Неточные совпадения
Утром Марья Алексевна подошла к шкапчику и дольше обыкновенного стояла у него, и все говорила: «слава богу, счастливо было, слава богу!», даже подозвала к шкапчику Матрену и сказала: «на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась», и после
не то чтобы драться да ругаться,
как бывало в другие времена после шкапчика, а легла спать, поцеловавши Верочку.
— Я говорю с вами,
как с человеком, в котором нет ни искры чести. Но, может быть, вы еще
не до конца испорчены. Если так, я прошу вас: перестаньте
бывать у нас. Тогда я прощу вам вашу клевету. Если вы согласны, дайте вашу руку, — она протянула ему руку: он взял ее, сам
не понимая, что делает.
Но теперь чаще и чаще стали другие случаи: порядочные люди стали встречаться между собою. Да и
как же
не случаться этому все чаще и чаще, когда число порядочных людей растет с каждым новым годом? А со временем это будет самым обыкновенным случаем, а еще со временем и
не будет
бывать других случаев, потому что все люди будут порядочные люди. Тогда будет очень хорошо.
— Все равно,
как не осталось бы на свете ни одного бедного, если б исполнилось задушевное желание каждого бедного. Видите,
как же
не жалки женщины! Столько же жалки,
как и бедные. Кому приятно видеть бедных? Вот точно так же неприятно мне видеть женщин с той поры,
как я узнал их тайну. А она была мне открыта моею ревнивою невестою в самый день обручения. До той поры я очень любил
бывать в обществе женщин; после того, —
как рукою сняло. Невеста вылечила.
Долго ли, коротко ли Марья Алексевна ругалась и кричала, ходя по пустым комнатам, определить она
не могла, но, должно быть, долго, потому что вот и Павел Константиныч явился из должности, — досталось и ему, идеально и материально досталось. Но
как всему
бывает конец, то Марья Алексевна закричала: «Матрена, подавай обедать!» Матрена увидела, что штурм кончился, вылезла из — под кровати и подала обедать.
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда знаешь только, что «я в твоей беде
не виновата, и ты, мой друг, в ней
не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно
бывало искать, чтобы помочь; чаще искать
не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, —
как перестанешь, так и
не о чем будет плакать».
К Вере Павловне они питают беспредельное благоговение, она даже дает им целовать свою руку,
не чувствуя себе унижения, и держит себя с ними,
как будто пятнадцатью годами старше их, то есть держит себя так, когда
не дурачится, но, по правде сказать, большею частью дурачится, бегает, шалит с ними, и они в восторге, и тут
бывает довольно много галопированья и вальсированья, довольно много простой беготни, много игры на фортепьяно, много болтовни и хохотни, и чуть ли
не больше всего пения; но беготня, хохотня и все нисколько
не мешает этой молодежи совершенно, безусловно и безгранично благоговеть перед Верою Павловною, уважать ее так,
как дай бог уважать старшую сестру,
как не всегда уважается мать, даже хорошая.
— Люди переменяются, Вера Павловна. Да ведь я и страшно работаю, могу похвалиться. Я почти ни у кого
не бываю: некогда, лень. Так устаешь с 9 часов до 5 в гошпитале и в Академии, что потом чувствуешь невозможность никакого другого перехода, кроме
как из мундира прямо в халат. Дружба хороша, но
не сердитесь, сигара на диване, в халате — еще лучше.
И, кроме того, у Лопуховых чаще прежнего стали
бывать гости; прежде,
не считая молодежи —
какие ж это гости, молодежь? это племянники только, —
бывали почти только Мерцаловы; теперь Лопуховы сблизились еще с двумя — тремя такими же милыми семействами.
И действительно, он исполнил его удачно:
не выдал своего намерения ни одним недомолвленным или перемолвленным словом, ни одним взглядом; по-прежнему он был свободен и шутлив с Верою Павловною, по-прежнему было видно, что ему приятно в ее обществе; только стали встречаться разные помехи ему
бывать у Лопуховых так часто,
как прежде, оставаться у них целый вечер,
как прежде, да как-то выходило, что чаще прежнего Лопухов хватал его за руку, а то и за лацкан сюртука со словами: «нет, дружище, ты от этого спора
не уйдешь так вот сейчас» — так что все большую и большую долю времени, проводимого у Лопуховых, Кирсанову приводилось просиживать у дивана приятеля.
— Слушай, Дмитрий, — сказал Кирсанов еще более серьезным тоном: — мы с тобою друзья. Но есть вещи, которых
не должны дозволять себе и друзья. Я прошу тебя прекратить этот разговор. Я
не расположен теперь к серьезным разговорам. И никогда
не бываю расположен. — Глаза Кирсанова смотрели пристально и враждебно,
как будто перед ним человек, которого он подозревает в намерении совершить злодейство.
Кстати, чуть
не забыл: так ты, Александр, исполнишь мою просьбу
бывать у нас, твоих добрых приятелей, которые всегда рады тебя видеть,
бывать так же часто,
как в прошлые месяцы?
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает,
какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему в
каком семействе или с
какими учениками надоели, и
как занятие в заводской конторе ему
не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и
как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их,
как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и
как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто
бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
Кроме
как в собраниях этого кружка, он никогда ни у кого
не бывал иначе,
как по делу, и ни пятью минутами больше, чем нужно по делу, и у себя никого
не принимал и
не допускал оставаться иначе,
как на том же правиле; он без околичностей объявлял гостю: «мы переговорили о вашем деле; теперь позвольте мне заняться другими делами, потому что я должен дорожить временем».
Положим, что другие порядочные люди переживали
не точно такие события,
как рассказываемое мною; ведь в этом нет решительно никакой ни крайности, ни прелести, чтобы все жены и мужья расходились, ведь вовсе
не каждая порядочная женщина чувствует страстную любовь к приятелю мужа,
не каждый порядочный человек борется со страстью к замужней женщине, да еще целые три года, и тоже
не всякий
бывает принужден застрелиться на мосту или (по словам проницательного читателя) так неизвестно куда пропасть из гостиницы.
Просыпаясь, она нежится в своей теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и
не думает, и полудремлет и
не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому дню, к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам,
как расположить этот день, это, конечно,
не дремота; но, кроме того, есть еще два предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут в руках у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия; а два другие предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта
не особая мысль, а всегдашняя мысль, остается одна в ее думе, — она очень, очень много времени
бывает одна в ее думе, — тогда
как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или
Не спится? глаза полузакрыты, на щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.
Это, конечно, только о мужчинах: у женщин ведь и
не бывает сильного ума, по — нынешнему, — им, видите ли, природа отказала в этом,
как отказала кузнецам в нежном цвете лица, портным — в стройности стана, сапожникам — в тонком обонянии, — это все природа.
Однако ж
не ошибался ли Полозов, предусматривая себе зятя в Бьюмонте? Если у старика было еще какое-нибудь сомнение в этом, оно исчезло, когда Бьюмонт, недели через две после того
как начал
бывать у них, сказал ему, что, может быть, покупка завода задержится на несколько дней; впрочем, едва ли от этого будет задержка: вероятно, они и,
не дожидаясь мистера Лотера,
не составили бы окончательных условий раньше недели, а мистер Лотер будет в Петербурге через четыре дня.
И когда
бывают сборища гостей, опять тоже
как случится: иногда двери между квартирами остаются заперты, потому что двери, соединяющие зал одной с гостиною другой, вообще заперты, а постоянно отперта только дверь между комнатою Веры Павловны и Катерины Васильевны, — итак, иногда двери, которыми соединяются приемные комнаты, остаются заперты; это, когда компания
не велика.