Неточные совпадения
Таким образом, принимаемое нами понятие возвышенного точно так же относится к обыкновенному определению его, как наше понятие о сущности прекрасного к прежнему взгляду, — в обоих случаях возводится
на степень общего и существенного начала
то, что прежде считалось частным и
второстепенным признаком, было закрываемо от внимания другими понятиями, которые мы отбрасываем как побочные.
Отдаленность во времени действует так же, как отдаленность в пространстве: история и воспоминание передают нам не все мелкие подробности о великом человеке или великом событии; они умалчивают о мелких,
второстепенных мотивах великого явления, о его слабых сторонах; они умалчивают о
том, сколько времени в жизни великих людей было потрачено
на одеванье и раздеванье, еду, питье, насморк и т. п.
Первостепенного в своем роде всегда очень мало, по очень простой причине: если его соберется много,
то мы опять разделим его
на классы и будем называть первостепенным
то, чего найдется всего два-три индивидуума; все остальное назовем
второстепенным.
Неточные совпадения
Впрочем, для нас это вопрос
второстепенный; важно же
то, что глуповцы и во времена Иванова продолжали быть благополучными и что, следовательно, изъян, которым он обладал, послужил обывателям не во вред, а
на пользу.
Хотя, конечно, они лица не так заметные, и
то, что называют
второстепенные или даже третьестепенные, хотя главные ходы и пружины поэмы не
на них утверждены и разве кое-где касаются и легко зацепляют их, — но автор любит чрезвычайно быть обстоятельным во всем и с этой стороны, несмотря
на то что сам человек русский, хочет быть аккуратен, как немец.
Оказывается, что все, что говорили вчера у Дергачева о нем, справедливо: после него осталась вот этакая тетрадь ученых выводов о
том, что русские — порода людей
второстепенная,
на основании френологии, краниологии и даже математики, и что, стало быть, в качестве русского совсем не стоит жить.
Ребер уже спускал
на Арбузова одного из своих помощников — англичанина Симпсона,
второстепенного борца, сырого и неповоротливого, но известного среди атлетов чудовищной силой грифа,
то есть кистей и пальцев рук.
Центральную сцену в"Обрыве"я читал, сидя также над обрывом, да и весь роман прочел
на воздухе,
на разных альпийских вышках. Не столько лица двух героев. Райского и Волохова, сколько женщины: Вера, Марфенька, бабушка, а из
второстепенных — няни, учителя гимназии Козлова — до сих пор мечутся предо мною, как живые, а я с
тех пор не перечитывал романа и пишу эти строки как раз 41 год спустя в конце лета 1910 года.