Неточные совпадения
Каменный ли казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых окон, один-одинешенек торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских обывательских домиков, круглый ли правильный купол, весь обитый листовым
белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся среди города, — ничто не ускользало от свежего тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей, я глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные
ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие из дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект, глядел и на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог знает из какой губернии на уездную скуку, и на купца, мелькнувшего в сибирке [Сибирка — кафтан с перехватом и сборками.] на беговых дрожках, и уносился мысленно за ними в бедную жизнь их.
Он поскорей звонит. Вбегает
К нему слуга француз Гильо,
Халат и туфли предлагает
И подает ему
белье.
Спешит Онегин одеваться,
Слуге велит приготовляться
С ним вместе ехать и с собой
Взять также
ящик боевой.
Готовы санки беговые.
Он сел, на мельницу летит.
Примчались. Он слуге велит
Лепажа стволы роковые
Нести за ним, а лошадям
Отъехать в поле к двум дубкам.
— Кажись, они идут-с, — шепнул вдруг Петр. Базаров поднял голову и увидал Павла Петровича. Одетый в легкий клетчатый пиджак и
белые, как снег, панталоны, он быстро шел по дороге; под мышкой он нес
ящик, завернутый в зеленое сукно.
В большой комнате на крашеном полу крестообразно лежали темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные стулья, два таких же стола; на одном из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы; на другом возвышался черный музыкальный
ящик; около стены, у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов, рядом с печью —
белые двери...
По эту сторону насыпи пейзаж был более приличен и не так густо засорен людями: речка извивалась по холмистому дерновому полю, поле украшено небольшими группами берез, кое-где возвышаются бронзовые стволы сосен, под густой зеленью их крон —
белые палатки, желтые бараки, штабеля каких-то
ящиков, покрытые брезентами, всюду красные кресты, мелькают
белые фигуры сестер милосердия, под окнами дощатого домика сидит священник в лиловой рясе — весьма приятное пятно.
Самгин взял бутылку
белого вина, прошел к столику у окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в
ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной маской. Он был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
Я ахнул: платье,
белье, книги, часы, сапоги, все мои письменные принадлежности, которые я было расположил так аккуратно по
ящикам бюро, — все это в кучке валялось на полу и при каждом толчке металось то направо, то налево.
«А вот, — отвечали они, указывая на окованный железом
белый сундук, какие у нас увидишь во всяком старинном купеческом доме, и на шелковый, с кистями, тут же стоящий
ящик.
Платье висело на перегородке,
белье лежало в
ящиках, устроенных в постели, книги стояли на полках.
Подняли крышку и увидели в нем еще шестой и последний
ящик из
белого лакированного дерева, тонкой отделки, с окованными серебром углами.
В ней горой громоздились
ящики с сигарами, кучи
белья, платья.
Он просыпается по будильнику. Умывшись посредством машинки и надев вымытое паром
белье, он садится к столу, кладет ноги в назначенный для того
ящик, обитый мехом, и готовит себе, с помощью пара же, в три секунды бифштекс или котлету и запивает чаем, потом принимается за газету. Это тоже удобство — одолеть лист «Times» или «Herald»: иначе он будет глух и нем целый день.
Это происходило следующим порядком: червячки голые посредством клейкой слизи привешивали, точно приклеивали, себя хвостиком к крышке или стенке
ящика, а червячки мохнатые, завернувшись в листья и замотавшись в тонкие
белые и прозрачные ниточки или шелковинки, ложились в них, как в кроватку.
В самом деле, для любителя, да еще живущего в захолустном городишке, у него была порядочная коллекция:
белые мыши, кролики, морские свинки, ежи, сурки, несколько ядовитых змей в стеклянных
ящиках, несколько сортов ящериц, две обезьяны-мартышки, черный австралийский заяц и редкий, прекрасный экземпляр ангорской кошки.
Отыскал тут же, в лесу, прехорошенькую, всю испещренную цветами, поляну; отмерил шаги, обозначил два крайних пункта оструганными наскоро палочками, достал из
ящика пистолеты и, присев на корточки, заколотил пули; словом, трудился и хлопотал изо всех сил, беспрестанно утирая свое вспотевшее лицо
белым платочком.
— То есть ваш
ящик, ваши вещи, с фраками, панталонами и
бельем; пришел? Правда?
Марфин поспешно взял
белые перчатки, а также и масонские знаки и все это положил в
ящик стола.
— Да так вот, — объяснил Молодкин, — приехал я, а он сидит во фраке, в перчатках и в
белом галстухе — хоть сейчас под венец!"Деньги!"Отдал я ему двести рублей, он пересчитал, положил в
ящик, щелкнул замком:"остальные восемьсот!"Я туда-сюда — слышать не хочет! И галстух снял, а ежели, говорит, через полчаса остальные деньги не будут на столе, так и совсем разденусь, в баню уеду.
Не было ремесла, которого бы не знал Аким Акимыч. Он был столяр, сапожник, башмачник, маляр, золотильщик, слесарь, и всему этому обучился уже в каторге. Он делал все самоучкой: взглянет раз и сделает. Он делал тоже разные
ящики, корзинки, фонарики, детские игрушки и продавал их в городе. Таким образом, у него водились деньжонки, и он немедленно употреблял их на лишнее
белье, на подушку помягче, завел складной тюфячок. Помещался он в одной казарме со мною и многим услужил мне в первые дни моей каторги.
Длинная, низкая палата вся занята рядом стоек для выдвижных полок, или, вернее, рамок с полотняным дном, на котором лежит «товар» для просушки. Перед каждыми тремя стойками стоит неглубокий
ящик на ножках в виде стола.
Ящик этот так и называется — стол. В этих столах лежали большие
белые овалы. Это и есть кубики, которые предстояло нам резать.
На другой день, когда старуха переменяла на ней
белье, она отдала ей другой толстый пакет и велела его бросить завтра в
ящик.
Поездка была отложена до первого дня, когда доктор найдет Дашу способной выдержать дорогу. Из аптеки ей приносили всякий день укрепляющие лекарства, а Анна Михайловна, собирая ее
белье, платье, все осматривала, поправляла и укладывала в особый
ящик.
«Юнкерация» жила в казармах, на отдельных нарах, в
ящиках которых, предназначенных для
белья и солдатских вещей, можно было найти пустые полуштофы, да и то при благосостоянии юнкерских карманов, а в минуту безденежья «посуда» пропивалась, равно как и трехфунтовый хлебный паек за месяц вперед, и юнкера хлебали щи с «ушком» вместо хлеба.
Луговский окинул взглядом помещение; оно все было занято рядом полок, выдвижных, сделанных из холста, натянутого на деревянные рамы, и вделанных, одна под другой, в деревянные стойки. На этих рамах сушился «товар». Перед каждыми тремя рамами стоял неглубокий
ящик на ножках в вышину стола: в
ящике лежали
белые круглые большие овалы.
На следующий день вернулся со станции тот же полугрузовичок и выплюнул три
ящика великолепной гладкой фанеры, кругом оклеенной ярлыками и
белыми по черному фону надписями...
Весь день Александр Семенович хлопотал со своими помощниками, устанавливая камеры в бывшем зимнем саду — оранжерее Шереметевых… К вечеру все было готово. Под стеклянным потолком загорелся
белый матовый шар, на кирпичах устанавливали камеры, и механик, приехавший с камерами, пощелкав и повертев блестящие винты, зажег на асбестовом полу в черных
ящиках красный таинственный луч.
Через несколько дней мы пришли в Александрию, где собралось очень много войск. Еще сходя с высокой горы, мы видели огромное пространство, пестревшее
белыми палатками, черными фигурами людей, длинными коновязями и блестевшими кое-где рядами медных пушек и зеленых лафетов и
ящиков. По улице города ходили целые толпы офицеров и солдат.
Он двинулся почти бегом — все было пусто, никаких признаков жизни. Аян переходил из комнаты в комнату, бешеная тревога наполняла его мозг смятением и туманом; он не останавливался, только один раз, пораженный странным видом
белых и черных костяных палочек, уложенных в ряд на краю огромного отполированного черного
ящика, хотел взять их, но они ускользнули от его пальцев, и неожиданный грустный звон пролетел в воздухе. Аян сердито отдернул руку и, вздрогнув, прислушался: звон стих. Он не понимал этого.
Ямщикам поднесли вина. Сами достали
ящик с пирожками, вином, конфетами. Дамы закутались в
белые собачьи шубы. Ямщики поспорили, кому ехать передом, и один, молодой, повернувшись ухарски боком, повел длинным кнутовищем, крикнул, — и залились колокольчики, и завизжали полозья.
Сначала в воображении его носились впечатления метели, оглобель и лошади под дугой, трясущихся перед глазами, и вспоминалось о Никите, лежащем под ним; потом стали примешиваться воспоминания о празднике, жене, становом, свечном
ящике и опять о Никите, лежащем под этим
ящиком; потом стали представляться мужики, продающие и покупающие, и
белые стены, и дома, крытые железом, под которыми лежал Никита; потом всё это смешалось, одно вошло в другое, и, как цвета радуги, соединяющиеся в один
белый свет, все разные впечатления сошлись в одно ничто, и он заснул.
Я увидел большой
ящик с ячейками, наполненными смешавшимися грязными красками. Я был как в чаду. Хорошо было Духовскому кричать: «Гримируйтесь!» А как это делается? Но я мужественно провел вдоль носа
белую черту и сразу стал похож на клоуна. Потом навел себе жестокие брови. Сделал под глазами синяки. Потом подумал: что бы мне еще сделать? Прищурился и устроил между бровей две вертикальные морщины. Теперь я походил на предводителя команчей.
По углам комнаты свален беспорядочно всяческий, покрытый паутиной хлам: астролябия в рыжем кожаном чехле и при ней тренога с цепью, несколько старых чемоданов и сундуков, бесструнная гитара, охотничьи сапоги, швейная машина, музыкальный
ящик «Монопан», фотографический аппарат, штук пять ламп, груды книг, веревки, узлы
белья и многое другое.
Гусеницы сумеречных бабочек, более или менее волосистые, где-нибудь в верхнем уголку
ящика, или под листом растения, положенного для их пищи, заматывали себя вокруг тонкими нитями той же клейкой материи, с примесью волосков, покрывавших туловище, — нитями, иногда пушистыми, как хлопчатая бумага, иногда покрытыми сверху
белым, несколько блестящим лаком, что давало им вид тонкой и прозрачной, но некрепкой пелены.
Само собою разумеется, что у меня давно уже был сделан прекрасный
ящик со стеклом, оклеенный внутри
белою бумагою, с мягким липовым дном для удобного втыкания булавок с бабочками.
— Ну да, комод. Большой комод с пятью
ящиками. Вам будет очень удобно, можно
белье в него класть. И очень красиво.
— А уж укладиста как! то есть я, ваше превосходительство, и не видывал еще такой. Когда я служил, то у меня в
ящики помещалось десять бутылок рому и двадцать фунтов табаку; кроме того, со мною еще было около шести мундиров,
белье и два чубука, ваше превосходительство, такие длинные, как, с позволения сказать, солитер, а в карманы можно целого быка поместить.
А длиннокосый торгаш-китаец, с желтым оплывшим лицом и узкими глазами, в
белой кофте и широких штанах, уже стоял у комнаты Володи и разложил свой товар, и чего-чего только не предлагал он на ломаном английском языке, выкладывая
ящик за
ящиком.
По всем рядам татары в пропитанных салом и дегтем холщовых рубахах, с
белыми валяными шляпами на головах, спешно укладывают товары — зашивают в рогожи
ящики, уставляют их на телеги.
Мурка и Хвостик были двое оставшихся в живых котят, живших в уголку сада в опрокинутом большом
ящике. Стрижкам удалось-таки скрыть присутствие их и от сторожа Михаилы и от администрации приюта. Неизвестно, что сталось с двумя другими котяшками, но серый Мурка и черненький с
белыми пятнами Хвостик жили и благоденствовали вот уже второй месяц на иждивении малюток стрижек.
Это были
ящики с зеркалами и посудой. В ворота ввезли богатую, блестящую коляску и ввели двух
белых лошадей, похожих на лебедей.
Длинная-длинная служба, выпивоха-иеромонах с веселыми глазами и фальшиво-благочестивым голосом,
белые, пустые стены гимназической церкви, холодная живопись иконостаса; серые ряды расставленных по росту гимназистов; на возвышении, около свечного
ящика, грозный инспектор Гайчман: то крестится, то инквизиторским взглядом прощупывает наши ряды, — благоговейно ли чувствуем себя.
Взяли влево. Кругом
забелело поле. Вдали виднелся лесок. Кирпично-красный
ящик фабрики стоял на дворе за низким забором.
Ходит главный врач журавлиным шагом по госпиталю, обход производит. Часовому у денежного
ящика ремень подтянул, во все углы носком сапога достигает. Хочь бы один таракан для смеха попался: красота, чистота. Утренний свет на штукатерке поигрывает, на кухне котлы бурлят, кастрюли медью прыщут, хозяйственная сестра каклетки офицерские нюхает,
белые полотенца на сквознячке лебедями раздуваются…
Сквозь туман этот виднелась
белая церковь, кое-где крыши изб Бородина, кое-где сплошные массы солдат, кое-где зеленые
ящики, пушки.
Потом они на Плющихе зашли в кооператив, купили колбасы и
белого хлеба, пошли к Исанке чай пить. Комната ее была в полуподвальном этаже, окно, в уровень с землею, выходило на двор. Стоял в комнате кисло-сырой, тяжелый запах, и избавиться от него было невозможно: мусорный
ящик стоял как раз перед окном. Но в самой комнатке было девически-чисто и уютно. Это всегда умиляло Борьку. Что у него было, в его комнате!