Неточные совпадения
Начиная с Зондского пролива, мы все наслаждались такими
ночами. Небо как книга здесь, которую не устанешь читать: она здесь открытее и яснее, как будто само небо
ближе к земле. Мы с бароном Крюднером подолгу стояли на вахтенной скамье, любуясь по
ночам звездами, ярко игравшей зарницей и особенно метеорами, которые, блестя бенгальскими огнями, нередко бороздили небо во всех направлениях.
Непогода и
ночь захватили их далеко в море, и они стаей долго кружились около фрегата, каждый раз все
ближе и
ближе, наконец сели, обессиленные, на палубу, в шлюпки, на снастях.
Нехлюдову приятно было теперь вспомнить всё это; приятно было вспомнить, как он чуть не поссорился с офицером, который хотел сделать из этого дурную шутку, как другой товарищ поддержал его и как вследствие этого
ближе сошелся с ним, как и вся охота была счастливая и веселая, и как ему было хорошо, когда они возвращались
ночью назад к станции железной дороги.
НочиМрак безрассветный смежил их навечно,
Зрячею мыслью, рыскучей оглянем
Близких соседей окрестные царства.
Толочанов, должно быть, очень любил ее; он с этого времени впал в задумчивость,
близкую к помешательству, прогуливал
ночи и, не имея своих средств, тратил господские деньги; когда он увидел, что нельзя свести концов, он 31 декабря 1821 года отравился.
Ночью, просыпаясь от бомбардировки довольно
близкой, я поворачивался на другую сторону и засыпал.
После вечера, проведенного среди родных и
близких знакомых, все три стали на колени, старики благословили их, и
ночью они уехали…
Смотришь ли на звездное небо или в глаза
близкого существа, просыпаешься ли
ночью, охваченный каким-то неизъяснимым космическим чувством, припадаешь ли к земле, погружаешься ли в глубину своих неизреченных переживаний и испытываний, всегда знаешь, знаешь вопреки всей новой схоластике и формалистике, что бытие в тебе и ты в бытии, что дано каждому живому существу коснуться бытия безмерного и таинственного.
Кружок своих
близких людей она тоже понимала. Зарницын ей представлялся добрым, простодушным парнем, с которым можно легко жить в добрых отношениях, но она его находила немножко фразером, немножко лгуном, немножко человеком смешным и до крайности флюгерным. Он ей ни разу не приснился
ночью, и она никогда не подумала, какое впечатление он произвел бы на нее, сидя с нею tête-а-tête [Наедине (франц.).] за ее утренним чаем.
Матери казалось, что Людмила сегодня иная, проще и
ближе ей. В гибких колебаниях ее стройного тела было много красоты и силы, несколько смягчавшей строгое и бледное лицо. За
ночь увеличились круги под ее глазами. И чувствовалось в ней напряженное усилие, туго натянутая струна в душе.
— Нечистая она, наша бабья любовь!.. Любим мы то, что нам надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы тоскуете, — зачем она вам? И все другие люди за народ страдают, в тюрьмы идут и в Сибирь, умирают… Девушки молодые ходят
ночью, одни, по грязи, по снегу, в дождик, — идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я люблю свое,
близкое!
С этого момента, по мере того как уходит в глубь прошлого волшебный бал, но все
ближе, нежнее и прекраснее рисуется в воображении очаровательный образ Зиночки и все тревожнее становятся
ночи Александрова, — им все настойчивее овладевает мысль написать Зиночке Белышевой письмо.
Конечно,
ближе бы всего ей было сказать Аггею Никитичу о своей нужде, но это до того казалось совестно Марье Станиславовне, что она проплакала всю
ночь и утро, рассуждая так, что не ради же денег она полюбила этого человека, и когда к ней вечером пришел Аггей Никитич, она ему ни слова не сказала о себе и только была грустна, что заметив, Аггей Никитич стал было расспрашивать Марью Станиславовну, но она и тут не призналась, зато открыла Аггею Никитичу причину ее печали Танюша.
А тревожных звуков было много в чуткой весенней
ночи: в траве шуршало что-то невидимое, маленькое и подбиралось к самому лоснящемуся носу собаки; хрустела прошлогодняя ветка под заснувшей птицей, и на
близком шоссе грохотала телега и скрипели нагруженные возы.
Так ходила она
ночами но улицам, и многие, не узнавая ее, пугались, принимали черную фигуру за олицетворение смерти,
близкой всем, а узнавая, молча отходили прочь от матери изменника.
— Ты куда шляешься по
ночам? Зачем? Это есть для тебя
ближе… милый!.. красавец!.. силач!..
Когда он воротился, то увидел, что труп хозяина накрыт с головой одеялом, а Раиса осталась, как была, полуодетой, с голыми плечами; это тронуло его. Они, не торопясь, прибрали комнату, и Евсей чувствовал, что молчаливая возня
ночью, в тесной комнате, крепко связывает его с женщиной, знающей страх. Он старался держаться
ближе к ней, избегая смотреть на труп хозяина.
Рудин ничего не сказал и подошел к раскрытому окну. Душистая мгла лежала мягкой пеленою над садом; дремотной свежестью дышали
близкие деревья. Звезды тихо теплились. Летняя
ночь и нежилась и нежила. Рудин поглядел в темный сад — и обернулся.
Подьячий Шошин, один из самых
близких поверенных Софии, нарядившись в белый атласный кафтан и боярскую шапку, под именем боярина Льва Кирилловича Нарышкина в июле 1688 года ездил по
ночам по Земляному городу, с несколькими сообщниками, также переряженными, и до полусмерти бил обухами и кистенями караульных стрельцов при Мясницких и Покровских воротах.
Страх Якова быстро уступал чувству,
близкому радости, это чувство было вызвано не только сознанием, что он счастливо отразил нападение, но и тем, что нападавший оказался не рабочим с фабрики, как думал Яков, а чужим человеком. Это — Носков, охотник и гармонист, игравший на свадьбах, одинокий человек; он жил на квартире у дьяконицы Параклитовой; о нём до этой
ночи никто в городе не говорил ничего худого.
Я бы изобразил, как спит весь Миргород; как неподвижно глядят на него бесчисленные звезды; как видимая тишина оглашается
близким и далеким лаем собак; как мимо их несется влюбленный пономарь и перелазит через плетень с рыцарскою бесстрашностию; как белые стены домов, охваченные лунным светом, становятся белее, осеняющие их деревья темнее, тень от дерев ложится чернее, цветы и умолкнувшая трава душистее, и сверчки, неугомонные рыцари
ночи, дружно со всех углов заводят свои трескучие песни.
Слушаю и удивляюсь: всё это понятно мне и не только понятно, но кажется
близким, верным. Как будто я и сам давно уже думал так, но — без слов, а теперь нашлись слова и стройно ложатся предо мною, как ступени лестницы вдаль и вверх. Вспоминаю Ионины речи, оживают они для меня ярко и красочно. Но в то же время беспокойно и неловко мне, как будто стою на рыхлой льдине реки весной. Дядя незаметно ушёл, мы вдвоём сидим, огня в комнате нет,
ночь лунная, в душе у меня тоже лунная мгла.
Как бы то ни было, удавленник всё висел на чердаке, и как будто сам злой дух осенил в эту
ночь флигерь огромным крылом, показав свою власть и
ближе, чем когда-либо, став к этим людям.
Услышав
ночью топот, с ложа сна
Вскочив, дрожит, и ждет его она,
И постепенно ветром разносимый
Всё
ближе,
ближе топот — и всё мимо!
Но по
ночам, во время тоскливой старческой бессонницы, когда так назойливо лезли в голову мысли о бестолково прожженной жизни, о собственном немощном одиночестве, о
близкой смерти, — актеры горячо и трусливо веровали в бога, и в ангелов-хранителей, и в святых чудотворцев, и крестились тайком под одеялом, и шептали дикие, импровизированные молитвы.
На одной из
близких станций мы даже соблазнились чудесною лунною
ночью и, чтобы не ночевать в душной юрте станочника, только что смазанной снаружи (на зиму) еще теплым навозом, — легли на берегу, устроив себе постели в лодках и укрывшись оленьими шкурами.
Она как бы играла перед ним в ясные дни и задумывалась в темные
ночи; он жил с нею в тесном союзе, чувствуя душу этого
близкого ему существа с ее постоянными таинственными изменами и яркими красками.
А песня все
ближе да все звончее, — уже так и веет по-над землей, да под ясным месяцем, что, кажется, весь свет разбудит середь
ночи. Да вдруг и оборвалась сразу…
Стали
ближе к Николаевскому подаваться; заимки пошли чаще, и нам еще опаснее. Как-никак подвигаемся помаленьку вперед, да тихо;
ночью идем, а с утра забиваемся в глушь, где уж не то что человек — зверь не прорыщет, птица не пролетит.
Часто жадно ловил он руками какую-то тень, часто слышались ему шелест
близких, легких шагов около постели его и сладкий, как музыка, шепот чьих-то ласковых, нежных речей; чье-то влажное, порывистое дыхание скользило по лицу его, и любовью потрясалось все его существо; чьи-то горючие слезы жгли его воспаленные щеки, и вдруг чей-то поцелуй, долгий, нежный, впивался в его губы; тогда жизнь его изнывала в неугасимой муке; казалось, все бытие, весь мир останавливался, умирал на целые века кругом него, и долгая, тысячелетняя
ночь простиралась над всем…
Теперь стало светло — гораздо светлее, чем при начале
ночи. Это происходило, конечно, оттого, что они были гораздо
ближе к звездам. Звезды, величиною каждая с яблоко, так и сверкали, а луна, точно дно большой золотой бочки, сияла, как солнце, освещая равнину от края и до края.
— Действительно, славно в такую чудную, весеннюю
ночь прокатиться на лодке с любимым существом или
близким другом.
Всё было тихо в доме. Облака
Нескромный месяц дымкою одели,
И только раздавались изредка
Сверчка ночного жалобные трели;
И мышь в тени родного уголка
Скреблась в обои старые прилежно.
Моя чета, раскинувшись небрежно,
Покоилась, не думая о том,
Что небеса грозили
близким днем,
Что
ночь… Вы на веку своем едва ли
Таких
ночей десяток насчитали…
Ушёл я от них пред рассветом. Иду лесною тропой и тихо пою — нет мочи молчать. Истекла дождём
ночь и побледнела, плывут над лесом похудевшие, усталые тучи, тяжело преклонилась к земле вдосталь напоённая влагою трава, лениво повисли ветви деревьев, но ещё бегут, журчат, играют весёлые ручьи, прячась в низинах от
близкого солнца, чтобы за день не высушило их оно. Иду не торопясь и думаю...
Ночь продолжала тихо ползти над Леной. Взошла луна, красная, как кровь, и опять закатилась за вершину
близкой горы. Северная Медведица спустилась низко, все растягиваясь и вырастая… Потом мутное облако поглотило редкие звезды, а наша лодка все плыла… Я как-то не заметил, как мы еще раз перерезали реку, и спохватился только, когда лодка зашуршала килем по песку.
Близких людей у него не было, и Толпенников до поздней
ночи шатался по бульварам.
Смотри, всё
ближе с двух сторон
Нас обнимает лес дремучий;
Глубоким мраком полон он,
Как будто набежали тучи,
Иль меж деревьев вековых
Нас
ночь безвременно застигла,
Лишь солнце сыплет через них
Местами огненные иглы.
Точно подкрадываясь все
ближе и
ближе мягким кошачьим шагом, надвигалась из темноты
ночи непостижимая тайна стихии. И от этого ощущения тоскливо сжималось сердце всадника в бараньей бурке.
Уже не в воображении, а наяву царственную тишину
ночи нарушает конский топот. Отряд, посланный отцом, возвращается… Они все
ближе, можно различить отдельные людские восклицания и голоса. Вот оживленный голос князя Андро, а этот ненавистный — Доурова…
Насилу выбрались рыбники. Но не отъехали они от трактира и ста саженей, как вдруг смолкли шумные клики. Тихо… Ярманка дремлет. Лишь издали от тех мест, где театры, трактиры и разные увеселительные заведения, доносятся глухие, нестройные звуки, или вдруг откуда-нибудь раздастся пьяный крик: «Караул!..» А
ближе только и слышнá тоскливая песня караульщика-татарина, что всю
ночь напролет просидит на полу галереи возле хозяйской лавки с длинной дубиной в руках.
По тону судя, быть драке.
Ночью, перед рассветом, среди этой дикой ругающейся орды, в виду
близких и далеких огней, пожирающих траву, но ни на каплю не согревающих холодного ночного воздуха, около этих беспокойных, норовистых лошадей, которые столпились в кучу и ржут, я чувствую такое одиночество, какое трудно описать.
Чем
ближе подвигалось вечернее время, тем мучительнее чувствовала себя Любочка. Трусиха по натуре, она с ужасом думала о том, что несла ей с собою предстоящая
ночь.
Разве
ночь не надвигается
ближе и
ближе, все темнея?
Чем
ближе мы подходили к Сихотэ-Алиню, тем больше было снегу. Собаки не видели перед собой дороги и отказывались итти. Они останавливались и оглядывались назад. Чжан-Бао и один из удэхейцев пошли вперед на лыжах протаптывать дорогу собакам, так как за
ночь лыжница заносилась снегом.
— И в такую темную беспросветную
ночь я должен буду умереть! — подумал юноша, — и никто из
близких не примет моего вздоха.
Катя все время бессознательно чувствовала эту
ночь. Справа тянулись крутые обрывы Кара-Агача, в лунном тумане они казались совсем
близкими. И казалось под лунным светом, — какие-то там на горе огромные порталы, стройные колонны, величественные входы невиданно-большого храма. Опять стало просто.
Он шел по дороге и думал о смерти, о горе
близких, о нравственных мучениях отца, и тут же рисовал себе всевозможные дорожные приключения, одно другого причудливее, живописные места, страшные
ночи, нечаянные встречи.
В часы безделья или и бессонные
ночи, когда ему приходила охота вспоминать детство, отца, мать, вообще родное и
близкое, он непременно вспоминал и Местечки, странную лошадь, Раббека, его жену, похожую на императрицу Евгению, темную комнату, яркую щель в двери…
— В
ночь на 28 июня японцы решили взять штурмом Порт-Артур. Солдатам выдана была усиленная порция «саки» [японская водка.] и «коки» — возбуждающего вещества, и они двинулись, но в темноте попали в волчьи ямы и в сетки, устроенные перед укреплениями, и в линии фугасов, которые начали взрываться. Русские подпустили их на довольно
близкое расстояние и вдруг зажгли полевые огни и осыпали колонны японцев снарядами из орудий.
Чужая душа потемки. Душа светлейшего для всех его окружающих, и даже самых
близких, была непроглядной
ночью.