Неточные совпадения
Человек двадцать, по пояс, по плеча и по
горло в воде, тянули к супротивному
берегу невод.
Она, закрытая совсем кустами, сидела на
берегу, с обнаженными ногами, опустив их в воду, распустив волосы, и, как русалка, мочила их, нагнувшись с
берега. Райский прошел дальше, обогнул утес: там, стоя по
горло в воде, купался m-r Шарль.
До
берега было около двухсот шагов, Ермолай шел смело и безостановочно (так хорошо заметил он дорогу), лишь изредка покрикивая: «Левей, тут направо колдобина!» или: «Правей, тут налево завязнешь…» Иногда вода доходила нам до
горла, и раза два бедный Сучок, будучи ниже всех нас ростом, захлебывался и пускал пузыри.
7) Водяной дрозд, почти такой же величины, как певчий, или немного его поменьше, темно-пепельного цвета; ножки очень черны; под
горлом имеет белое пятно; он держится по маленьким речкам и ручьям и бегает по их бережкам; он нередко перебегает по дну речки с одного
берега на другой, погружаясь в воду на аршин и более глубиною, даже ловит мелкую рыбешку; нос имеет прямой и жесткий, светло-рогового цвета.
Работы у «убитых коломенок» было по
горло. Мужики вытаскивали из воды кули с разбухшим зерном, а бабы расшивали кули и рассыпали зерно на
берегу, чтобы его охватывало ветром и сушило солнышком. Но зерно уже осолодело и от него несло затхлым духом. Мыс сразу оживился. Бойкие заводские бабы работали с песнями, точно на помочи. Конечно, в первую голову везде пошла развертная солдатка Аннушка, а за ней Наташка. Они и работали везде рядом, как привыкли на фабрике.
Одни говорили, что беды никакой не будет, что только выкупаются, что холодная вода выгонит хмель, что везде мелко, что только около кухни в стари́це будет по
горло, но что они мастера плавать; а другие утверждали, что, стоя на
берегу, хорошо растабарывать, что глубоких мест много, а в стари́це и с руками уйдешь; что одежа на них намокла, что этак и трезвый не выплывет, а пьяные пойдут как ключ ко дну.
Антон произнес эти слова робко, как будто ему давили
горло. При этом он взмахнул глазами на «Мысок», на противоположном
берегу реки, где и до сих пор стоял постоялый двор Калины Силантьева. Генерал словно очнулся от сна.
Слезы давно кипят у ней в сердце; они подступили к
горлу, давят грудь и готовы брызнуть в три ручья; но она как будто
берегла их на прощанье и изредка тратила по капельке.
Наконец в том месте, где
горло бухты сужается за горами, показывается, круто огибая
берег, первая лодка.
Так продолжалось около часа, пока красный туман не подступил к
горлу Пэда, напоминая, что пора идти спать. Справившись с головокружением, старик повернул багровое мохнатое лицо к бухте. У самой воды несколько матросов смолили катер, вился дымок, нежный, как голубая вуаль; грязный борт шхуны пестрел вывешенным для просушки бельем. Между шхуной и
берегом тянулась солнечная полоса моря.
Вошел я за перегородку. Лежит Николай Яковлевич на спине, живот огромный, как гора, рот раскрыт, и по бороде слюни потекли, одна нога на кровати, другая вниз свесилась. Ох, как же он дышал! Видали рыбу, когда ее на
берег вытащат? Точь-в-точь. Видно, попадала ему в легкие всего одна чайная ложечка воздуху, так он ее ртом, и носом, и
горлом… Стонет, кряхтит, нудится, и лицо все искривилось, а проснуться не может…
Да, добрый был мужик, но, видно, судьба ему судила пропадать промежду двумя шинками… А все-таки человек был веселый и все, бывало, песни поет. Весь, бывало, пропьется, и баба сердитая дома дожидается, а он как песню или прибаутку сложил, так думает, что горе избыл. Так и теперь: лежит себе в телеге и поет во все
горло, что даже лягушки с
берега кидаются в воду...
На
берегу несколько мужичков лежали в синих кафтанах, в новых поярковых шляпах с лентами; выпивши, они лихо пели песни во все молодецкое
горло (по счастию, в селе Поречье не было слабонервной барыни).
— Чего заорали, чертовы угодники? Забыли, что здесь не в плесу́? — крикнул он распевшимся ребятам. — Город здесь, ярманка!.. Оглянуться не успеешь, как съедут с
берега архангелы да линьками
горлá-то заткнут. Одну беду и́збыли, на другую рветесь!.. Спины-то по плетям, видно, больно соскучились!..
Пошла как-то коровка в господские луга — на тихие
берега, нажралась сырого клевера по
горло, брюхо-то у ей, милые мои, и расперло… Завертелась бабка, — без коровки-то зябко, кликнула кузнеца, черного молодца… Колол он корову шилом, кормил сырым мылом, — лекарь был хоть куда, нашему полковому под кадриль. Да коровка-то, дура, упрямая была, — взяла да и померла.