноволосый, сорвал шашку с городового, вытащил клинок из ножен и, деловито переломив его на колене,
бросил под ноги
лошади.
Самгин видел, как
лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись на толпу, казаки подняли нагайки, но в те же секунды его приподняло с земли и в свисте, вое, реве закружило,
бросило вперед, он ткнулся лицом в бок
лошади, на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву; рядом с ним стоял седой человек, похожий на шкаф, пальто на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку на затылок, человек ревел басом...
А у Веры именно такие глаза: она
бросит всего один взгляд на толпу, в церкви, на улице, и сейчас увидит, кого ей нужно, также одним взглядом и на Волге она заметит и судно, и лодку в другом месте, и пасущихся
лошадей на острове, и бурлаков на барке, и чайку, и дымок из трубы в дальней деревушке. И ум, кажется, у ней был такой же быстрый, ничего не пропускающий, как глаза.
«Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый человек, — жизнь проклянете! Я десять раз ездил по этой дороге и знаю этот путь как свои пять пальцев. И полверсты не проедете,
бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя
лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще не сошла с пригорка, или наоборот. Не то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка не пройдет. Мученье!»
Между тем я не заметил, что мы уж давно поднимались, что стало холоднее и что нам осталось только подняться на самую «выпуклость», которая висела над нашими головами. Я все еще не верил в возможность въехать и войти, а между тем наш караван уже тронулся при криках якутов. Камни заговорили под ногами. Вереницей, зигзагами, потянулся караван по тропинке. Две вьючные
лошади перевернулись через голову, одна с моими чемоданами. Ее
бросили на горе и пошли дальше.
Еще в тропиках, когда мелькало в уме предположение о возможности возвратиться домой через Сибирь, бывшие в Сибири спутники говорили, что в Аяне надо
бросить все вещи и взять только самое необходимое; а здесь теперь говорят, что
бросать ничего не надобно, что можно увязать на вьючных
лошадей все, что ни захочешь, даже книги.
Дадут ему
лошадь дрянную, спотыкливую; то и дело шапку с него наземь
бросают; арапником, будто по
лошади, по нем задевают; а он все смейся да других смеши.
А Платон-то, как драгун свалился, схватил его за ноги и стащил в творило, так его и
бросил, бедняжку, а еще он был жив;
лошадь его стоит, ни с места, и бьет ногой землю, словно понимает; наши люди заперли ее в конюшню, должно быть, она там сгорела.
В ответ на это гигант сорвал жандарма с
лошади и
бросил его в снег.
— Он — понимает;
лошадь бросил, а сам — скрылся вот…
«Дома свои
бросают, — пишет корреспондент, — едут с весьма тощими карманами; берут кое-какой скарб да по одной
лошади» («Владивосток», 1886 г., № 22).
Лаврецкий ехал рысью возле кареты со стороны Лизы, положив руку на дверцы — он
бросил поводья на шею плавно бежавшей
лошади — и изредка меняясь двумя-тремя словами с молодой девушкой.
Вдруг на площадь галопом прискакал урядник, осадил рыжую
лошадь у крыльца волости и, размахивая в воздухе нагайкой, закричал на мужика — крики толкались в стекла окна, но слов не было слышно. Мужик встал, протянул руку, указывая вдаль, урядник прыгнул на землю, зашатался на ногах,
бросил мужику повод, хватаясь руками за перила, тяжело поднялся на крыльцо и исчез в дверях волости…
Одна из
лошадей внезапно встряхнулась за спиною Санина; он сам затрепетал невольно, с ног до головы. Все в нем было перепутано — нервы натянулись как струны. Недаром он сказал, что сам себя не узнает… Он действительно был околдован. Все существо его было полно одним… одним помыслом, одним желаньем. Марья Николаевна
бросила на него проницательный взгляд.
Кого оторвали от плуга, от привычных серых картин и
бросили сюда, в этот омут, полный чудовищных огней, неугомонного треска и бегущих
лошадей, тому нельзя не думать…
Она соскочила с
лошади,
бросила повод своему спутнику, оставшемуся по ее приказанию на коне, и подошла к образу именно в то время, когда брошена была копейка.
Бросил я ее, страх на меня напал, и
лошадь бросил, а сам бежать, бежать, домой к себе по задам забежал, да в баню: баня у нас такая старая, неслужащая стояла; под потолок забился и сижу там.
Извозчик, хлестнув
лошадь, поехал прочь, а дворник впрягся в ноги девицы и, пятясь задом, поволок ее на тротуар, как мертвую. Я обезумел, побежал и, на мое счастье, на бегу, сам
бросил или нечаянно уронил саженный ватерпас, что спасло дворника и меня от крупной неприятности. Ударив его с разбегу, я опрокинул дворника, вскочил на крыльцо, отчаянно задергал ручку звонка; выбежали какие-то дикие люди, я не мог ничего объяснить им и ушел, подняв ватерпас.
— Знамо дело, не так же ее
бросить… Не нашли с отцом-то другого времени, окромя распутицы, — ворчал добродушно Зотушка, щупая
лошадь под потником. — Эх, как пересобачил… Ну, я ее тут вывожу, а ты ступай скорей в избу, там чай пьют, надо полагать. В самый раз попал.
— Я не могу идти далее, — сказал наконец тот из путешественников, который, по-видимому, был господином. Он
бросил повода своей
лошади и в совершенном изнеможении упал на землю
Бросив поводья подбежавшему заводскому конюху, Бобров похлопал крутую, потемневшую от пота шею
лошади и вошел вслед за Ниной в гостиную. Анна Афанасьевна, сидевшая за самоваром, сделала вид, будто необычайно поражена приездом Боброва.
Бросив на средине площадки
лошадь, дрожавшую от усталости, он подбежал к Василию Терентьевичу и, фамильярно нагнувшись к его уху, стал что-то шептать…
Только б он мне навстречу не вышел, а то, кажется, и
лошадь бросишь.
Рославлев не отвечал ни слова; казалось, он боролся с самим собою. Вдруг сверкающие глаза его наполнились слезами, он закрыл их рукою,
бросил пистолет, и прежде чем Зарецкой успел поднять его и сесть на
лошадь, Рославлев был уже у стен Донского монастыря.
Лошади сильные, крепкие как львы, вороные и все покрытые серебряною пылью инея, насевшего на их потную шерсть, стоят тихо, как вкопанные; только седые, заиндевевшие гривы их топорщатся на морозе, и из ноздрей у них вылетают четыре дымные трубы, широко расходящиеся и исчезающие высоко в тихом, морозном воздухе; сани с непомерно высоким передним щитком похожи на адскую колесницу; страшный пес напоминает Цербера: когда он встает, луна
бросает на него тень так странно, что у него вдруг являются три головы: одна смотрит на поле, с которого приехали все эти странные существа, другая на
лошадей, а третья — на тех, кто на нее смотрит.
За то, что Янсон бьет
лошадь, хозяин бил его самого, но исправить не мог, и так и
бросил.
В первом случае это нужно потому, что лиса, одаренная от природы самым тонким чутьем, не боится только конского следа и не
бросит своей норы, когда побывает на ней человек верхом на
лошади; во втором случае необходимо быть двоим охотникам потому, что, найдя нору с лисятами, один должен остаться для караула, а другой воротиться домой за лопатами, заступами, мешком или кошелем, за хлебом для собственной пищи и за каким-нибудь платьем потеплее для ночного времени и на случай дождя, ибо для поимки лисят надобно оставаться в поле иногда несколько дней.
Волков и лис добывают следующим образом: еще с осени, no-голу, не позже половины октября, на открытых местах, около большого леса, или в мелком лесу, в перелесках, вообще, где чаще видают лис и волков, кладут притравы, то есть
бросают ободранную
лошадь или корову, для того, чтоб волки и лисы заблаговременно привыкли их кушать; впрочем, для этого пригодна всякая падаль или дохлая скотина.
Когда грабители, остановив
лошадь, подошли к нему, он, встав с дрожек, схватил первых подошедших и засунул одного себе под мышку, а другого в колени. Когда два остальных подоспели на выручку товарищей, он схватил и этих за волосы и, щелкнув голова об голову,
бросил на землю. То же самое повторил он с защемленными в коленях и под мышкой. Затем преспокойно сел на дрожки и продолжал путь.
«Вот она села в пролетку, вот извозчик круто заворачивает
лошадь назад, вот, подъезжая к углу, мама
бросает последний взгляд на подъезд», — думал Буланин, глотая слезы, и все-таки ступенька за ступенькой подымался вверх.
Антон обернулся назад и
бросил взгляд к стороне города; там все уже стихло; редко, редко долетала отдаленная песня или протяжное понуканье запоздалого мужика, торопившего
лошадь.
Потом он объяснял мужику, что необходимо
бросить кровь из обеих жил, «для большей легости», и стал бить колотушкой по тупому ланцету; потом, под брюхом дворниковой
лошади, передернул покромку от жениного головного платка.
Поликей при конюшне был, убирал двух жеребцов и
бросал кровь
лошадям и скотине; расчищал копыта, насосы спускал и давал мази собственного изобретения, и за это ему деньжонки и припасы перепадали.
— Я ехала из города, поздно ночью, — придвигаясь к нему и остановив улыбающиеся глаза на его лице, начала она. — Кучером был Яков, старый такой, строгий мужик. И вот началась вьюга, страшной силы вьюга и прямо в лицо нам. Рванёт ветер и
бросит в нас целую тучу снега так, что
лошади попятятся назад. Вокруг всё кипит, точно в котле, а мы в холодной пене.
— Нутра настоящего нет… человек не натуральный. Работать примется, то и гляди,
лошадь испортит. Дюжой, дьявол! Ломит, как медведь. Потом
бросит, умается… Ра-бот-ник!
Никита опять легко выскочил,
бросая вожжи, и пошел вперед
лошади, чтобы посмотреть, чего она остановилась; но только что он хотел ступить шаг перед
лошадью, как ноги его поскользнулись и он покатился под какую-то кручь.
Затянувшись остатком папироски, он
бросил ее под ноги и наступил на нее и, выпуская через усы дым и косясь на выезжавшую
лошадь, стал заправлять с обеих сторон своего румяного, бритого, кроме усов, лица углы воротника тулупа мехом внутрь, так чтобы мех не потел от дыханья.
Он выпил, отдал ковш, внимательно оглянул её с ног до головы, как
лошадь, и, кивнув головою, кратко
бросил...
— Будь ты проклят, трус, гадина! —
бросил ему напоследок Файбиш, трогая
лошадей. — Если бы не осечка, ты бы теперь валялся на реке, как дохлая собака!..
Пришли люди, и сняли его, и, узнав, кто это,
бросили его в глухой овраг, куда
бросали дохлых
лошадей, кошек и другую падаль.
Оглядел
лошадь, потом, значит, меня, потом
бросил вожжу и, не говоря худого слова: «Ты куда едешь?» А у самого зубы оскалены, глаза злобные…
Ах ты,
лошадь! Ах ты, свинопас! (Снимает с него шапку.) Смешной ты человек! Ей-богу, смешной! У тебя хоть капелька ума есть? (
Бросает шапку на дерево.) Ударь меня по щеке за то, что я вредный человек!
— Кузьма,
брось гармонию, — обратился он к одному их них. — Седлай гнедого или Иванчика и езжай поживее к Кривой Балочке. Там больной казак с
лошадью, так вот отдай ему это. Может, он еще не уехал.
Расчистил он в яме местечко, наковырял глины, стал лепить кукол. Наделал людей,
лошадей, собак, думает: «как придет Дина,
брошу ей».
— Не бойтесь, не бойтесь, — говорил тот ломаным английским языком, — не затягивайте мундштука, лучше
бросьте совсем поводья.
Лошадь не первый раз ходит в горы, — добавил проводник, любовно трепля по шее своего хорошенького серого коника.
Одно, что я видел ясно, — это были мои сани,
лошади, ямщик и три тройки, ехавшие впереди: первая — курьерская, в которой все так же на облучке сидел один ямщик и гнал крупной рысью; вторая, в которой,
бросив вожжи и сделав себе из армяка затишку, сидели двое и не переставая курили трубочку, что видно было по искрам, блестевшим оттуда; и третья, в которой никого не видно было и, предположительно, ямщик спал в середине.