Неточные совпадения
Накануне, в 9-м часу вечера, приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал для прописки свой паспорт, спросил себе чаю и котлетку, сказал, чтоб его не тревожили вечером, потому что он устал и хочет спать, но чтобы завтра непременно разбудили в 8 часов, потому что у него
есть спешные
дела, запер дверь нумера и, пошумев ножом и вилкою, пошумев чайным прибором, скоро притих, — видно, заснул.
Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен
был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом
деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности,
было бы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник.
«Мы бедны, — говорила песенка, — но мы рабочие люди, у нас здоровые руки. Мы темны, но мы не глупы и хотим света.
Будем учиться — знание освободит нас;
будем трудиться — труд обогатит нас, — это
дело пойдет, — поживем, доживем —
Мы грубы, но от нашей грубости терпим мы же сами. Мы исполнены предрассудков, но ведь мы же сами страдаем от них, это чувствуется нами.
Будем искать счастья, и найдем гуманность, и станем добры, — это
дело пойдет, — поживем, доживем.
Труд без знания бесплоден, наше счастье невозможно без счастья других. Просветимся — и обогатимся;
будем счастливы — и
будем братья и сестры, — это
дело пойдет, — поживем, доживем.
Будем учиться и трудиться,
будем петь и любить,
будет рай на земле.
Будем же веселы жизнью, — это
дело пойдет, оно скоро придет, все дождемся его, —
Дальше не
будет таинственности, ты всегда
будешь за двадцать страниц вперед видеть развязку каждого положения, а на первый случай я скажу тебе и развязку всей повести:
дело кончится весело, с бокалами, песнью: не
будет ни эффектности, никаких прикрас.
У Марьи Алексевны тоже
был капиталец — тысяч пять, как она говорила кумушкам, — на самом
деле побольше.
— Знаю: коли не о свадьбе, так известно о чем. Да не на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад
будет. Ну, да нечего с тобой много говорить, и так лишнее наговорила: девушкам не следует этого знать, это материно
дело. А девушка должна слушаться, она еще ничего не понимает. Так
будешь с ним говорить, как я тебе велю?
— Нет, маменька. Я уж давно сказала вам, что не
буду целовать вашей руки. А теперь отпустите меня. Я, в самом
деле, чувствую себя дурно.
Странен показался Верочке голос матери: он в самом
деле был мягок и добр, — этого никогда не бывало. Она с недоумением посмотрела на мать. Щеки Марьи Алексевны пылали, и глаза несколько блуждали.
— В первом-то часу ночи? Поедем — ка лучше спать. До свиданья, Жан. До свиданья, Сторешников. Разумеется, вы не
будете ждать Жюли и меня на ваш завтрашний ужин: вы видите, как она раздражена. Да и мне, сказать по правде, эта история не нравится. Конечно, вам нет
дела до моего мнения. До свиданья.
Он справился о здоровье Веры Павловны — «я здорова»; он сказал, что очень рад, и навел речь на то, что здоровьем надобно пользоваться, — «конечно, надобно», а по мнению Марьи Алексевны, «и молодостью также»; он совершенно с этим согласен, и думает, что хорошо
было бы воспользоваться нынешним вечером для поездки за город:
день морозный, дорога чудесная.
Жюли протянула руку, но Верочка бросилась к ней на шею, и целовала, и плакала, и опять целовала, А Жюли и подавно не выдержала, — ведь она не
была так воздержана на слезы, как Верочка, да и очень ей трогательна
была радость и гордость, что она делает благородное
дело; она пришла в экстаз, говорила, говорила, все со слезами и поцелуями, и заключила восклицанием...
План Сторешникова
был не так человекоубийствен, как предположила Марья Алексевна: она, по своей манере, дала
делу слишком грубую форму, но сущность
дела отгадала, Сторешников думал попозже вечером завезти своих дам в ресторан, где собирался ужин; разумеется, они все замерзли и проголодались, надобно погреться и
выпить чаю; он всыплет опиуму в чашку или рюмку Марье Алексевне...
— Мсье Сторешни́к, — начала она холодным, медленным тоном: — вам известно мое мнение о
деле, по которому мы видимся теперь и которое, стало
быть, мне не нужно вновь характеризовать.
Он согласен, и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и
дело забудется; но вы поймете, что другие забудут его только в том случае, когда вы не
будете напоминать о нем каким бы то ни
было словом о молодой особе, о которой» и т. д.
Оказалось, что она не осуществит их в звания любовницы, — ну, пусть осуществляет в звании жены; это все равно, главное
дело не звание, а позы, то
есть обладание.
— Ну, молодец девка моя Вера, — говорила мужу Марья Алексевна, удивленная таким быстрым оборотом
дела: — гляди — ко, как она забрала молодца-то в руки! А я думала, думала, не знала, как и ум приложить! думала, много хлопот мне
будет опять его заманить, думала, испорчено все
дело, а она, моя голубушка, не портила, а к доброму концу вела, — знала, как надо поступать. Ну, хитра, нечего сказать.
— Что ты говоришь, Вера? — закричал Павел Константиныч;
дело было так ясно, что и он мог кричать, не осведомившись у жены, как ему поступать.
Но соблазнительна
была для нее мысль, осуждаемая ее здравым смыслом, что Верка ведет
дело к свадьбе.
Мать перестала осмеливаться входить в ее комнату, и когда Верочка сидела там, то
есть почти круглый
день, ее не тревожили.
Было перемирие,
было спокойствие, но с каждым
днем могла разразиться гроза, и у Верочки замирало сердце от тяжелого ожидания — не нынче, так завтра или Михаил Иваныч, или Марья Алексевна приступят с требованием согласия, — ведь не век же они
будут терпеть.
Если бы я хотел сочинять эффектные столкновения, я б и дал этому положению трескучую развязку: но ее не
было на
деле; если б я хотел заманивать неизвестностью, я бы не стал говорить теперь же, что ничего подобного не произошло; но я пишу без уловок, и потому вперед говорю: трескучего столкновения не
будет, положение развяжется без бурь, без громов и молний.
Раз пять или шесть Лопухов
был на своем новом уроке, прежде чем Верочка и он увидели друг друга. Он сидел с Федею в одном конце квартиры, она в другом конце, в своей комнате. Но
дело подходило к экзаменам в академии; он перенес уроки с утра на вечер, потому что по утрам ему нужно заниматься, и когда пришел вечером, то застал все семейство за чаем.
По денежным своим
делам Лопухов принадлежал к тому очень малому меньшинству медицинских вольнослушающих, то
есть не живущих на казенном содержании, студентов, которое не голодает и не холодает. Как и чем живет огромное большинство их — это богу, конечно, известно, а людям непостижимо. Но наш рассказ не хочет заниматься людьми, нуждающимися в съестном продовольствии; потому он упомянет лишь в двух — трех словах о времени, когда Лопухов находился в таком неприличном состоянии.
Отец его, рязанский мещанин, жил, по мещанскому званию, достаточно, то
есть его семейство имело щи с мясом не по одним воскресеньям, и даже
пило чай каждый
день.
Когда он
был в третьем курсе,
дела его стали поправляться: помощник квартального надзирателя предложил ему уроки, потом стали находиться другие уроки, и вот уже два года перестал нуждаться и больше года жил на одной квартире, но не в одной, а в двух разных комнатах, — значит, не бедно, — с другим таким же счастливцем Кирсановым.
Он смотрел на Марью Алексевну, но тут, как нарочно, взглянул на Верочку, — а может
быть, и в самом
деле, нарочно? Может
быть, он заметил, что она слегка пожала плечами? «А ведь он увидел, что я покраснела».
Марья Алексевна хотела сделать большой вечер в
день рождения Верочки, а Верочка упрашивала, чтобы не звали никаких гостей; одной хотелось устроить выставку жениха, другой выставка
была тяжела. Поладили на том, чтоб сделать самый маленький вечер, пригласить лишь несколько человек близких знакомых. Позвали сослуживцев (конечно, постарше чинами и повыше должностями) Павла Константиныча, двух приятельниц Марьи Алексевны, трех девушек, которые
были короче других с Верочкой.
— Все равно, как не осталось бы на свете ни одного бедного, если б исполнилось задушевное желание каждого бедного. Видите, как же не жалки женщины! Столько же жалки, как и бедные. Кому приятно видеть бедных? Вот точно так же неприятно мне видеть женщин с той поры, как я узнал их тайну. А она
была мне открыта моею ревнивою невестою в самый
день обручения. До той поры я очень любил бывать в обществе женщин; после того, — как рукою сняло. Невеста вылечила.
— Это моя тайна, которой Федя не расскажет вам. Я совершенно
разделяю желание бедных, чтоб их не
было, и когда-нибудь это желание исполнится: ведь раньше или позже мы сумеем же устроить жизнь так, что не
будет бедных; но…
Как же они не знают, что без этого нельзя, что это в самом
деле надобно так сделать и что это непременно сделается, чтобы вовсе никто не
был ни беден, ни несчастен.
Нет, им только жалко, а они думают, что в самом
деле так и останется, как теперь, — немного получше
будет, а все так же.
Через два
дня учитель пришел на урок. Подали самовар, — это всегда приходилось во время урока. Марья Алексевна вышла в комнату, где учитель занимался с Федею; прежде звала Федю Матрена: учитель хотел остаться на своем месте, потому что ведь он не
пьет чаю, и просмотрит в это время федину тетрадь, но Марья Алексевна просила его пожаловать посидеть с ними, ей нужно поговорить с ним. Он пошел, сел за чайный стол.
Что это? учитель уж и позабыл
было про свою фантастическую невесту, хотел
было сказать «не имею на примете», но вспомнил: «ах, да ведь она подслушивала!» Ему стало смешно, — ведь какую глупость тогда придумал! Как это я сочинил такую аллегорию, да и вовсе не нужно
было! Ну вот, подите же, говорят, пропаганда вредна — вон, как на нее подействовала пропаганда, когда у ней сердце чисто и не расположено к вредному; ну, подслушала и поняла, так мне какое
дело?
Учитель и прежде понравился Марье Алексевне тем, что не
пьет чаю; по всему
было видно, что он человек солидный, основательный; говорил он мало — тем лучше, не вертопрах; но что говорил, то говорил хорошо — особенно о деньгах; но с вечера третьего
дня она увидела, что учитель даже очень хорошая находка, по совершенному препятствию к волокитству за девушками в семействах, где дает уроки: такое полное препятствие редко бывает у таких молодых людей.
Казалось ли только так Верочке, или в самом
деле так
было, кто знает?
Со стороны частного смысла их для нее самой, то
есть сбережения платы за уроки, Марья Алексевна достигла большего успеха, чем сама рассчитывала; когда через два урока она повела
дело о том, что они люди небогатые, Дмитрий Сергеич стал торговаться, сильно торговался, долго не уступал, долго держался на трехрублевом (тогда еще
были трехрублевые, т. е., если помните, монета в 75 к...
Но у Дмитрия Сергеича пока еще нет ничего; стало
быть, с ним можно водить дружбу только за его достоинства, то
есть за ум, то
есть за основательность, расчетливость, умение вести свои
дела.
— Да. Это украшение; оно и полезно для успеха
дела; но
дело обыкновенно бывает и без этого украшения, а без расчета не бывает. Любовь к науке
была только результатом, возникавшим из
дела, а не причиною его, причина
была одна — выгода.
Существенный ход
дела мог
быть объяснен и без них.
Но я рассказываю
дело не так, как нужно для доставления мне художнической репутации, а как оно
было.
Мое намерение выставлять
дело, как оно
было, а не так, как мне удобнее
было бы рассказывать его, делает мне и другую неприятность: я очень недоволен тем, что Марья Алексевна представляется в смешном виде с размышлениями своими о невесте, которую сочинила Лопухову, с такими же фантастическими отгадываниями содержания книг, которые давал Лопухов Верочке, с рассуждениями о том, не обращал ли людей в папскую веру Филипп Эгалите и какие сочинения писал Людовик XIV.
Конечно, и то правда, что, подписывая на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна, новые порядки лучше прежних, то я и не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые находят себе в том удовольствие; что же касается до глупости народа, которую вы считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха
делу; но вы сами не
будете спорить, Марья Алексевна, что люди довольно скоро умнеют, когда замечают, что им выгодно стало поумнеть, в чем прежде не замечалась ими надобность; вы согласитесь также, что прежде и не
было им возможности научиться уму — разуму, а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
Пришедши через два
дня на урок, он должен
был сказать Верочке: «советую вам оставить мысль о том, чтобы сделаться актрисою».
Когда он опять
был через два
дня у них, она сказала...
Через два
дня в «Полицейских ведомостях»
было напечатано объявление, что «благородная девица, говорящая по — французски и по — немецки и проч., ищет места гувернантки и что спросить о ней можно у чиновника такого-то, в Коломне, в NN улице, в доме NN».
— Дмитрий, ты стал плохим товарищем мне в работе. Пропадаешь каждый
день на целое утро, и на половину
дней пропадаешь по вечерам. Нахватался уроков, что ли? Так время ли теперь набирать их? Я хочу бросить и те, которые у меня
есть. У меня
есть рублей 40 — достанет на три месяца до окончания курса. А у тебя
было больше денег в запасе, кажется, рублей до сотни?
— Больше, до полутораста. Да у меня не уроки: я их бросил все, кроме одного. У меня
дело. Кончу его — не
будешь на меня жаловаться, что отстаю от тебя в работе.