Неточные совпадения
Пир кончился, расходится
Народ. Уснув, осталися
Под ивой наши странники,
И тут же спал Ионушка
Да несколько упившихся
Не в меру мужиков.
Качаясь, Савва
с Гришею
Вели домой родителя
И пели; в чистом
воздухеНад Волгой, как набатные,
Согласные и сильные
Гремели голоса...
— Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже
с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в
воздухеЧас целый откликается…
Такие жеребцы!..
С торжеством вытолкали они Линкина на улицу и, потрясая
воздух радостными восклицаниями, повели его на градоначальнический двор.
Их вывели на свежий
воздух и дали горячих щей; сначала, увидев пар, они фыркали и выказывали суеверный страх, но потом обручнели и
с такою зверскою жадностию набросились на пищу, что тут же объелись и испустили дух.
10) Маркиз де Санглот, Антон Протасьевич, французский выходец и друг Дидерота. Отличался легкомыслием и любил петь непристойные песни. Летал по
воздуху в городском саду и чуть было не улетел совсем, как зацепился фалдами за шпиц, и оттуда
с превеликим трудом снят. За эту затею уволен в 1772 году, а в следующем же году, не уныв духом, давал представления у Излера на минеральных водах. [Это очевидная ошибка. — Прим. издателя.]
Предвидя конечную гибель, она решилась умереть геройскою смертью и, собрав награбленные в казне деньги, в виду всех взлетела на
воздух вместе
с казначеем и бухгалтером.
Понятно, что после затейливых действий маркиза де Сан-глота, который летал в городском саду по
воздуху, мирное управление престарелого бригадира должно было показаться и «благоденственным» и «удивления достойным». В первый раз свободно вздохнули глуповцы и поняли, что жить «без утеснения» не в пример лучше, чем жить «
с утеснением».
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти в один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но в то самое время, как Вронский чувствовал себя на
воздухе, он вдруг увидал, почти под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался
с Дианой на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела
с ним через голову).
Она вздрогнула и от холода и от внутреннего ужаса,
с новою силою охвативших ее на чистом
воздухе.
Старая Ласка, еще не совсем переварившая радость его приезда и бегавшая, чтобы полаять на дворе, вернулась, махая хвостом и внося
с собой запах
воздуха, подошла к нему, подсунула голову под его руку, жалобно подвизгивая и требуя, чтоб он поласкал ее.
«Там видно будет», сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав
воздуха в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник
с припасами для бритья.
Как только Вронский вошел к ней, она глубоко втянула в себя
воздух и, скашивая свой выпуклый глаз так, что белок налился кровью,
с противуположной стороны глядела на вошедших, потряхивая намордником и упруго переступая
с ноги на ногу.
С наслаждением, полною грудью, она вдыхала в себя снежный, морозный
воздух и, стоя подле вагона, оглядывала платформу и освещенную станцию.
Теперь, когда он держал в руках его письмо, он невольно представлял себе тот вызов, который, вероятно, нынче же или завтра он найдет у себя, и самую дуэль, во время которой он
с тем самым холодным и гордым выражением, которое и теперь было на его лице, выстрелив в
воздух, будет стоять под выстрелом оскорбленного мужа.
Это еще более волновало Левина. Бекасы не переставая вились в воэдухе над осокой. Чмоканье по земле и карканье в вышине не умолкая были слышны со всех сторон; поднятые прежде и носившиеся в
воздухе бекасы садились пред охотниками. Вместо двух ястребов теперь десятки их
с писком вились над болотом.
Наконец дверь
с грохотом отворилась, вылетел, кружась и повертываясь на
воздухе, Крак, половопегий пойнтер Степана Аркадьича, и вышел сам Степан Аркадьич
с ружьем в руках и
с сигарой во рту.
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность без притворства и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела подняться; кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого мира горя, болезней, умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось на свежий
воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже ее сестра Долли
с детьми.
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом
воздухе, на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и поля
с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
Он хотел поговорить
с ним, утешить его; но, вспомнив, что он в одной рубашке, раздумал и опять сел к форточке, чтобы купаться в холодном
воздухе и глядеть на этот чудной формы, молчаливый, но полный для него значения крест и на возносящуюся желтояркую звезду.
Мерно покачиваясь на иноходи доброго конька, впивая теплый со свежестью запах снега и
воздуха при проезде через лес по оставшемуся кое-где праховому, осовывавшемуся снегу
с расплывшими следами, он радовался на каждое свое дерево
с оживавшим на коре его мохом и
с напухшими почками.
Он покраснел; ему было стыдно убить человека безоружного; я глядел на него пристально;
с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось одно средство — выстрелить на
воздух; я был уверен, что он выстрелит на
воздух! Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.
Возвратясь домой, я сел верхом и поскакал в степь; я люблю скакать на горячей лошади по высокой траве, против пустынного ветра;
с жадностью глотаю я благовонный
воздух и устремляю взоры в синюю даль, стараясь уловить туманные очерки предметов, которые ежеминутно становятся все яснее и яснее.
Мы тронулись в путь;
с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще
с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими;
воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
И в самом деле, здесь все дышит уединением; здесь все таинственно — и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который
с шумом и пеною, падая
с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда во все стороны, и свежесть ароматического
воздуха, отягощенного испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студеных ручьев, которые, встретясь в конце долины, бегут дружно взапуски и наконец кидаются в Подкумок.
Слезши
с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал в горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий
воздух южной ночи и пустился в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
— Я не знаю, как случилось, что мы до сих пор
с вами незнакомы, — прибавила она, — но признайтесь, вы этому одни виною: вы дичитесь всех так, что ни на что не похоже. Я надеюсь, что
воздух моей гостиной разгонит ваш сплин… Не правда ли?
Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было жить
с другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом
с таким высоким бельведером, [Бельведер — буквально: прекрасный вид; здесь: башня на здании.] что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом
воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах.
Заслышали
с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по
воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!..
Игроки были изображены
с прицелившимися киями, несколько вывороченными назад руками и косыми ногами, только что сделавшими на
воздухе антраша.
Из-за хлебных кладей и ветхих крыш возносились и мелькали на чистом
воздухе, то справа, то слева, по мере того как бричка делала повороты, две сельские церкви, одна возле другой: опустевшая деревянная и каменная,
с желтенькими стенами, испятнанная, истрескавшаяся.
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и носить всегда
с собою какой-то свой особенный
воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди.
Дни мчались: в
воздухе нагретом
Уж разрешалася зима;
И он не сделался поэтом,
Не умер, не сошел
с ума.
Весна живит его: впервые
Свои покои запертые,
Где зимовал он, как сурок,
Двойные окна, камелек
Он ясным утром оставляет,
Несется вдоль Невы в санях.
На синих, иссеченных льдах
Играет солнце; грязно тает
На улицах разрытый снег.
Куда по нем свой быстрый бег...
Подъехав к Калиновому лесу, мы нашли линейку уже там и, сверх всякого ожидания, еще телегу в одну лошадь, на середине которой сидел буфетчик. Из-под сена виднелись: самовар, кадка
с мороженой формой и еще кой-какие привлекательные узелки и коробочки. Нельзя было ошибиться: это был чай на чистом
воздухе, мороженое и фрукты. При виде телеги мы изъявили шумную радость, потому что пить чай в лесу на траве и вообще на таком месте, на котором никто и никогда не пивал чаю, считалось большим наслаждением.
— Господи Иисусе Христе! Мати пресвятая богородица! Отцу и сыну и святому духу… — вдыхая в себя
воздух, твердил он
с различными интонациями и сокращениями, свойственными только тем, которые часто повторяют эти слова.
Один молодой полковник, живая, горячая кровь, родной брат прекрасной полячки, обворожившей бедного Андрия, не подумал долго и бросился со всех сил
с конем за козаками: перевернулся три раза в
воздухе с конем своим и прямо грянулся на острые утесы.
Один только раз Тарас указал сыновьям на маленькую, черневшую в дальней траве точку, сказавши: «Смотрите, детки, вон скачет татарин!» Маленькая головка
с усами уставила издали прямо на них узенькие глаза свои, понюхала
воздух, как гончая собака, и, как серна, пропала, увидевши, что козаков было тринадцать человек.
Путешественники, остановившись среди полей, избирали ночлег, раскладывали огонь и ставили на него котел, в котором варили себе кулиш; [Кулиш — жидкая пшенная каша
с салом.] пар отделялся и косвенно дымился на
воздухе.
«Лонгрен, — донеслось к нему глухо, как
с крыши — сидящему внутри дома, — спаси!» Тогда, набрав
воздуха и глубоко вздохнув, чтобы не потерялось в ветре ни одного слова, Лонгрен крикнул...
По-видимому, этот раз Грэй имел больше успеха, чем
с простодушным Пантеном, так как крейсер, помедлив, ударил по горизонту могучим залпом салюта, стремительный дым которого, пробив
воздух огромными сверкающими мячами, развеялся клочьями над тихой водой.
Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся
с береговых холмов в пустоту горизонта, делал открытый
воздух суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились
с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.
—
Воздуху пропустить, свежего! Да водицы бы вам, голубчик, испить, ведь это припадок-с! — И он бросился было к дверям приказать воды, но тут же в углу, кстати, нашелся графин
с водой.
— Да что вы, Родион Романыч, такой сам не свой? Право! Слушаете и глядите, а как будто и не понимаете. Вы ободритесь. Вот дайте поговорим: жаль только, что дела много и чужого и своего… Эх, Родион Романыч, — прибавил он вдруг, — всем человекам надобно
воздуху,
воздуху, воздуху-с… Прежде всего!
Духота стояла прежняя; но
с жадностью дохнул он этого вонючего, пыльного, зараженного городом
воздуха.
— Так к тебе ходит Авдотья Романовна, — проговорил он, скандируя слова, — а ты сам хочешь видеться
с человеком, который говорит, что
воздуху надо больше,
воздуху и… и стало быть, и это письмо… это тоже что-нибудь из того же, — заключил он как бы про себя.
Купол собора, который ни
с какой точки не обрисовывается лучше, как смотря на него отсюда,
с моста, не доходя шагов двадцать до часовни, так и сиял, и сквозь чистый
воздух можно было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение.
И Катерина Ивановна не то что вывернула, а так и выхватила оба кармана, один за другим наружу. Но из второго, правого, кармана вдруг выскочила бумажка и, описав в
воздухе параболу, упала к ногам Лужина. Это все видели; многие вскрикнули. Петр Петрович нагнулся, взял бумажку двумя пальцами
с пола, поднял всем на вид и развернул. Это был сторублевый кредитный билет, сложенный в восьмую долю. Петр Петрович обвел кругом свою руку, показывая всем билет.
Кулигин. Очень хорошо, сударь, гулять теперь. Тишина,
воздух отличный, из-за Волги
с лугов цветами пахнет, небо чистое…
Вожеватов. Ничего-с. Выкушайте, сделайте одолжение! На
воздухе не вредно.
Вы пра́вы: из огня тот выйдет невредим,
Кто
с вами день пробыть успеет,
Подышит
воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.
— Как? — спросил Николай Петрович, а Павел Петрович поднял на
воздух нож
с куском масла на конце лезвия и остался неподвижен.