Неточные совпадения
Она ни перед кем никогда не открывает сокровенных движений сердца, никому не
поверяет душевных тайн; не увидишь около нее доброй приятельницы, старушки, с которой бы она шепталась за чашкой кофе. Только с
бароном фон Лангвагеном часто остается она наедине; вечером он сидит иногда до полуночи, но почти всегда при Ольге; и то они все больше молчат, но молчат как-то значительно и умно, как будто что-то знают такое, чего другие не знают, но и только.
— Давеча у него Нащокин говорил, что будто бы Катерина Николавна замуж выходит за
барона Бьоринга:
поверьте, что он перенес это известие как нельзя лучше, будьте уверены.
— Здравствуй, мой милый.
Барон, это вот и есть тот самый очень молодой человек, об котором упомянуто было в записке, и
поверьте, он не помешает, а даже может понадобиться. (
Барон презрительно оглядел меня.) — Милый мой, — прибавил мне Версилов, — я даже рад, что ты пришел, а потому посиди в углу, прошу тебя, пока мы кончим с
бароном. Не беспокойтесь,
барон, он только посидит в углу.
Барон(усталый от гнева, садится на скамью). Сатин, скажи ей… шлюхе… Ты — тоже смеешься? Ты… тоже — не
веришь? (Кричит с отчаяньем, ударяя кулаками по столу.) Было, черт вас возьми!
— Вот видите!.. Вы сами даже не
верите тому!.. — продолжал
барон. — Чем же я после этого должен являться в глазах других людей?.. Какой-то камелией во фраке!
Поверьте, что
барон будет вежлив с мистером Астлеем и выслушает его.
— Довольно, — сказал я, вставая, — теперь мне ясно, как день, что и мисс Полине все известно о mademoiselle Blanche, но что она не может расстаться с своим французом, а потому и решается гулять с mademoiselle Blanche.
Поверьте, что никакие другие влияния не заставили бы ее гулять с mademoiselle Blanche и умолять меня в записке не трогать
барона. Тут именно должно быть это влияние, пред которым все склоняется! И, однако, ведь она же меня и напустила на
барона! Черт возьми, тут ничего не разберешь!
Импровизируя рассказы о самых изумительных, чудовищных приключениях, которые заставили бы покраснеть самого
барона Мюнхгаузена, дядя Вася увлекался до того, что, без сомнения, не только глубоко
верил в подлинность этих приключений, но даже как будто бы переживал их вторично.
— Каков
барон! — захихикал Цвибуш. — Нежен, вежлив, предупредителен! Ха-ха-ха! Можно подумать, что он и в самом-таки деле такой добряк.
Верь ему, Илька, но слегка. Он славный малый, но палец в рот ему нельзя класть. Откусит руку до самого локтя. Про историю у Гольдаугенов не рассказывай ему. Он родня этим живодерам Гольдаугенам и посмеется над тобой, как над последней дурой. Скоро ты кончишь плакать?
—
Верю, охотно
верю! — сказал
барон и помочил ей виски холодной водой. — Я назвал бы тебя, моя милая, лгуньей, если бы ты сказала, что ты счастлива. Пей еще!
— Вот когда я приезжал к вам, — говорил он кобенясь, — вы, господа
бароны, не
поверили, что я посол великого императора. У него, сказывали вы, слуг мало; он не бросает корабельниками, не дарит нас бархатами. Теперь видите? (Он указал на множество дворян-слуг, стоявших за ним в почтительном отдалении и богато одетых.)
— Что вы там ни говорите,
барон, про своего Арапа, собака, нет слов, хорошая, но до моего Артура ей далеко. На вид она у меня не мудреная, по душе скажу, даже и порода не чиста, но ума палата, да не собачьего, сударь вы мой, а человеческого ума. Не собака — золото; только не говорит, а заговорит — профессор. Вы что это, господин ментор, в усы смеетесь, или не
верите? — обратился он к Гиршфельду.