Николай Петрович умолк, а Аркадий, который начал
было слушать его не без некоторого изумления, но и не без сочувствия, поспешил достать из кармана серебряную коробочку со спичками и послал ее Базарову с Петром.
Неточные совпадения
Но Аркадий уже не
слушал его и убежал с террасы. Николай Петрович посмотрел ему вслед и в смущенье опустился на стул. Сердце его забилось… Представилась ли ему в это мгновение неизбежная странность будущих отношений между им и сыном, сознавал ли он, что едва ли не большее бы уважение оказал ему Аркадий, если б он вовсе не касался этого дела, упрекал ли он самого себя в слабости — сказать трудно; все эти чувства
были в нем, но в виде ощущений — и то неясных; а с лица не сходила краска, и сердце билось.
— Браво! браво!
Слушай, Аркадий… вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто
были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
— И этот вопрос, я полагаю, лучше для вас же самих не разбирать в подробности. Вы, чай, слыхали о снохачах?
Послушайте меня, Павел Петрович, дайте себе денька два сроку, сразу вы едва ли что-нибудь найдете. Переберите все наши сословия да подумайте хорошенько над каждым, а мы пока с Аркадием
будем…
— Да хоть послезавтра. Что нам здесь делать-то! Шампанское с Кукшиной
пить? Родственника твоего, либерального сановника,
слушать?.. Послезавтра же и махнем. Кстати — и моего отца усадьбишка оттуда недалеко. Ведь это Никольское по *** дороге?
— Фенечка! — сказал он каким-то чудным шепотом, — любите, любите моего брата! Он такой добрый, хороший человек! Не изменяйте ему ни для кого на свете, не
слушайте ничьих речей! Подумайте, что может
быть ужаснее, как любить и не
быть любимым! Не покидайте никогда моего бедного Николая!
Придерживая свой засаленный шлафрок двумя пальцами на желудке и покуривая трубочку, он с наслаждением
слушал Базарова, и чем больше злости
было в его выходках, тем добродушнее хохотал, выказывая все свои черные зубы до единого, его осчастливленный отец.
Стародум. О сударыня! До моих ушей уже дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперед, какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я
был послушать, чему немец-то его выучил.
Чичиков опять хотел заметить, что и Пробки нет на свете; но Собакевича, как видно, пронесло: полились такие потоки речей, что только нужно
было слушать:
Неточные совпадения
Осип.
Послушай, малый: ты, я вижу, проворный парень; приготовь-ка там что-нибудь
поесть.
Анна Андреевна. Ну вот, уж целый час дожидаемся, а все ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться…
Было бы не
слушать ее вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто бы вымерло все.
Я иду, сударь, и
слушаю: // Ночь светла и месячна, // Реки тихи, перевозы
есть, // Леса темны, караулы
есть.
Молчать! уж лучше
слушайте, // К чему я речь веду: // Тот Оболдуй, потешивший // Зверями государыню, //
Был корень роду нашему, // А
было то, как сказано, // С залишком двести лет.
К дьячку с семинаристами // Пристали: «
Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (Ту песню — не народную — // Впервые
спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее не
пел, // А,
слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» // Не в шутку называл.)