Неточные совпадения
Она улыбается
своей грустной, очаровательной улыбкой,
берет обеими руками мою
голову, целует меня в лоб и кладет к себе
на колени.
Ему вдруг пришло в
голову — послать ловкого Егорку последить, кто
берет письма у рыбака, узнать, кто такая Секлетея Бурдалахова. Он уже позвонил, но когда явился Егор — он помолчал, взглянул
на Егора, покраснел за
свое намерение и махнул ему рукой, чтобы он шел вон.
Он знал это и потому, предчувствуя что-нибудь смешное,
брал мало-помалу
свои меры: вынимал носовой платок, смотрел
на часы, застегивал фрак, закрывал обеими руками лицо и, когда наступал кризис, — вставал, оборачивался к стене, упирался в нее и мучился полчаса и больше, потом, усталый от пароксизма, красный, обтирая пот с плешивой
головы, он садился, но еще долго потом его схватывало.
В мирской сходке, или громаде, несмотря
на то что власть его ограничена несколькими голосами,
голова всегда
берет верх и почти по
своей воле высылает, кого ему угодно, ровнять и гладить дорогу или копать рвы.
Но через несколько мгновений она гордо подняла
голову. Она не хотела подслушивать, и, во всяком случае, не ложный стыд может остановить ее
на ее дороге. К тому же этот старик
берет на себя слишком много. Она сама сумеет распорядиться
своею жизнью.
Но чаще всего у него не было денег, и он просиживал около
своей любовницы целыми вечерами, терпеливо и ревниво дожидаясь ее, когда Соньку случайно
брал гость. И когда она возвращалась обратно и садилась с ним рядом, то он незаметно, стараясь не обращать
на себя общего внимания и не поворачивая
головы в ее сторону, все время осыпал ее упреками. И в ее прекрасных, влажных, еврейских глазах всегда во время этих разговоров было мученическое, но кроткое выражение.
Такова власть гения! Единственная власть, которая
берет в
свои прекрасные руки не подлый разум, а теплую душу человека! Самолюбивая Женька прятала
свое лицо в платье Ровинской, Манька Беленькая скромно сидела
на стуле, закрыв лицо платком, Тамара, опершись локтем о колено и склонив
голову на ладонь, сосредоточенно глядела вниз, а швейцар Симеон, подглядывавший
на всякий случай у дверей, таращил глаза от изумления.
Дома мои влюбленные обыкновенно после ужина, когда весь дом укладывался спать, выходили сидеть
на балкон. Ночи все это время были теплые до духоты. Вихров обыкновенно
брал с собой сигару и усаживался
на мягком диване, а Мари помещалась около него и, по большей частя, склоняла к нему
на плечо
свою голову. Разговоры в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие. Вихров откровенно рассказал Мари всю историю
своей любви к Фатеевой, рассказал и об
своих отношениях к Груше.
Помню, я стоял спиной к дверям и
брал со стола шляпу, и вдруг в это самое мгновение мне пришло
на мысль, что когда я обернусь назад, то непременно увижу Смита: сначала он тихо растворит дверь, станет
на пороге и оглядит комнату; потом тихо, склонив
голову, войдет, станет передо мной, уставится
на меня
своими мутными глазами и вдруг засмеется мне прямо в глаза долгим, беззубым и неслышным смехом, и все тело его заколышется и долго будет колыхаться от этого смеха.
— Все эти злоупотребления, — продолжал губернатор, выпрямляя наконец
свой стан и поднимая
голову, — все они еще не так крупны, как сделки господ чиновников с разного рода поставщиками, подрядчиками, которые — доставляют ли в казну вино, хлеб,
берут ли
на себя какую-нибудь работу — по необходимости должны бывают иметь в виду при сносе цены
на торгах, во-первых, лиц, которые утверждают торги, потом производителей работ и, наконец, тех, которые будут принимать самое дело.
Сидит в углу толсторожая торговка Лысуха, баба отбойная, бесстыдно гулящая; спрятала
голову в жирные плечи и плачет, тихонько моет слезами
свои наглые глаза. Недалеко от нее навалился
на стол мрачный октавист Митропольский, волосатый детина, похожий
на дьякона-расстригу, с огромными глазами
на пьяном лице; смотрит в рюмку водки перед собою,
берет ее, подносит ко рту и снова ставит
на стол, осторожно и бесшумно, — не может почему-то выпить.
— Пехтерь! — повторил Фома Фомич, однако ж смягчился. — Жалованье жалованью розь, посконная ты
голова! Другой и в генеральском чине, да ничего не получает, — значит, не за что: пользы царю не приносит. А я вот двадцать тысяч получал, когда у министра служил, да и тех не
брал, потому я из чести служил,
свой был достаток. Я жалованье
свое на государственное просвещение да
на погорелых жителей Казани пожертвовал.
Заводи, заливы, полои, непременно поросшие травою, — вот любимое местопребывание линей; их надобно удить непременно со дна, если оно чисто; в противном случае надобно удить
на весу и
на несколько удочек; они
берут тихо и верно: по большей части наплавок без малейшего сотрясения, неприметно для глаз, плывет с
своего места в какую-нибудь сторону, даже нередко пятится к берегу — это линь; он взял в рот крючок с насадкой и тихо с ним удаляется; вы хватаете удилище, подсекаете, и жало крючка пронзает какую-нибудь часть его мягкого, тесного, как бы распухшего внутри, рта; линь упирается
головой вниз, поднимает хвост кверху и в таком положении двигается очень медленно по тинистому дну, и то, если вы станете тащить; в противном случае он способен пролежать камнем несколько времени
на одном и том же месте.
Он тоже приносил какие-то книги и свёртки бумаг, хозяин
брал их, одобрительно кивал
головой, тихо смеялся и прятал в стол или ставил в угол,
на полку за
своей спиной.
Купец был так вежлив, что предоставлял мне
на волю взять, сколько хочу, и я приказал подать… Что же?.. и теперь смех
берет, как вспомню!.. Вообразите, что в этом хитром городе сыр совсем не то, что у нас. Это кусок — просто — мыла! будь я бестия, если лгу! мыло,
голое мыло — и по зрению, и по вкусу, и по обонянию, и по всем чувствам. Пересмеявшись во внутренности
своей, решился взять кусок, чтобы дать и Кузьме понятие о петербургском сыре. Принес к нему, показываю и говорю...
Mарина. Так конец, значит, что было, то уплыло. Позабыть велишь! Ну, Никита, помни. Берегла я
свою честь девичью пуще глаза. Погубил ты меня ни за что, обманул. Не пожалел сироту (плачет), отрекся от меня. Убил ты меня, да я
на тебя зла не держу. Бог с тобой. Лучше найдешь — позабудешь, хуже найдешь — воспомянешь. Воспомянешь, Никита. Прощай, коли так. И любила ж я тебя. Прощай в последний. (Хочет обнять его и
берет за
голову.)
И всякий раз, окончив
свой рассказ, Кузьма Васильевич вздыхал, качал
головою, говорил: «Вот что значит молодость!» И если в числе слушателей находился новичок, в первый раз ознакомившийся с знаменитою историей, он
брал его руку, клал себе
на череп и заставлял щупать шрам от раны… Рана действительно была страшная, и шрам шел от одного до другого уха.
Она
берет, не глядя
на клавиши, какие-то аккорды, слегка повернув ко мне опущенную
голову, и говорит об одном человеке, которого она любит, несмотря
на его недостатки; говорит, что она скорее умрет, чем обнаружит перед ним
свое чувство, что этот человек с ней исключительно любезен и внимателен, но что она не знает его мыслей и намерений, — может быть, он только играет сердцем бедной девушки, и так далее в том же роде.
Я каждый раз бешусь, когда Мне приходится
брать палку полицейского и водворять порядок в Моей
голове: факты направо! мысли налево! настроения назад! — дорогу его величеству Сознанию, которое еле ковыляет
на своих костылях. Но нельзя — иначе бунт, шум, неразбериха и хаос. Итак — к порядку, джентльмены-факты и леди-мысли! Я начинаю.
Возмущаясь, Лаев сует подбородок в воротник, кладет
голову на свой портфель и мало-помалу успокаивается. Утомление
берет свое, и он начинает засыпать.
— Ты не кричи так, не кричи, как пьяная баба! Тебе колом в
голову не вдолбишь, все
на своем будешь стоять! Я тебе десять тысяч раз говорила, чтоб ты в кухню не
брала серебряных ложек… Ах, «я-а», «я-а»… Поменьше бы языком молола. Корова рыжая!
Таковы были речи Корнилы Егорыча. А учился за медну полтину у приходского дьячка, выезжал из
своего городка только к Макарью
на ярмонку, да будучи городским
головой, раза два в губернский город — ко властям
на поклон. Кроме Псалтиря, Четьи-Минеи да «Московских Ведомостей» сроду ничего не читывал, а говорил, ровно книга… Человек бывалый. Природный, светлый ум
брал свое. Заговорили о развитии торговли и промышленности.
(Выпивает чару разом и выливает оставшиеся в ней капли
на маковку
головы своей, которую и приглаживает рукой; потом
берет балалайку и оборачивается с поклоном к Глебовскому.)
— Вот видишь образ Спаса нашего, — перебил Иван Васильевич
своим владычно-роковым голосом, —
беру господа во свидетели, коли ты уморишь царевича,
голова твоя слетит долой. Слышь? Слово мое немимо идет. Вылечишь — любая дочь боярская твоя, с нею любое поместье
на всей Руси.
Проводив ее, Вася, от нечего делать, от скуки,
берет свой портфель и едет
на службу. От бессонных ночей у него болит
голова, так болит, что левый глаз не слушается и закрывается сам собою…