Неточные совпадения
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один:
смерть.
Левин, которого давно занимала мысль о том, чтобы помирить
братьев хотя перед
смертью, писал
брату Сергею Ивановичу и, получив от него ответ, прочел это письмо больному. Сергей Иванович писал, что не может сам приехать, но в трогательных выражениях просил прощения у
брата.
И
смерть эта, которая тут, в этом любимом
брате, с просонков стонущем и безразлично по привычке призывавшем то Бога, то чорта, была совсем не так далека, как ему прежде казалось.
Он знал и чувствовал только, что то, что совершалось, было подобно тому, что совершалось год тому назад в гостинице губернского города на одре
смерти брата Николая.
И он вкратце повторил сам себе весь ход своей мысли за эти последние два года, начало которого была ясная, очевидная мысль о
смерти при виде любимого безнадежно больного
брата.
Рана Вронского была опасна, хотя она и миновала сердце. И несколько дней он находился между жизнью и
смертью. Когда в первый раз он был в состоянии говорить, одна Варя, жена
брата, была в его комнате.
Когда он проснулся, вместо известия о
смерти брата, которого он ждал, он узнал, что больной пришел в прежнее состояние.
— Вы возродитесь, предсказываю вам, — сказал Сергей Иванович, чувствуя себя тронутым. — Избавление своих
братьев от ига есть цель, достойная и
смерти и жизни. Дай вам Бог успеха внешнего, — и внутреннего мира, — прибавил он и протянул руку.
Вид
брата и близость
смерти возобновили в душе Левина то чувство ужаса пред неразгаданностью и вместе близостью и неизбежностью
смерти, которое охватило его в тот осенний вечер, когда приехал к нему
брат.
С той минуты, как при виде любимого умирающего
брата Левин в первый раз взглянул на вопросы жизни и
смерти сквозь те новые, как он называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько
смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое.
— На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице
брата. — И ведь вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а я боюсь
смерти, ужасно боюсь
смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.
То чувство
смерти, которое было вызвано во всех его прощанием с жизнью в ту ночь, когда он призвал
брата, было разрушено.
— Она мне пишет, что Николай
брат при
смерти. Я поеду.
— Ну, да если голод и
смерть грозят, нужно же что-нибудь предпринимать. Я спрошу, не может ли
брат мой через кого-либо в городе выхлопотать какую-нибудь должность.
Потом хотела что-то сказать и вдруг остановилась и вспомнила, что другим назначеньем ведется рыцарь, что отец,
братья и вся отчизна его стоят позади его суровыми мстителями, что страшны облегшие город запорожцы, что лютой
смерти обречены все они с своим городом…
Слова эти слушают отцы, матери,
братья, сестры, товарищи, невесты убитых и раненых. Возможно, что завтра окраины снова пойдут на город, но уже более густой и решительной массой, пойдут на
смерть. «Рабочему нечего терять, кроме своих цепей».
— Люди почувствуют себя
братьями только тогда, когда поймут трагизм своего бытия в космосе, почувствуют ужас одиночества своего во вселенной, соприкоснутся прутьям железной клетки неразрешимых тайн жизни, жизни, из которой один есть выход — в
смерть.
Но мать, не слушая отца, — как она часто делала, — кратко и сухо сказала Климу, что Дронов все это выдумал: тетки-ведьмы не было у него; отец помер, его засыпало землей, когда он рыл колодезь, мать работала на фабрике спичек и умерла, когда Дронову было четыре года, после ее
смерти бабушка нанялась нянькой к
брату Мите; вот и все.
Он клял себя, что не отвечал целым океаном любви на отданную ему одному жизнь, что не окружил ее оградой нежности отца,
брата, мужа, дал дохнуть на нее не только ветру, но и
смерти.
Даже
смерть актрисы Колпаковой была вплетена в эту историю двух
братьев; эта девушка поплатилась головой за свое слишком близкое знакомство с наследником приваловских миллионов.
Однажды он пришел ко мне и говорит: если убил не
брат, а Смердяков (потому что эту басню пустили здесь все, что убил Смердяков), то, может быть, виновен и я, потому что Смердяков знал, что я не люблю отца, и, может быть, думал, что я желаю
смерти отца.
И вспомнил я тут моего
брата Маркела и слова его пред
смертью слугам: «Милые мои, дорогие, за что вы мне служите, за что меня любите, да и стою ли я, чтобы служить-то мне?» — «Да, стою ли», — вскочило мне вдруг в голову.
— Получил от Смердякова, от убийцы, вчера. Был у него пред тем, как он повесился. Убил отца он, а не
брат. Он убил, а я его научил убить… Кто не желает
смерти отца?..
Я теперь пока несколько времени с двумя
братьями, из которых один пойдет в ссылку, а другой лежит при
смерти.
—
Брат, — прервал Алеша, замирая от страха, но все еще как бы надеясь образумить Ивана, — как же мог он говорить тебе про
смерть Смердякова до моего прихода, когда еще никто и не знал о ней, да и времени не было никому узнать?
— Эге! Так ты вот как! Значит, совсем уж бунт, баррикады! Ну,
брат, этим делом пренебрегать нечего. Зайдем ко мне… Я бы водочки сам теперь тяпнул,
смерть устал. Водки-то небось не решишься… аль выпьешь?
— Ох,
брат Филофей, — промолвил я, — едем мы с тобою на
смерть. Прости меня, коли я тебя загубил.
Теперь у нее оставались только
братья и, главное, княжна. Княжна, с которой она почти не расставалась во всю жизнь, еще больше приблизила ее к себе после
смерти мужа. Она не распоряжалась ничем в доме. Княгиня самодержавно управляла всем и притесняла старушку под предлогом забот и внимания.
Она окончила воспитание моего отца и его
братьев; после
смерти их родителей она заведовала их именьем до совершеннолетия, она отправила их в гвардию на службу, она выдала замуж их сестер.
В наследье мне дала утрата
Портрет с умершего чела,
Гляжу — и будто образ
братаУ сердца
смерть не отняла.
Брат мой милый! коли меня пикой, когда уже мне так написано на роду, но возьми сына! чем безвинный младенец виноват, чтобы ему пропасть такою лютою
смертью?» Засмеялся Петро и толкнул его пикой, и козак с младенцем полетел на дно.
Дом был выстроен во второй половине XVIII века поэтом совместно с
братом генерал-поручиком А. М. Херасковым. Поэт Херасков жил здесь с семьей до самой своей
смерти.
Читатель, вероятно, помнит дальше. Флоренса тоскует о
смерти брата. Мистер Домби тоскует о сыне… Мокрая ночь. Мелкий дождь печально дребезжал в заплаканные окна. Зловещий ветер пронзительно дул и стонал вокруг дома, как будто ночная тоска обуяла его. Флоренса сидела одна в своей траурной спальне и заливалась слезами. На часах башни пробило полночь…
Старший
брат в виде короля восседал на высоком стуле, задрапированный пестрым одеялом, или лежал на одре
смерти; сестренку, которая во всем этом решительно ничего не понимала, мы сажали у его ног, в виде злодейки Урсулы, а сами, потрясая деревянными саблями, кидали их с презрением на пол или кричали дикими голосами...
Брат этот скоро переселился в Петербург на службу и держал и сестру и тетку в черном теле, пока внезапная
смерть не положила предела его поприщу.
Не нужно вам повторять, что мы здесь читаем все, что можно иметь о современных событиях, участвуя сердечно во всем, что вас волнует. Почта это время опаздывает, и нетерпение возрастает. Когда узнал о
смерти Корнилова, подумал об его
брате и об Николае, товарище покойного. Совершенно согласен с нашим философом, что при такой
смерти можно только скорбеть об оставшихся.
Об тебе я слышал от
брата Николая, потом от Вильгельма, когда он приезжал в Курган. О
смерти твоей жены писала мне Марья Казимировна.
Сражение младшего Кира с
братом своим Артарксерксом, его
смерть в этой битве, возвращение десяти тысяч греков под враждебным наблюдением многочисленного персидского воинства, греческая фаланга, дорийские пляски, беспрестанные битвы с варварами и, наконец, море — путь возвращения в Грецию, — которое с таким восторгом увидело храброе воинство, восклицая: «Фалатта! фалатта!» — все это так сжилось со мною, что я и теперь помню все с совершенной ясностью.
— Ну,
брат, прощай. Видно, пришла
смерть моя. И вот боялся, а теперь ничего. Только скорей хочется.
А дяденька сколько раз их об этом просили, как
брат, почитая память покойной ихней сестры, однако родитель не согласились ихней просьбы уважить, потому что именно хотели они меня своею рукой загубить, да и дяденьке Павлу Иванычу прямо так и сказали, что, мол, я ее из своих рук до
смерти доведу…
Стонали русские солдатики и под Севастополем, и под Инкерманом, и под Альмою; стонали елабужские и курмышские ополченцы, меся босыми ногами грязь столбовых дорог; стонали русские деревни, провожая сыновей, мужей и
братьев на
смерть за"ключи".
И эти люди — христиане, исповедующие один великой закон любви и самоотвержения, глядя на то, что они сделали, не упадут с раскаянием вдруг на колени перед Тем, Кто, дав им жизнь, вложил в душу каждого, вместе с страхом
смерти, любовь к добру и прекрасному, и со слезами радости и счастия не обнимутся, как
братья?
Петр Иванович Адуев, дядя нашего героя, так же как и этот, двадцати лет был отправлен в Петербург старшим своим
братом, отцом Александра, и жил там безвыездно семнадцать лет. Он не переписывался с родными после
смерти брата, и Анна Павловна ничего не знала о нем с тех пор, как он продал свое небольшое имение, бывшее недалеко от ее деревни.
Панталеоне тоже собирался в Америку, но умер перед самым отъездом из Франкфурта. «А Эмилио, наш милый, несравненный Эмилио — погиб славной
смертью за свободу родины, в Сицилии, куда он отправился в числе тех „Тысячи“, которыми предводительствовал великий Гарибальди; мы все горячо оплакали кончину нашего бесценного
брата, но, и проливая слезы, мы гордились им — и вечно будем им гордиться и свято чтить его память!
— Гроб, предстоящий взорам нашим,
братья, изображает тление и
смерть, печальные предметы, напоминающие нам гибельные следы падения человека, предназначенного в первобытном состоянии своем к наслаждению непрестанным бытием и сохранившим даже доселе сие желание; но, на горе нам, истинная жизнь, вдунутая в мир, поглощена смертию, и ныне влачимая нами жизнь представляет борение и дисгармонию, следовательно, состояние насильственное и несогласное с великим предопределением человека, а потому
смерть и тление сделались непременным законом, которому все мы, а равно и натура вся, должны подвергнуться, дабы могли мы быть возвращены в первоначальное свое благородство и достоинство.
Из сего вы видите, любезные
братья, что нет иного пути к возрождению, к возвращению в первобытное состояние, как путь доброделания, смирения, путь креста и
смерти!
— Между членами нашего общества существует от глубочайшей древности переданный обычай, чтобы по
смерти каждого достойного
брата совершались воспоминательные и таинственные обряды.
Исполняя обещание, данное Максиму, Серебряный прямо с царского двора отправился к матери своего названого
брата и отдал ей крест Максимов. Малюты не было дома. Старушка уже знала о
смерти сына и приняла Серебряного как родного; но, когда он, окончив свое поручение, простился с нею, она не посмела его удерживать, боясь возвращения мужа, и только проводила до крыльца с благословениями.
Даже на письмо Арины Петровны, с извещением о
смерти сестрицы Анны Владимировны, оба
брата отозвались различно.
Двое дядей тут умерли; двое двоюродных
братьев здесь получили «особенно тяжкие» раны, последствием которых была
смерть; наконец, и Любинька…