Неточные совпадения
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной
во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней за
то, что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось, что она не
бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет ее.
— Чтой-то вы уж совсем нас
во власть свою берете, Петр Петрович. Дуня вам рассказала причину, почему не исполнено ваше желание: она хорошие намерения имела. Да и пишете вы мне, точно приказываете. Неужели ж нам каждое желание ваше за приказание считать? А я так вам напротив скажу, что вам следует теперь к нам быть особенно деликатным и снисходительным, потому что мы все
бросили и, вам доверясь, сюда приехали, а стало быть, и без
того уж почти в вашей власти состоим.
Но уже весною Клим заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних языков, а за ним и некоторые учителя стали смотреть на него более мягко. Это случилось после
того, как
во время большой перемены кто-то
бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике. Виновного усердно искали и не могли найти.
— Если вы с сплетнями, — вскричал я вдруг, не вытерпев, —
то знайте, что я ни
во что не мешаюсь, я решился
бросить… все, всех, мне все равно — я уйду!..
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о
том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет,
бросив даже Отчизну, и умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его
во всю его жизнь, о
том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
— Да! (Он почесал свой загорелый затылок.) Ну, ты, тово, ступай, — заговорил он вдруг, беспорядочно размахивая руками, —
во… вот, как мимо леска пойдешь, вот как пойдешь — тут
те и будет дорога; ты ее-то
брось, дорогу-то, да все направо забирай, все забирай, все забирай, все забирай… Ну, там
те и будет Ананьево. А
то и в Ситовку пройдешь.
Ночь выпала ветреная и холодная. За недостатком дров огня большого развести было нельзя, и потому все зябли и почти не спали. Как я ни старался завернуться в бурку, но холодный ветер находил где-нибудь лазейку и знобил
то плечо,
то бок,
то спину. Дрова были плохие, они трещали и
бросали во все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал, как он ругал полено, называя его по-своему — «худой люди».
— Да, это чувство неприятное. Но неужели много легче было бы вам
во всяком другом месте? Ведь очень немногим легче. И между
тем, что вы делали? Для получения ничтожного облегчения себе вы
бросили на произвол случая пятьдесят человек, судьба которых от вас зависела. Хорошо ли это?
Но положение поистине делалось страшным, когда у матери начинался пьяный запой. Дом наполнялся бессмысленным гвалтом, проникавшим
во все углы; обезумевшая мать врывалась в комнату больной дочери и
бросала в упор один и
тот же страшный вопрос...
— Эх, Маша, Маша! И вы туда же!.. Да,
во — первых, я вовсе не пьяница; а
во — вторых, знаете ли вы, для чего я пью? Посмотрите-ка вон на эту ласточку… Видите, как она смело распоряжается своим маленьким телом, куда хочет, туда его и
бросит!.. Вон взвилась, вон ударилась книзу, даже взвизгнула от радости, слышите? Так вот я для чего пью, Маша, чтобы испытать
те самые ощущения, которые испытывает эта ласточка… Швыряй себя, куда хочешь, несись, куда вздумается…»
Ему оставалось немного дослужить до пенсии. В период молодой неудовлетворенности он дважды
бросал службу, и эти два — три года теперь недоставали до срока. Это заставляло его сильно страдать: дотянуть
во что бы
то ни стало, оставить пенсию семье — было теперь последней задачей его жизни.
Он и
во гневе не терял разума, говорит дедушке: «
Брось кистень, не махай на меня, я человек смирный, а что я взял,
то бог мне дал и отнять никому нельзя, и больше мне ничего у тебя не надо».
Эти юрты сделаны из дешевого материала, который всегда под руками, при нужде их не жалко
бросить; в них тепло и сухо, и
во всяком случае они оставляют далеко за собой
те сырые и холодные шалаши из коры, в которых живут наши каторжники, когда работают на дорогах или в поле.
Вот наблюдения, сообщенные мне достоверными охотниками: 1) летающие вальдшнепы, всегда самцы (как и мною замечено было), иногда внезапно опускаются на землю, услышав голос самки, которому добычливые стрелки искусно подражают, и вальдшнепы налетают на них очень близко; 2) если стоящий на тяге охотник, увидя приближающегося вальдшнепа,
бросит вверх шапку, фуражку или свернутый комом платок,
то вальдшнеп опустится на
то место, где упадет брошенная вещь; 3) там, где вальдшнепы детей не выводят, хотя с весны держатся долго и
во множестве, тяги не бывает.
Тогда Ноздрин потрогал змей палкой. Я думал, что они разбегутся
во все стороны, и готовился уже спрыгнуть вниз под обрыв, но, к удивлению своему, увидел, что они почти вовсе не реагировали на столь фамильярное, к ним отношение. Верхние пресмыкающиеся чуть шевельнулись и вновь успокоились. Стрелок тронул их сильнее. Эффект получился
тот же самый. Тогда он стал
бросать в них камнями, но и это не помогло вывести их из
того состояния неподвижности, лени и апатии, в которой они находились.
Хотя
во всеобщем шумном разговоре он принимал до сих пор большое участие, но одушевление его было только лихорадочное; собственно к разговору он был невнимателен; спор его был бессвязен, насмешлив и небрежно парадоксален; он не договаривал и
бросал то, о чем за минуту сам начинал говорить с горячечным жаром.
Я сначала было подумала, что вы хотите, напротив, отвращение
во мне к нему поселить
тем, что к нам замешались, и чтоб я его
бросила; и потом только догадалась, в чем дело: вам просто вообразилось, что вы высокий подвиг делаете всеми этими кривляниями…
А между
тем единственно для меня Пирогов в Париж телеграфировал и осажденный Севастополь на время
бросил, а Нелатон, парижский гофмедик, свободный пропуск
во имя науки выхлопотал и в осажденный Севастополь являлся меня осматривать.
Бросились смотреть в дела и в списки, — но в делах ничего не записано. Стали
того, другого спрашивать, — никто ничего не знает. Но, по счастью, донской казак Платов был еще жив и даже все еще на своей досадной укушетке лежал и трубку курил. Он как услыхал, что
во дворце такое беспокойство, сейчас с укушетки поднялся, трубку
бросил и явился к государю
во всех орденах. Государь говорит...
Я дождался, пока снова отняли доски от клетки львицы. Львица казалась спокойною. Прижавшись в заднем углу, она лежала, пригнув голову к лапам; она только вздыхала и, не двигаясь ни одним членом, тревожно
бросала во все стороны взоры, исполненные в одно и
то же время и гордости и отчаянья.
С
тех пор прошло около двадцати лет. В продолжение этого времени я вынес много всякого рода жизненных толчков, странствуя по морю житейскому. Исколесовал от конца в конец всю Россию, перебывал
во всевозможных градах и весях: и соломенных, и голодных, и холодных, но не видал ни Т***, ни родного гнезда. И вот, однако ж, судьба
бросила меня и туда.
Я, впрочем, не говорю, что он останется в этом лагере навсегда; но,
во всяком случае, не покинет его до
тех пор, пока новые и вполне решительные факты не вызовут его из состояния остервенения и не
бросят в противоположную сторону.
Во-первых, начал ножом ловить соус, во-вторых, стал вытирать тарелку хлебом, быстро посылая куски в рот, и, наконец, до
того рассвирепел, что на самую тарелку начал
бросать любострастные взоры…
Отец Захария, вынужден будучи так этого дерзкого ответа не
бросить, начал разъяснять ученикам, что мы, по несовершенству ума нашего, всему сему весьма плохие судьи, и подкрепил свои слова указанием, что если бы мы
во грехах наших вечны были,
то и грех был бы вечен, все порочное и злое было бы вечно, а для большего вразумления прибавил пример, что и кровожадный тигр и свирепая акула были бы вечны, и достаточно сим всех убедил.
— Ну, не хочешь, как хочешь. А
то закусил бы ин! Это все у тебя от думы.
Брось! пущай другие думают! Эку сухоту себе нашел: завидно, что другие делами занимаются — зачем не к нему все дела приписаны! Ну, да уж прощай, прощай! Вижу, что сердишься! Увидишься с сатаной — плюнь ему от меня в глаза! Только вряд ли увидишь ты его. Потому, живем мы здесь в благочестии и
во всяком благом поспешении, властям предержащим повинуемся, старших почитаем — неповадно ему у нас!
Все шло чин чином, и крестьяне, несмотря на тесноту, наблюдали почтительное молчание; но в
ту самую минуту, как молодой, по тогдашнему обычаю,
бросил наземь и начал топтать ногами стклянку с вином, из которой
во время венчанья пил попеременно со своей невестою, народ зашумел, и глухой шепот раздался на церковной паперти.
Во все время, как сноха и хозяйка собирали на стол, Глеб ни разу не обратился к Акиму, хотя часто
бросал на него косвенные взгляды. Видно было, что он всячески старался замять речь и не дать гостю своему повода вступить в объяснение. Со всем
тем, как только хозяйка поставила на стол горячие щи со снетками, он первый заговорил с ним.
По площади шумно бегают дети, разбрасывая шутихи; по камням, с треском рассыпая красные искры, прыгают огненные змеи, иногда смелая рука
бросает зажженную шутиху высоко вверх, она шипит и мечется в воздухе, как испуганная летучая мышь, ловкие темные фигурки бегут
во все стороны со смехом и криками — раздается гулкий взрыв, на секунду освещая ребятишек, прижавшихся в углах, — десятки бойких глаз весело вспыхивают
во тьме.
Тогда произошло нечто изумительное. Во-первых, Ноздрев
бросил в сведущего человека хлебным шариком и попал на No 24. Вышло:"Кто пьет вино с рассуждением,
тот может потреблять оное не только без ущерба для собственного здоровья, но и с пользою для казны". Во-вторых, по инициативе Ноздрева же, Мартыну Задеке накрепко завязали глаза, потом налили двадцать рюмок разных сортов водок и поставили перед ним. По команде"пей!" — он выпивал одну рюмку за другой и по мере выпивания выкликал...
Околоточный сел за стол и начал что-то писать, полицейские стояли по бокам Лунёва; он посмотрел на них и, тяжело вздохнув, опустил голову. Стало тихо, скрипело перо на бумаге, за окнами ночь воздвигла непроницаемо чёрные стены. У одного окна стоял Кирик и смотрел
во тьму, вдруг он
бросил револьвер в угол комнаты и сказал околоточному...
Он прыгнул вперёд и побежал изо всей силы, отталкиваясь ногами от камней. Воздух свистел в его ушах, он задыхался, махал руками,
бросая своё тело всё дальше вперёд,
во тьму. Сзади него тяжело топали полицейские, тонкий, тревожный свист резал воздух, и густой голос ревел...
Холодный, бодрящий ветер порывисто метался в улице, гоняя сор,
бросая пыль в лицо прохожих.
Во тьме торопливо шагали какие-то люди. Фома морщился от пыли, щурил глаза и думал...
Девочки боготворили Дарью Михайловну; взрослые мастерицы тоже очень ее любили и доверяли ей все свои тайны, требующие гораздо большего секрета и внимания, чем мистерии иной светской дамы, или тайны
тех бесплотных нимф, которые «так непорочны, так умны и так благочестия полны», что как мелкие потоки текут в большую реку, так и они катятся неуклонно в одну великую тайну: добыть себе
во что бы
то ни стало богатого мужа и роскошно пресыщаться всеми благами жизненного пира,
бросая честному труду обглоданную кость и презрительное снисхождение.
Домна Осиповна не стала более читать и
бросила письмо на пол; она сама некогда вроде этого посылала письма к Перехватову. В голове ее между
тем зародился новый план: ехать к Бегушеву. Он ей стал казаться единственным спасителем, и она готова была, назло мужу, войти
во всевозможные компромиссы со своим старым обожателем.
Ей казалось, что она виновата в
том, во-первых, что не сочувствовала его мечтам о трудовой жизни, ради которой он
бросил Петербург и приехал сюда на Кавказ, и была она уверена, что сердился он на нее в последнее время именно за это.
Правительство примет самые жестокие меры к
тому, чтобы не допустить смоленской истории, в результате которой благодаря смятению, вызванному неожиданным нападением гремучих змей, появившихся в количестве нескольких тысяч, город загорелся
во всех местах, где
бросили горящие печи и начали безнадежный повальный исход.
Беккер, раздосадованный
во время представленья
тем, что его публика не вызвала, возвращался
во внутренний коридор; увидев щенка в руках Пети, он вырвал его и носком башмака
бросил в сторону; щенок ударился головкой в соседнюю стену и тут же упал, вытянув лапки.
Во дворе на протянутых веревках висело белье; она срывала свои юбки и кофточки, еще мокрые, и
бросала их на руки глухому. Потом, разъяренная, она металась по двору около белья, срывала всё, и
то, что было не ее,
бросала на землю и топтала.
— Эх, Маша, Маша! И вы туда же! Сестра моя тоже об этом убивается. Да, во-первых, я вовсе не пьяница; а во-вторых, знаете ли вы, для чего я пью? Посмотрите-ка вон на эту ласточку… Видите, как она смело распоряжается своим маленьким телом, куда хочет, туда его и
бросит! Вон взвилась, вон ударилась книзу, даже взвизгнула от радости, слышите? Так вот я для чего пью, Маша, чтобы испытать
те самые ощущения, которые испытывает эта ласточка… Швыряй себя куда хочешь, несись куда вздумается…
Сатира писала обличения против роскоши и мотовства. В 1768 году учрежден ассигнационный банк, в 1786 году выпущено вдруг на 100 мильонов ассигнаций. Потемкин и другие вельможи забирали из казны деньги целыми мильонами и сотнями тысяч
бросали на танцовщиц и на брильянты.
Во внешней торговле, и без
того слабой, господствовали беспорядки; звонкая монета исчезла. Бумажный рубль стоил 68 копеек; заграничный курс дошел до 44.
— Э, пустяки, — уронил он пренебрежительно, — в Ребере всего шесть пудов весу, и он едва достает мне под подбородок. Увидите, что я его через три минуты положу на обе лопатки. Я бы его
бросил и
во второй борьбе, если бы он не прижал меня к барьеру. Собственно говоря, со стороны жюри было свинством засчитать такую подлую борьбу. Даже публика, и
та протестовала.
«А Лиза?» — подумал Вельчанинов и тотчас же
бросил об этом думать, как бы испугавшись какого-то кощунства. И вдруг ему показалось, что он сам так мелок, так ничтожен в эту минуту; показалось, что мысль, его соблазнявшая, — такая маленькая, такая скверненькая мысль… и
во что бы
то ни стало захотелось ему опять все
бросить и хоть сейчас выйти из коляски, даже если б надо было для этого прибить Павла Павловича. Но
тот заговорил, и соблазн опять охватил его сердце.
Натура
бросает нас в мир, как в темный, дремучий лес, без всяких идей и сведений, но с большим запасом любопытства, которое весьма рано начинает действовать
во младенце,
тем ранее, чем природная основа души его нежнее и совершеннее.
Я не поведал вам, читатель,
Что казначей мой был женат.
Благословил его создатель,
Послав ему в супруге клад.
Ее ценил он тысяч
во сто,
Хотя держал довольно просто
И не выписывал чепцов
Ей из столичных городов.
Предав ей таинства науки,
Как
бросить вздох иль томный взор,
Чтоб легче влюбчивый понтёр
Не разглядел проворной штуки,
Меж
тем догадливый старик
С глаз не спускал ее на миг.
Господа, довольно я пред вами в своем рассказе открыто себя малодушником признавал, как в
то время, когда покойного отрока Левонтия на земле
бросил, а сам на древо вскочил, но ей-право, говорю вам, что я бы тут не испугался весла и от дяди Луки бы не отступил, но… угодно вам — верьте, не угодно — нет, а только в это мгновение не успел я имя Левонтия вспомнить, как промежду им и мною
во тьме обрисовался отрок Левонтий и рукой погрозил.
Вообще Герасим был нрава строгого и серьезного, любил
во всем порядок; даже петухи при нем не смели драться, — а
то беда! — увидит, тотчас схватит за ноги, повертит раз десять на воздухе колесом и
бросит врозь.
И Саша был четырнадцати лет.
Он привыкал (скажу вам под секретом,
Хоть важности большой
во всем
том нет)
Толкаться меж служанок. Часто летом,
Когда луна
бросала томный свет
На тихий сад, на свод густых акаций,
И с шопотом толпа домашних граций
В аллее кралась, — легкою стопой
Он догонял их; и, шутя, порой,
Его невинность (вы поймете сами)
Они дразнили дерзкими перстами.
Андрей (останавливая отца). Позвольте-с! Что же так со слезами уходить, будто я вас обидел? Ведь я ваш сын-то; нужды нет, что я хожу
во фраке, а и
во мне тоже этой дикости довольно, достаточно. Вы меня за самое сердце задели, а я — русский человек: в таком разе могу все, что для меня дорогого, сейчас пополам да надвое. Скажите одно ласковое слово, так все
брошу, и не
то что конторщиком или машинистом — кочегаром у вас на фабрике буду.
Искусно после
того поворотил Василий Борисыч рассуждения матерей на
то, еретики ли беспоповцы, или токмо в душепагубном мудровании пребывают… Пошел спор по всей келарне. Забыли про Антония, забыли и про московское послание. Больше часа проспорили,
во всех книгах справлялись, книг с десяток еще из кладовой притащили, но никак не могли решить, еретики ли нет беспоповцы. А Василий Борисыч сидит себе да помалкивает и чуть-чуть ухмыляется, сам про себя думая: «Вот какую косточку
бросил я им».
Бросила горшки свои Фекла; села на лавку и, ухватясь руками за колена, вся вытянулась вперед, зорко глядя на сыновей. И вдруг стала такая бледная, что краше
во гроб кладут. Чужим теплом Трифоновы дети не грелись, чужого куска не едали, родительского дома отродясь не покидали. И никогда у отца с матерью на мысли
того не бывало, чтобы когда-нибудь их сыновьям довелось на чужой стороне хлеб добывать. Горько бедной Фекле. Глядела, глядела старуха на своих соколиков и заревела в источный голос.