Неточные совпадения
Уезжая из Петербурга, Вронский оставил свою
большую квартиру на Морской приятелю и любимому товарищу Петрицкому.
Они удалились, а я продолжал свой путь с
большей осторожностью и наконец счастливо добрался до своей
квартиры.
— То зачем же ее преследовать, тревожить, волновать ее воображение?.. О, я тебя хорошо знаю! Послушай, если ты хочешь, чтоб я тебе верила, то приезжай через неделю в Кисловодск; послезавтра мы переезжаем туда. Княгиня остается здесь дольше. Найми
квартиру рядом; мы будем жить в
большом доме близ источника, в мезонине; внизу княгиня Лиговская, а рядом есть дом того же хозяина, который еще не занят… Приедешь?..
В доме были открыты все окна, антресоли были заняты
квартирою учителя-француза, который славно брился и был
большой стрелок: приносил всегда к обеду тетерек или уток, а иногда и одни воробьиные яйца, из которых заказывал себе яичницу, потому что
больше в целом доме никто ее не ел.
Он очень хорошо знал, он отлично хорошо знал, что они в это мгновение уже в
квартире, что очень удивились, видя, что она отперта, тогда как сейчас была заперта, что они уже смотрят на тела и что пройдет не
больше минуты, как они догадаются и совершенно сообразят, что тут только что был убийца и успел куда-нибудь спрятаться, проскользнуть мимо них, убежать; догадаются, пожалуй, и о том, что он в пустой
квартире сидел, пока они вверх проходили.
— Вот, посмотрите сюда, в эту вторую
большую комнату. Заметьте эту дверь, она заперта на ключ. Возле дверей стоит стул, всего один стул в обеих комнатах. Это я принес из своей
квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на стуле, два вечера сряду, оба раза часа по два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость. В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на
большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин ел и думал, что, хотя
квартира эта в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди в ней, конечно, из числа тех, с которыми история не считается, отбросила их в сторону.
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за последнее время философствовать стали
больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить
квартиру. Теперь, проходя по двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями окна флигеля.
Он славился как человек очень деловой, любил кутнуть в «Стрельне», у «Яра», ежегодно ездил в Париж, с женою давно развелся, жил одиноко в
большой, холодной
квартире, где даже в ясные дни стоял пыльный сумрак, неистребимый запах сигар и сухого тления.
— Эта Спивак — интересная женщина. И — деловая. С нею — просто.
Квартиру она устроила очень мило, с
большим вкусом.
В ненастные дни дети собирались в
квартире Варавок, в
большой, неряшливой комнате, которая могла быть залою.
— Ну, не нужно ли чего на
квартире? Там, брат, для тебя выкрасили полы и потолки, окна, двери — все:
больше ста рублей стоит.
— Что! Наладили свое: «Переезжайте, говорят, нам нужно
квартиру переделывать». Хотят из докторской и из этой одну
большую квартиру сделать, к свадьбе хозяйского сына.
В Гороховой улице, в одном из
больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей
квартире, Илья Ильич Обломов.
— Так не приставай
больше с
квартирой. А это что у тебя!
Два господина сидели в небрежно убранной
квартире в Петербурге, на одной из
больших улиц. Одному было около тридцати пяти, а другому около сорока пяти лет.
Лечь спать я положил было раньше, предвидя завтра
большую ходьбу. Кроме найма
квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда не заходил, и вдруг, я еще часу не был у себя, как услышал его шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз руку, которую он схватил, помог ему дотащиться наверх.
То есть не то что великолепию, но
квартира эта была как у самых «порядочных людей»: высокие,
большие, светлые комнаты (я видел две, остальные были притворены) и мебель — опять-таки хоть и не Бог знает какой Versailles [Версаль (франц.).] или Renaissance, [Ренессанс (франц.).] но мягкая, комфортная, обильная, на самую широкую ногу; ковры, резное дерево и статуэтки.
Нехлюдову хотелось изменить свою внешнюю жизнь: сдать
большую квартиру, распустить прислугу и переехать в гостиницу.
Давно он не встречал дня с такой энергией. Вошедшей к нему Аграфене Петровне он тотчас же с решительностью, которой он сам не ожидал от себя, объявил, что не нуждается более в этой
квартире и в ее услугах. Молчаливым соглашением было установлено, что он держит эту
большую и дорогую
квартиру для того, чтобы в ней жениться. Сдача
квартиры, стало быть, имела особенное значение. Аграфена Петровна удивленно посмотрела на него.
— Очень благодарю вас, Аграфена Петровна, за все заботы обо мне, но мне теперь не нужна такая
большая квартира и вся прислуга. Если же вы хотите помочь мне, то будьте так добры распорядиться вещами, убрать их покамест, как это делалось при мама. А Наташа приедет, она распорядится. (Наташа была сестра Нехлюдова.)
На самом деле, выгода
больше: возьмем в пример
квартиру; если б эти комнаты отдавать в наем углами, тут жило бы: в 17 комнатах с 2 окнами по 3 и по 4 человека, — всего, положим, 55 человек; в 2 комнатах с 3 окнами по б человек и в 2 с 4 окнами по 9 человек, 12 и 18, всего 30 человек, и 55 в маленьких комнатах, — в целой
квартире 85 человек; каждый платил бы по З р. 50 к. в месяц, это значит 42 р. в год; итак, мелкие хозяева, промышляющие отдачею углов внаймы, берут за такое помещение — 42 руб, на 85, — 3 570 руб.
А года через полтора почти все девушки уже жили на одной
большой квартире, имели общий стол, запасались провизиею тем порядком, как делается в
больших хозяйствах.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это
больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим,
квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор с тем, чтобы жена его не смела и показываться в тех местах первого двора, на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных окон.
Племянник, вместо того чтобы приезжать, приходил, всматривался в людей и, разумеется,
большею частию оставался недоволен обстановкою: в одном семействе слишком надменны; в другом — мать семейства хороша, отец дурак, в третьем наоборот, и т. д., в иных и можно бы жить, да условия невозможные для Верочки; или надобно говорить по — английски, — она не говорит; или хотят иметь собственно не гувернантку, а няньку, или люди всем хороши, кроме того, что сами бедны, и в
квартире нет помещения для гувернантки, кроме детской, с двумя
большими детьми, двумя малютками, нянькою и кормилицею.
Когда он был в третьем курсе, дела его стали поправляться: помощник квартального надзирателя предложил ему уроки, потом стали находиться другие уроки, и вот уже два года перестал нуждаться и
больше года жил на одной
квартире, но не в одной, а в двух разных комнатах, — значит, не бедно, — с другим таким же счастливцем Кирсановым.
Мы вошли на третий этаж, Вера Павловна позвонила, и я увидела себя в
большом зале, с роялем, с порядочною мебелью, — словом, зал имел такой вид, как будто мы вошли в
квартиру семейства, проживающего 4 или 5 тысяч рублей в год.
Отцу моему досталось Васильевское,
большое подмосковное именье в Рузском уезде. На следующий год мы жили там целое лето; в продолжение этого времени Сенатор купил себе дом на Арбате; мы приехали одни на нашу
большую квартиру, опустевшую и мертвую. Вскоре потом и отец мой купил тоже дом в Старой Конюшенной.
Какие светлые, безмятежные дни проводили мы в маленькой
квартире в три комнаты у Золотых ворот и в огромном доме княгини!.. В нем была
большая зала, едва меблированная, иногда нас брало такое ребячество, что мы бегали по ней, прыгали по стульям, зажигали свечи во всех канделябрах, прибитых к стене, и, осветив залу a giorno, [ярко, как днем (ит.).] читали стихи. Матвей и горничная, молодая гречанка, участвовали во всем и дурачились не меньше нас. Порядок «не торжествовал» в нашем доме.
Она тотчас заявила себя; на другой день после приезда я пошел с сторожем губернаторской канцелярии искать
квартиру, он меня привел в
большой одноэтажный дом. Сколько я ему ни толковал, что ищу дом очень маленький и, еще лучше, часть дома, он упорно требовал, чтоб я взошел.
Вообще поляков, сосланных на житье, не теснят, но материальное положение ужасно для тех, которые не имеют состояния. Правительство дает неимущим по 15 рублей ассигнациями в месяц; из этих денег следует платить за
квартиру, одеваться, есть и отапливаться. В довольно
больших городах, в Казани, Тобольске, можно было что-нибудь выработать уроками, концертами, играя на балах, рисуя портреты, заводя танцклассы. В Перми и Вятке не было и этих средств, И несмотря на то, у русских они не просили ничего.
В то время
больших домов, с несколькими
квартирами, в Москве почти не было, а переулки были сплошь застроены небольшими деревянными домами, принадлежавшими дворянам средней руки (об них только и идет речь в настоящем рассказе, потому что так называемая грибоедовская Москва, в которой преимущественно фигурировал высший московский круг, мне совершенно неизвестна, хотя несомненно, что в нравственном и умственном смысле она очень мало разнилась от Москвы, описываемой мною).
Но самый
большой и постоянный доход давала съемщикам торговля вином. Каждая
квартира — кабак. В стенах, под полом, в толстых ножках столов — везде были склады вина, разбавленного водой, для своих ночлежников и для их гостей. Неразбавленную водку днем можно было получить в трактирах и кабаках, а ночью торговал водкой в запечатанной посуде «шланбой».
Дом был
большой, двухэтажный, населен беднотой — прачки, мастеровые, которые никогда ему не платили за
квартиру, и он не только не требовал платы, но еще сам ремонтировал
квартиры, а его ученики красили и белили.
Хозяйки этих
квартир, бывшие проститутки
большей частью, являлись фиктивными содержательницами, а фактическими были их любовники из беглых преступников, разыскиваемых полицией, или разные не попавшиеся еще аферисты и воры.
Внизу была
большая квартира доктора, где я не раз бывал по субботам, где у Софьи Петровны, супруги доктора, страстной поклонницы литераторов и художников, [С нее А. Чехов написал «Попрыгунью».
Я заинтересовался и бросился в дом Ромейко, в дверь с площади. В
квартире второго этажа, среди толпы, в луже крови лежал человек лицом вниз, в одной рубахе, обутый в лакированные сапоги с голенищами гармоникой. Из спины, под левой лопаткой, торчал нож, всаженный вплотную. Я никогда таких ножей не видал: из тела торчала
большая, причудливой формы, медная блестящая рукоятка.
У скромной, семейной работающей молодежи «Олсуфьевской крепости» ничего для сердца, ума и разумного веселья — ни газет, ни книг и даже ни одного музыкального инструмента. Бельэтаж гагаринского дворца, выходившего на улицу, с тремя
большими барскими
квартирами, являл собой разительную противоположность царившей на дворе крайней бедноте и нужде. Звуки музыки блестящих балов заглушали пьяный разгул заднего двора в праздничные дни.
Раз в неделю хозяйки кое-как моют и убирают свою
квартиру или делают вид, что убирают, —
квартиры загрязнены до невозможности, и их не отмоешь. Но есть хозяйки, которые никогда или, за редким исключением, не
больше двух раз в году убирают свои
квартиры, населенные ворами, пьяницами и проститутками.
Дома Хитровского рынка были разделены на
квартиры — или в одну
большую, или в две-три комнаты, с нарами, иногда двухэтажными, где ночевали бездомники без различия пола и возраста.
В
квартире номер сорок пять во дворе жил хранитель дома с незапамятных времен. Это был квартальный Карасев, из бывших городовых, любимец генерал-губернатора князя В. А. Долгорукова, при котором он состоял неотлучным не то вестовым, не то исполнителем разных личных поручений. Полиция боялась Карасева
больше, чем самого князя, и потому в дом Олсуфьева, что бы там ни делалось, не совала своего носа.
В темных сенцах, куда выходили двери двух
квартир, стояли три жалких человека, одетых в лохмотья; четвертый — в крахмальной рубахе и в одном жилете — из
большой коробки посыпал оборванцев каким-то порошком. Пахло чем-то знакомым.
1922 год. Все-таки собирались «среды». Это уж было не на
Большой Молчановке, а на
Большой Никитской, в
квартире С. Н. Лентовской. «Среды» назначались не регулярно. Время от времени «дядя Володя» присылал приглашения, заканчивавшиеся так...
В
большие праздники в семейных
квартирах устраивали вечеринки.
Рядом с «писучей» ночлежкой была
квартира «подшибал». В старое время типографщики наживали на подшибалах
большие деньги. Да еще говорили, что благодеяние делают: «Куда ему, голому да босому, деваться! Что ни дай — все пропьет!»
На
большие «мельницы», содержимые в шикарных
квартирах, «деловые ребята» из осторожности не ходили — таких «мельниц» в то время в Москве был десяток на главных улицах.
Ее это огорчило, даже обидело. На следующий день она приехала к нам на
квартиру, когда отец был на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую, с
большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали спать…
Нужна была
большая квартира.
Вечером поздно Серафима получила записку мужа, что он по неотложному делу должен уехать из Заполья дня на два. Это еще было в первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль у Серафимы была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему
больше быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской
квартире. Там еще был свет, и Серафима видела в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем было и заходить.
На другой день он, одетый с иголочки во все новое, уже сидел в особой комнате нового управления за громадным письменным столом, заваленным гроссбухами. Ему нравилась и солидность обстановки и какая-то особенная деловая таинственность, а
больше всего сам Ечкин, всегда веселый, вечно занятый, энергичный и неутомимый. Одна
квартира чего стоила, министерская обстановка, служащие, и все явилось, как в сказке, по щучьему веленью. В первый момент Полуянов даже смутился, отозвал Ечкина в сторону и проговорил...