Неточные совпадения
— Нет, нет, постой,
ангел, не улетай! — остановил он Марфеньку, когда та направилась было к двери, — не надо от итальянца, не в коня корм! не проймет, не
почувствую: что мадера от итальянца, что вода — все одно! Она десять рублей стоит: не к роже! Удостой, матушка, от Ватрухина, от Ватрухина — в два с полтиной медью!
— Бедная, бедная моя участь, — сказал он, горько вздохнув. — За вас отдал бы я жизнь, видеть вас издали, коснуться руки вашей было для меня упоением. И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому сердцу и сказать:
ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться от блаженства, я должен отдалять его всеми силами… Я не смею пасть к вашим ногам, благодарить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть того, но
чувствую, теперь в сердце моем нет места ненависти.
Он закрыл глаза и слышал, как она села опять к нему. Он
чувствовал близость этого молодого, цветущего тела, точно окруженного благоухающим облаком, слышал, как она порывисто дышала, и не мог только разобрать, чье это сердце так сильно бьется — его или ее. Это был его ангел-хранитель.
Тут я опять
почувствовал — сперва на своем затылке, потом на левом ухе — теплое, нежное дуновение ангела-хранителя.
Это незначительное само по себе происшествие особенно хорошо подействовало на меня, я бы сказал: укрепило. Так приятно
чувствовать чей-то зоркий глаз, любовно охраняющий от малейшей ошибки, от малейшего неверного шага. Пусть это звучит несколько сентиментально, но мне приходит в голову опять все та же аналогия: ангелы-хранители, о которых мечтали древние. Как много из того, о чем они только мечтали, в нашей жизни материализовалось.
И тут наставил меня так делать, что ты, — говорит, — как если
почувствуешь сердцеразжижение и ее вспомнишь, то и разумей, что это, значит, к тебе приступает
ангел сатанин, и ты тогда сейчас простирайся противу его на подвиг: перво-наперво стань на колени.
— Научить их!.. Легко сказать!.. Точно они не понимают, в какое время мы живем!.. Вон он — этот каторжник и злодей — чуть не с триумфом носится в Москве!.. Я не
ангел смертоносный, посланный богом карать нечистивцев, и не могу отсечь головы всем негодяям! — Но вскоре же Егор Егорыч
почувствовал и раскаяние в своем унынии. — Вздор, — продолжал он восклицать, — правда никогда не отлетает из мира; жало ее можно притупить, но нельзя оторвать; я должен и хочу совершить этот мой последний гражданский подвиг!
— Братцы! Горожане! Приходят к нам молодые люди, юноши, чистые сердцем, будто
ангелы приходят и говорят доброе, неслыханное, неведомое нам — истинное божье говорят, и — надо слушать их: они вечное
чувствуют, истинное — богово! Надо слушать их тихо, во внимании, с открытыми сердцами, пусть они не известны нам, они ведь потому не известны, что хорошего хотят, добро несут в сердцах, добро, неведомое нам…
— Ну, не
чувствуете ли вы теперь, — проговорил истязатель, — что у вас вдруг стало легче на сердце, как будто в душу к вам слетел какой-то
ангел?..
Чувствуете ли вы присутствие этого
ангела? отвечайте мне!
— Митя, Митя! — сказал он прерывающимся голосом. — Конец мой близок… я изнемогаю!.. Если дочь моя не погибла, сыщи ее… отнеси ей мое грешное благословение… Я
чувствую, светильник жизни моей угасает… Ах, если б я мог, как православный, умереть смертью христианина!.. Если б господь сподобил меня… Нет, нет!.. Достоин ли убийца и злодей прикоснуться нечистыми устами… О, ангел-утешитель мой! Митя!.. молись о кающемся грешнике!
— Князь, князь! вы предлагаете ей свою руку! вы хотите ее взять у меня, мою Зину! мою милую, моего
ангела, Зину! Но я не пущу тебя, Зина! Пусть вырвут ее из рук моих, из рук матери! — Марья Александровна бросилась к дочери и крепко сжала ее в объятиях, хотя
чувствовала, что ее довольно сильно отталкивали… Маменька немного пересаливала. Зина
чувствовала это всем существом своим и с невыразимым отвращением смотрела на всю комедию. Однако ж она молчала, а это — все, что было надо Марье Александровне.
— Юрий, успокойся… видишь, я равнодушно смотрю на потерю всего, кроме твоей нежности… я видела кровь, видела ужасные вещи, слышала слова, которых бы
ангелы испугались… но на груди твоей всё забыто: когда мы переплывали реку на коне, и ты держал меня в своих объятиях так крепко, так страстно, я не позавидовала бы ни царице, ни райскому херувиму… я не
чувствовала усталости, следуя за тобой сквозь колючий кустарник, перелезая поминутно через опрокинутые рогатые пни… это правда, у меня нет ни отца, ни матери…
Теперь это я знаю, и
чувствую больнее от такого сознания, потому что сам бог послал мне вас, моего доброго
ангела, чтоб сказать мне это и доказать.
Он вышел. Он в маленьком масштабе испытал все, что
чувствует преступник, приговоренный к смертной, казни. Так же его вели, и он даже не помышлял о бегстве или о сопротивлении, так же он рассчитывал на чудо, на
ангела божия с неба, так же он на своем длинном пути в спальню цеплялся душой за каждую уходящую минуту, за каждый сделанный шаг, и так же он думал о том, что вот сто человек остались счастливыми, радостными, прежними мальчиками, а я один, один буду казнен.
Владимир (в бешенстве). Люди! люди! и до такой степени злодейства доходит женщина, творение иногда столь близкое к
ангелу… О! проклинаю ваши улыбки, ваше счастье, ваше богатство — всё куплено кровавыми слезами. Ломать руки, колоть, сечь, резать, выщипывать бороду волосок по волоску!.. О боже!.. при одной мысли об этом я
чувствую боль во всех моих жилах… я бы раздавил ногами каждый сустав этого крокодила, этой женщины!.. Один рассказ меня приводит в бешенство!..
Это было нечто ошеломляющее, и верный раб Мишка
почувствовал себя в положении падшего
ангела.
Лука принял узелок и замер:
чувствует, что это что-то малое и легковесное! Раскрыл уголок платочка и видит: это одна басма с нашего
ангела сорвана, а самой иконы нет.
О! да, я знаю, ты всегда умела
Открыто правду говорить,
Собою жертвовать и искренно любить.
Ты
чувствовать умела одолженья,
Не замечать, не помнить зла.
Как
ангел примиритель ты жила
В семействе нашем… Но!.. ужасные мученья
Столпились к сердцу моему.
И я теперь не верю ничему.
Клянись… но, может быть, моленье
Отвергнешь ты мое,
И что мудреного! Кому моей судьбою
Заняться!.. я суров! я холоден душою…
Один лишь раз, один пожертвуй ты собою
Не для меня — нет — для нее…
Авве Пафнутию, который считал себя уже совершенно свободным от плотских вожделений,
ангел повелел произвести над собой следующее испытание: «Поди заключи в свои объятия нагую прекрасную девицу, и, если держа ее при себе, ты будешь
чувствовать, что покой сердца твоего остается непоколебимым, и в плоти твоей не происходит мятежного волнения, тогда и видимый пламень будет прикасаться к тебе тихо и безвредно…
Впоследствии, встретив у Оригена предположения, что
ангелы могут жить и в нашем обыкновенном человеческом теле, я всегда
чувствовал, что я одного такого видел и еще его увижу: он меня не позабудет; он меня встретит, потому что… он моя мать!
И стали мы с ней перед образом на коленки и давай молиться за
ангела нашего: «Пошли ты ей, господи, всего, что мы только
чувствуем!»
Он был виноват, он был осужден, он это знал, он, подобно падшему
ангелу, сохранил на вечное мучение себе в своей душе некоторое впечатление светлого неба — он это
чувствовал.
Это
чувствовала Салтыкова и в сердце ее накипала адская злоба против этого «
ангела во плоти».
Но Галя не слышала пения
ангелов, не
чувствовала аромата цветов.
— Совестно перед ней, вот слово, вот что меня давит, душит в ее присутствии. Ее превосходство… А при этом счастия быть не может. Каждая минута натянута, отравлена. Нам только тогда легко с людьми, когда мы
чувствуем, что мы равны… Зачем она такая хорошая, отчего не хуже — тогда счастье бы было для нас возможно. Она бы подходила больше ко мне. Уж очень чиста! Как
ангел, а мы люди грешные, больше чертей любим, с чертями веселее, — через силу улыбнулся он.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он всё-таки часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая
чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что-то еще есть в его чувстве к государю, что́ не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование «
ангела во плоти».