— Я подлец… Виноват… Я преступил… Но посудите, посудите, разве можно так поступать? Я — дворянин. Без суда, без следствия,
бросить в тюрьму, отобрать все от меня: вещи, шкатулка… там деньги, там все имущество, там все мое имущество, Афанасий Васильевич, — имущество, которое кровным потом приобрел…
— Хорошо, господа, хорошо! — сказал он, наконец, — пускай срамят этой несправедливостью имя французских солдат.
Бросить в тюрьму по одному подозрению беззащитного пленника, — quelle indignité [какая гнусность! (франц.)]. Хорошо, возьмите его, а я сейчас поеду к Раппу: он не жандармской офицер и понимает, что такое честь. Прощайте, Рославлев! Мы скоро увидимся. Извините меня! Если б я знал, что с вами будут поступать таким гнусным образом, то велел бы вас приколоть, а не взял бы в плен. До свиданья!
Неточные совпадения
— Я бы ее, подлую,
в порошок стерла! Тоже это называется любила! Если ты любишь человека, то тебе все должно быть мило от него. Он
в тюрьму, и ты с ним
в тюрьму. Он сделался вором, а ты ему помогай. Он нищий, а ты все-таки с ним. Что тут особенного, что корка черного хлеба, когда любовь? Подлая она и подлая! А я бы, на его месте,
бросила бы ее или, вместо того чтобы плакать, такую задала ей взбучку, что она бы целый месяц с синяками ходила, гадина!
— Ужасная! — отвечал Абреев. — Он жил с madame Сомо. Та
бросила его, бежала за границу и оставила триста тысяч векселей за его поручительством… Полковой командир два года спасал его, но последнее время скверно вышло: государь узнал и велел его исключить из службы… Теперь его, значит, прямо
в тюрьму посадят… Эти женщины, я вам говорю, хуже змей жалят!.. Хоть и говорят, что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
Чудесный вид открывался с этой высокой, укрепленной горы старой турецкой крепости с ее подземными
тюрьмами и бездонными колодцами, куда
в старину
бросали преступников.
— Я не нахожу особенной причины радоваться, — сказал Андрей Ефимыч, которому движение Ивана Дмитрича показалось театральным и
в то же время очень понравилось. —
Тюрем и сумасшедших домов не будет, и правда, как вы изволили выразиться, восторжествует, но ведь сущность вещей не изменится, законы природы останутся всё те же. Люди будут болеть, стариться и умирать так же, как и теперь. Какая бы великолепная заря ни освещала вашу жизнь, все же
в конце концов вас заколотят
в гроб и
бросят в яму.
Это безобразные девки и солдатки
бросают детей
в пруды и колодцы; тех, понятно, надо сажать
в тюрьму, а у нас всё делается своевременно и чисто.
Чего не знал наш друг опальный?
Слыхали мы
в тюрьме своей
И басни хитрые Крылова,
И песни вещие Кольцова,
Узнали мы таких людей,
Перед которыми поздней
Слепой народ восторг почует,
Вздохнет — и совесть уврачует,
Воздвигнув пышный мавзолей.
Так иногда, узнав случайно,
Кто спас его когда-то тайно,
Бедняк, взволнованный, бежит.
Приходит, смотрит — вот жилище,
Но где ж хозяин? Всё молчит!
Идет бедняга на кладбище
И на могильные плиты
Бросает поздние цветы…
Когда его везли
в тюрьму, бедный подошел к нему, вынул из-за пазухи камень и замахнулся; потом пораздумался,
бросил камень наземь и сказал: «Напрасно я так долго носил этот камень: когда он был богат и силен, я боялся его; а теперь мне жалко его».
И
в самом деле,
в продолжение трех-четырех лет ее похождений по Европе, одни, очарованные красотой ее, входят из угождения красавице
в неоплатные долги и попадают за то
в тюрьму, другие, принадлежа к хорошим фамилиям, поступают к ней
в услужение; сорокалетний князь Римской империи хочет на ней жениться, вопреки всем политическим расчетам, и хотя узнает об ее неверности, однако же намеревается
бросить германские свои владения и бежать с прекрасною очаровательницей
в Персию.
Представление о последней только по наслышке
бросало меня
в жар и холод даже во время содержания
в европейских
тюрьмах.
Он и не ошибся. Фимка лежала недвижимо на том же месте, где была им брошена. Он снова схватил ее
в охабку и потащил к волчьей погребице, ключ от которой он, по должности домашнего палача и тюремщика, носил на поясе. Отперев им страшную
тюрьму, он
бросил в нее бесчувственную девушку, затворил дверь, задвинул засов и запер на замок.
— Ползай на коленях и проси прощенья не у меня, а у этого честного человека, которого ты безвинно заставил вынести позор ареста и содержания
в тюрьме… Которого ты лишил свободы и хотел лишить чести. Вымаливай прощенья у него… Если он простит тебя, то я ограничусь изгнанием твоим из моего дома и не буду возбуждать дела, если же нет, то и ты попробуешь
тюрьмы,
в которую с таким легким сердцем
бросил преданного мне и тебе человека…
— Что же ты? Согласишься ли, наконец, исполнить наше требование? Завтра же
бросим тебя
в тюрьму, если ты не соберешь все деньги, какие только есть у вас
в деревне, чтобы на них купить золотое блюдо и хлеб-соль королю. Он скоро снова пустится
в путь осматривать свое королевство, и необходимо, чтобы его встретили с подобающей честью
в вашей деревне.
Марцеллий был сотником
в троянском легионе. Поверив
в учение Христа и убедившись
в том, что война — нехристианское дело, он
в виду всего легиона снял с себя военные доспехи,
бросил их на землю и объявил, что, став христианином, он более служить не может. Его послали
в тюрьму, но он и там говорил: «Нельзя христианину носить оружие». Его казнили.