Ваня Семилетов нашел нам квартиры дешевые, удобные, а кто хотел — и с харчами. Сам он жил у отца Белова, которого и взял портным в театр. Некоторые
актеры встали на квартиры к местным жителям, любителям драматического искусства. В Тамбов приехали Казаковы и Львов-Дитю. Григорий Иванович был у больной дочери. Его роли перешли к Львову, и он в день открытия играл Городничего в «Ревизоре».
Неточные совпадения
Макаров тоже
встал, поклонился и отвел руку с фуражкой в сторону, как это делают плохие
актеры, играя французских маркизов.
Добрый властитель Москвы по поводу таких толков имел наконец серьезное объяснение с обер-полицеймейстером; причем оказалось, что обер-полицеймейстер совершенно не знал ничего этого и, возвратясь от генерал-губернатора, вызвал к себе полицеймейстера, в районе которого случилось это событие, но тот также ничего не ведал, и в конце концов обнаружилось, что все это устроил без всякого предписания со стороны начальства толстенький частный пристав, которому обер-полицеймейстер за сию проделку предложил подать в отставку; но важеватый друг
актеров, однако, вывернулся: он как-то долез до генерал-губернатора,
встал перед ним на колени, расплакался и повторял только: «Ваше сиятельство!
Софья Алексеевна поступила с почтмейстером точно так, как знаменитый
актер Офрен — с Тераменовым рассказом: она не слушала всей части речи после того, как он вынул письма; она судорожной рукой сняла пакет, хотела было тут читать,
встала и вышла вон.
Актер. Раньше, когда мой организм не был отравлен алкоголем, у меня, старик, была хорошая память… А теперь вот… кончено, брат! Всё кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим успехом… гром аплодисментов! Ты… не знаешь, что такое аплодисменты… это, брат, как… водка!.. Бывало, выйду,
встану вот так… (Становится в позу.)
Встану… и… (Молчит.) Ничего не помню… ни слова… не помню! Любимое стихотворение… плохо это, старик?
Актер. Хочешь — в сени выведу? Ну,
вставай. (Помогает женщине подняться, накидывает ей на плечи какую-то рухлядь и, поддерживая, ведет в сени.) Ну-ну… твердо! Я — сам больной… отравлен алкоголем…
На другой день, как мы условились раньше, я привел
актеров Художественного театра к переписчикам. Они, раздетые и разутые, сидели в ожидании работы, которую Рассохин обещал прислать вечером. Лампа горела только в их «хазе», а в соседней было темно: нищие с восьми часов улеглись, чтобы завтра рано
встать и идти к ранней службе на церковную паперть.
В первом акте я выходил Роллером без слов, одетый в черный плащ и шляпу. Одевался я в уборной Н. С. Песоцкого, который свою любимую роль Карла уступил молодому
актеру Далматову. Песоцкий зашел ко мне, когда я, надев чулки и черные трусики, туго перехватив их широким поясом, обулся в легкие башмаки вместо тяжелых высоких сапог и почувствовал себя вновь джигитом и легким горцем и
встал перед зеркалом.
И сразу передо мною предстал гоголевский «Вий». Потом, когда уже я оставил Тамбов, у меня иногда по ночам галлюцинации обоняния бывали: пахнет мышами и тлением. Каждый раз передо мной
вставал первый кусочек моей театральной юности: вспоминались мелочи первого сезона, как живые, вырастали товарищи
актеры и первым делом Вася.
Рудин
встал. Весь разговор между ним и Дарьей Михайловной носил особый отпечаток.
Актеры так репетируют свои роли, дипломаты так на конференциях меняются заранее условленными фразами…
И хозяин, и гость любезно приняли мое предложение, и, достав тетрадку из кармана, я прочел перевод. Когда я, окончив текст, прочел: «Симфония, занавес падает», — посетитель во фраке
встал и сказал: «Конца-то нет, но я понимаю, предоставляется
актеру сделать от себя надлежащее заключение».
Грохольский нечаянно взглянул на Бугрова… Его глаза встретились с блуждающим взглядом обманутого мужа, и он не вынес. Он быстро
встал, быстро поймал руку Бугрова, пожал ее, схватил шляпу и пошел к двери, чувствуя за собой свою спину. Ему казалось, что на его спину смотрит тысяча глаз. То же чувствует освистанный
актер, удаляясь с авансцены, то же самое чувствует и фат, которому дали подзатыльник и выводят с полицией…
С.В.Шуйский к зиме 1852–1853 года
встал уже впереди, рядом с Васильевым и Самариным; из водевильного
актера очень скоро превратился в тонкого художника с разнообразным и гибким дарованием.
— С огоньком, — сказал
актер и тоже
встал. Тася поблагодарила его за труд.