Неточные совпадения
Вы не медик, милостивый
государь; вы понять не можете, что происходит в душе нашего брата, особенно на первых порах, когда он начинает догадываться, что болезнь-то его одолевает.
1 июля 1842 года императрица, пользуясь семейным праздником, просила
государя разрешить мне жительство в Москве, взяв во внимание
болезнь моей жены и ее желание переехать туда.
Его величество, видя, как вы мало исправились, изволил приказать вас отправить обратно в Вятку; но я, по просьбе генерала Дубельта и основываясь на сведениях, собранных об вас, докладывал его величеству о
болезни вашей супруги, и
государю угодно было изменить свое решение.
— А как я тут пособлю? — сказал он. — Мне доктора, по
болезни моих глаз, шагу не позволяют сделать из дому… Конечно,
государь так был милостив ко мне, что два раза изволил посетить меня, но теперь он в отсутствии.
—
Государь удовлетворил вашу просьбу. По вашему желанию, вам назначен другой врач. Отправьтесь на Михайловскую площадь, в дом Жербина, там живет главный доктор учреждений императрицы Марии.
Государь ему поручил вас, и я ему уже передал историю вашей
болезни.
Чтобы помочь делу, Мандт выдал Павлу Фермору билет на казенный пароход, отходивший в Петербург утром, и «история
болезни» Николая Фермора поспела в руки Мандта вовремя. Он ее сразу прочел, все в ней понял и в тот же день доложил
государю.
Павел Федорович Фермор рассказал все, что ему было известно, но Мандт нашел это недостаточным: ему для уяснения себе дела и для доклада о нем
государю нужно было иметь «историю
болезни», написанную медиком, и притом все это надо было иметь в руках и завтра утром уже доложить
государю.
На другой день, как сказано, Мандт прочел наскоро историю
болезни и сделал
государю доклад, не посетив больного.
— Вздор!.. Я вижу. Все французская
болезнь!.. своеволие!.. Хотите все по-своему сделать!.. Но вас я действительно оставить не могу. Надо мною тоже выше начальство есть… Эта ваша вольнодумная выходка может дойти до
государя… Что это вам пришла за фантазия!..
Мысль эта, в связи с предстоящим ему отъездом за границу в свите
государя, не давала ему покоя. Он предложил жене уехать в Грузино, но, как мы видели,
болезнь матери заставила ее вернуться в Петербург.
В то же время
государь Николай Павлович, узнав о
болезни графа, прислал к нему лейб-медика Якова Васильевича Виллье.
Хотя
болезнь Григория Лукьяновича, как мы уже заметили, и не разрушила его планов, и враги его: архиепископ Пимен, печатник Иван Михайлович Висковатый, казначей Никита Фуников, Алексей Басманов и сын его Феодор, Афанасий Вяземский — последние трое бывшие любимцы
государя — погибли вместе с другими страшною смертию, обвиненные в сообщничестве с покойным князем Владимиром Андреевичем и в участии в измене Новгорода, но звезда Малюты за время его отсутствия сильно померкла: появился новый любимец — хитрый и умный Борис Годунов, будущий венценосец.
Когда
болезнь усилилась, последний поехал с донесением об этом к
государю, и в Кобрин прискакали посланные императором сын Суворова и лейб-медик Вейкарт. Новый врач принялся за лечение, но больной его не слушался, спорил с ним и советовался с фельдшером Наумом.
Князь Аркадий сначала доносил
государю о своем отце в выражениях неопределенных, говоря, между прочим, что Вейкарт рассчитывает скорее на улучшение, чем на ухудшение; а потом стал писать, что
болезнь проходит, велика только слабость, которая, однако, не мешает после 15 марта двинуться в путь.
Визит Багратиона, как слабый знак милости
государя, оживил больного, и
болезнь дала ему несколько дней роздыху.
Государь показывал вид, что не замечает
болезни императрицы; он ни с кем не говорил об этом и силился казаться перед ней спокойным и даже веселым. Но наедине он предавался своим мрачным предчувствиям и иногда впадал как бы в отчаяние.
Такая склонность побудила его, между прочим, вмешаться даже в дела церковного управления, что и было причиною возникновения много раз описанной непримиримой «войны» между ним и покойным орловским архиепископом Смарагдом Крыжановским, который ранее, по случаю
болезни Павского, дал несколько уроков покойному
государю Александру Николаевичу во время его детства. Поэтому Смарагд слыл в Орле «царским законоучителем» и очень этим кичился. Вообще же он имел характер гордый и неуступчивый.