Но я ходил в церковь только в большие морозы или когда вьюга бешено металась по городу, когда кажется, что небо замерзло, а ветер распылил его в
облака снега, и земля, тоже замерзая под сугробами, никогда уже не воскреснет, не оживет.
Вот переезд и темный домик, где живет сторож. Шлагбаум поднят, и около намело целые горы, и, как ведьмы на шабаше, кружатся
облака снега. Тут линию пересекает старая, когда-то большая дорога, которую до сих пор еще зовут трактом. Направо, недалеко от переезда, у самой дороги, стоит трактир Терехова, бывший постоялый двор. Тут по ночам всегда брезжит огонек.
Лыжин, сонный, недовольный, надел валенки, шубу, шапку и башлык и вместе с доктором вышел наружу. Мороза большого не было, но дул сильный, пронзительный ветер и гнал вдоль улицы
облака снега, которые, казалось, бежали в ужасе; под заборами и у крылец уже навалило высокие сугробы. Доктор и следователь сели в сани, и белый кучер перегнулся к ним, чтобы застегнуть полость. Обоим было жарко.
Скоро след от полозьев исчез, и сам он, покрытый снегом, стал походить на белый утес, но глаза его всё еще искали чего-то в
облаках снега.
Неточные совпадения
Недаром наши странники // Поругивали мокрую, // Холодную весну. // Весна нужна крестьянину // И ранняя и дружная, // А тут — хоть волком вой! // Не греет землю солнышко, // И
облака дождливые, // Как дойные коровушки, // Идут по небесам. // Согнало
снег, а зелени // Ни травки, ни листа! // Вода не убирается, // Земля не одевается // Зеленым ярким бархатом // И, как мертвец без савана, // Лежит под небом пасмурным // Печальна и нага.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в
облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу;
снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Выцветшее, тусклое солнце мертво торчало среди серенькой овчины
облаков, освещая десятка полтора разнообразно одетых людей около баррикады, припудренной
снегом; от солнца на них падали беловатые пятна холода, и люди казались так же насквозь продрогшими, как чувствовал себя Самгин.
Он видел, как в прозрачном
облаке дыма и
снега кувыркалась фуражка; она первая упала на землю, а за нею падали, обгоняя одна другую, щепки, серые и красные тряпки; две из них взлетели особенно высоко и, легкие, падали страшно медленно, точно для того, чтоб навсегда остаться в памяти.
На улице было пустынно и неприятно тихо. Полночь успокоила огромный город. Огни фонарей освещали грязно-желтые клочья
облаков. Таял
снег, и от него уже исходил запах весенней сырости. Мягко падали капли с крыш, напоминая шорох ночных бабочек о стекло окна.