Неточные совпадения
В качестве охотника посещая Жиздринский уезд, сошелся я в поле и познакомился
с одним калужским мелким помещиком, Полутыкиным, страстным охотником и, следовательно, отличным
человеком.
Мы поехали шагом; за деревней догнал нас
человек лет сорока, высокого роста, худой,
с небольшой загнутой назад головкой.
Калиныч объяснялся
с жаром, хотя и не пел соловьем, как бойкий фабричный
человек…
Вообразите себе
человека лет сорока пяти, высокого, худого,
с длинным и тонким носом, узким лбом, серыми глазками, взъерошенными волосами и широкими насмешливыми губами.
Он был крайне безобразен, и ни один праздный дворовый
человек не упускал случая ядовито насмеяться над его наружностью; но все эти насмешки и даже удары Валетка переносил
с удивительным хладнокровием.
Разве только в необыкновенных случаях, как-то: во дни рождений, именин и выборов, повара старинных помещиков приступают к изготовлению долгоносых птиц и, войдя в азарт, свойственный русскому
человеку, когда он сам хорошенько не знает, что делает, придумывают к ним такие мудреные приправы, что гости большей частью
с любопытством и вниманием рассматривают поданные яства, но отведать их никак не решаются.
Ермолай был
человек престранного рода: беззаботен, как птица, довольно говорлив, рассеян и неловок
с виду; сильно любил выпить, не уживался на месте, на ходу шмыгал ногами и переваливался
с боку на бок — и, шмыгая и переваливаясь, улепетывал верст пятьдесят в сутки.
Ермолай любил покалякать
с хорошим
человеком, особенно за чаркой, но и то недолго: встанет, бывало, и пойдет.
И пойдет Ермолай
с своим Валеткой в темную ночь, через кусты да водомоины, а мужичок Софрон его, пожалуй, к себе на двор не пустит, да еще, чего доброго, шею ему намнет: не беспокой-де честных
людей.
Ермолай, этот беззаботный и добродушный
человек, обходился
с ней жестоко и грубо, принимал у себя дома грозный и суровый вид — и бедная его жена не знала, чем угодить ему, трепетала от его взгляда, на последнюю копейку покупала ему вина и подобострастно покрывала его своим тулупом, когда он, величественно развалясь на печи, засыпал богатырским сном.
Последний дворовый
человек чувствовал свое превосходство над этим бродягой и, может быть, потому именно и обращался
с ним дружелюбно; а мужики сначала
с удовольствием загоняли и ловили его, как зайца в поле, но потом отпускали
с Богом и, раз узнавши чудака, уже не трогали его, даже давали ему хлеба и вступали
с ним в разговоры…
Этого-то
человека я взял к себе в охотники, и
с ним-то я отправился на тягу в большую березовую рощу, на берегу Исты.
Появился мельник,
человек высокого роста,
с жирным лицом, бычачьим затылком, круглым и большим животом.
Кроме Митрофана
с его семьей да старого глухого ктитора Герасима, проживавшего Христа ради в каморочке у кривой солдатки, ни одного дворового
человека не осталось в Шумихине, потому что Степушку,
с которым я намерен познакомить читателя, нельзя было считать ни за
человека вообще, ни за дворового в особенности.
Проезжающие по большой орловской дороге молодые чиновники и другие незанятые
люди (купцам, погруженным в свои полосатые перины, не до того) до сих пор еще могут заметить в недальнем расстоянии от большого села Троицкого огромный деревянный дом в два этажа, совершенно заброшенный,
с провалившейся крышей и наглухо забитыми окнами, выдвинутый на самую дорогу.
Это был
человек лет семидесяти,
с лицом правильным и приятным.
— Вельможественный был
человек, известно-с.
Жар меня томил; я предвидел бессонную ночь и рад был поболтать
с добрым
человеком.
Странные дела случаются на свете:
с иным
человеком и долго живешь вместе и в дружественных отношениях находишься, а ни разу не заговоришь
с ним откровенно, от души;
с другим же едва познакомиться успеешь — глядь: либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю подноготную и проболтал.
Не успел я ему ответить, не успела собака моя
с благородной важностью донести до меня убитую птицу, как послышались проворные шаги, и
человек высокого росту,
с усами, вышел из чащи и
с недовольным видом остановился передо мной. Я извинился, как мог, назвал себя и предложил ему птицу, застреленную в его владениях.
Он говорил о хозяйстве, об урожае, покосе, о войне, уездных сплетнях и близких выборах, говорил без принужденья, даже
с участьем, но вдруг вздыхал и опускался в кресла, как
человек, утомленный тяжкой работой, проводил рукой по лицу.
А между тем он вовсе не прикидывался
человеком мрачным и своею судьбою недовольным; напротив, от него так и веяло неразборчивым благоволеньем, радушьем и почти обидной готовностью сближенья
с каждым встречным и поперечным.
Правда, вы в то же самое время чувствовали, что подружиться, действительно сблизиться он ни
с кем не мог, и не мог не оттого, что вообще не нуждался в других
людях, а оттого, что вся жизнь его ушла на время внутрь.
Мы
с Радиловым опять разговорились. Я уже не помню, каким путем мы дошли до известного замечанья: как часто самые ничтожные вещи производят большее впечатление на
людей, чем самые важные.
Представьте себе, любезные читатели,
человека полного, высокого, лет семидесяти,
с лицом, напоминающим несколько лицо Крылова,
с ясным и умным взором под нависшей бровью,
с важной осанкой, мерной речью, медлительной походкой: вот вам Овсяников.
Жил он один
с своей женой в уютном, опрятном домике, прислугу держал небольшую, одевал
людей своих по-русски и называл работниками.
Выйдет, бывало, на двор, сядет в кресла и прикажет голубков поднять; а кругом, на крышах,
люди стоят
с ружьями против ястребов.
Говорит: «Я это болото своими
людьми высушу и суконную фабрику на нем заведу,
с усовершенствованиями.
—
С горя! Ну, помог бы ему, коли сердце в тебе такое ретивое, а не сидел бы
с пьяным
человеком в кабаках сам. Что он красно говорит — вишь невидаль какая!
— Хорошо, похлопочу. Только ты смотри, смотри у меня! Ну, ну, не оправдывайся… Бог
с тобой, Бог
с тобой!.. Только вперед смотри, а то, ей-богу, Митя, несдобровать тебе, — ей-богу, пропадешь. Не все же мне тебя на плечах выносить… я и сам
человек не властный. Ну, ступай теперь
с Богом.
Не успели мы ступить несколько шагов, как нам навстречу из-за густой ракиты выбежала довольно дрянная легавая собака, и вслед за ней появился
человек среднего роста, в синем, сильно потертом сюртуке, желтоватом жилете, панталонах цвета гри-де-лень или блё-д-амур [Розовато-серого (от фр. gris de lin)… голубовато-серого (от фр. bleu d’amour).], наскоро засунутых в дырявые сапоги,
с красным платком на шее и одноствольным ружьем за плечами.
Между прочим, он мне дал заметить, что посещает иногда соседних помещиков, и в город ездит в гости, и в преферанс играет, и
с столичными
людьми знается.
Был у меня приятель, хороший человек-с, но вовсе не охотник, как это бывает-с.
Приход Ермолая, Владимира и
человека с странным прозвищем Сучок прервал мои размышления.
— Глупый человек-с, — промолвил он, когда тот ушел, — совершенно необразованный
человек, мужик-с, больше ничего-с. Дворовым
человеком его назвать нельзя-с… и все хвастал-с… Где ж ему быть актером-с, сами извольте рассудить-с! Напрасно изволили беспокоиться, изволили
с ним разговаривать-с!
Пришлось нам
с братом Авдюшкой, да
с Федором Михеевским, да
с Ивашкой Косым, да
с другим Ивашкой, что
с Красных Холмов, да еще
с Ивашкой Сухоруковым, да еще были там другие ребятишки; всех было нас ребяток
человек десять — как есть вся смена; но а пришлось нам в рольне заночевать, то есть не то чтобы этак пришлось, а Назаров, надсмотрщик, запретил; говорит: «Что, мол, вам, ребяткам, домой таскаться; завтра работы много, так вы, ребятки, домой не ходите».
Смотрят — вдруг от слободки
с горы идет какой-то
человек, такой мудреный, голова такая удивительная…
И идут они,
люди сказывают, до самых теплых морей, где живет птица Гамаюн сладкогласная, и
с дерев лист ни зимой не сыплется, ни осенью, и яблоки растут золотые на серебряных ветках, и живет всяк
человек в довольстве и справедливости…
Он
человек рассудительный и положительный, воспитанье получил, как водится, отличное, служил, в высшем обществе потерся, а теперь хозяйством занимается
с большим успехом.
Вошел
человек, толстый, смуглый, черноволосый,
с низким лбом и совершенно заплывшими глазами.
— Ведь вы, может быть, не знаете, — продолжал он, покачиваясь на обеих ногах, — у меня там мужики на оброке. Конституция — что будешь делать? Однако оброк мне платят исправно. Я бы их, признаться, давно на барщину ссадил, да земли мало! я и так удивляюсь, как они концы
с концами сводят. Впрочем, c’est leur affaire [Это их дело (фр.).]. Бурмистр у меня там молодец, une forte tête [Умная голова (фр.).], государственный
человек! Вы увидите… Как, право, это хорошо пришлось!
Этот, по словам Аркадия Павлыча, государственный
человек был роста небольшого, плечист, сед и плотен,
с красным носом, маленькими голубыми глазами и бородой в виде веера.
Заметим, кстати, что
с тех пор, как Русь стоит, не бывало еще на ней примера раздобревшего и разбогатевшего
человека без окладистой бороды; иной весь свой век носил бородку жидкую, клином, — вдруг, смотришь, обложился кругом словно сияньем, — откуда волос берется!
Софронов сын, трехаршинный староста, по всем признакам
человек весьма глупый, также пошел за нами, да еще присоединился к нам земский Федосеич, отставной солдат
с огромными усами и престранным выражением лица: точно он весьма давно тому назад чему-то необыкновенно удивился да
с тех пор уж и не пришел в себя.
— Пьяный человек-с, — отвечал бурмистр, в первый раз употребляя «слово-ер», — неработящий. Из недоимки не выходит вот уж пятый год-с.
В соседней комнате заскрипела кровать. Дверь отворилась, и вошел
человек лет пятидесяти, толстый, низкого росту,
с бычачьей шеей, глазами навыкате, необыкновенно круглыми щеками и
с лоском по всему лицу.
Купрю не сшибешь!» — раздались на улице и на крыльце, и немного спустя вошел в контору
человек низенького роста, чахоточный на вид,
с необыкновенно длинным носом, большими неподвижными глазами и весьма горделивой осанкой.
В истопники Купрю произвели, в истопники!» Но
человек в сюртуке
с плисовым воротником не обращал ни малейшего внимания на буйство своих товарищей и нисколько не изменялся в лице.
— Пускай шумят, — заговорил, растопыря руки,
человек с плисовым воротником, — мне что за дело! лишь бы меня не трогали. В истопники меня произвели…
— А что будешь делать, Константин Наркизыч! — возразил Куприян, — влюбился
человек — и пропал, и погиб
человек. Ты сперва
с мое поживи, Константин Наркизыч, а тогда уже и осуждай меня.