Неточные совпадения
— Зачем я к нему пойду?.. За мной и так недоимка. Сын-то у меня перед смертию
с год хворал, так и за себя оброку не взнес… Да мне
с полугоря: взять-то
с меня нечего… Уж,
брат, как ты там ни хитри, — шалишь: безответная моя голова! (Мужик рассмеялся.) Уж он там как ни мудри, Кинтильян-то Семеныч, а уж…
— Что ж? это плохо,
брат Влас, —
с расстановкой произнес Туман.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему
брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш
брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я
с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
— А ты не знаешь? —
с жаром подхватил Ильюша, — ну,
брат, откентелева же ты, что Тришки не знаешь?
— Да ведь, отцы вы наши, — для кого хорошо? для нашего
брата, мужика, хорошо; а ведь вы… ах вы, отцы мои, милостивцы, ах вы, отцы мои!.. Простите меня, дурака,
с ума спятил, ей-богу одурел вовсе.
— Хорошо-с. Правду сказать, — продолжал он со вздохом, — у купцов, например, то есть, нашему
брату лучше. У купцов нашему
брату оченно хорошо. Вот к нам вечор приехал купец из Венёва, — так мне его работник сказывал… Хорошо, неча сказать, хорошо.
— Что? грозить мне вздумал? —
с сердцем заговорил он. — Ты думаешь, я тебя боюсь? Нет,
брат, не на того наткнулся! чего мне бояться?.. Я везде себе хлеб сыщу. Вот ты — другое дело! Тебе только здесь и жить, да наушничать, да воровать…
Я уже имел честь представить вам, благосклонные читатели, некоторых моих господ соседей; позвольте же мне теперь, кстати (для нашего
брата писателя всё кстати), познакомить вас еще
с двумя помещиками, у которых я часто охотился,
с людьми весьма почтенными, благонамеренными и пользующимися всеобщим уважением нескольких уездов.
Наш
брат охотник может в одно прекрасное утро выехать из своего более или менее родового поместья
с намереньем вернуться на другой же день вечером и понемногу, понемногу, не переставая стрелять по бекасам, достигнуть наконец благословенных берегов Печоры; притом всякий охотник до ружья и до собаки — страстный почитатель благороднейшего животного в мире: лошади.
Она, изволите видеть, вздумала окончательно развить, довоспитать такую, как она выражалась, богатую природу и, вероятно, уходила бы ее, наконец, совершенно, если бы, во-первых, недели через две не разочаровалась «вполне» насчет приятельницы своего
брата, а во-вторых, если бы не влюбилась в молодого проезжего студента,
с которым тотчас же вступила в деятельную и жаркую переписку; в посланиях своих она, как водится, благословляла его на святую и прекрасную жизнь, приносила «всю себя» в жертву, требовала одного имени сестры, вдавалась в описания природы, упоминала о Гете, Шиллере, Беттине и немецкой философии — и довела наконец бедного юношу до мрачного отчаяния.
Я не посмел разочаровать больного — и в самом деле, зачем ему было знать, что Даша его теперь поперек себя толще, водится
с купцами —
братьями Кондачковыми, белится и румянится, пищит и бранится.
Был у меня щенок от нее, отличный щенок, и в Москву везти хотел, да приятель выпросил вместе
с ружьем; говорит: в Москве тебе,
брат, будет не до того; там уж пойдет совсем,
брат, другое.
— Одна беда, барынь нету, — продолжал он
с глубоким вздохом, — холостой обед, — а то вот где нашему
брату пожива.
Глуп, скажу я вам, один, как пара купеческих лошадей, а изволили бы вы поглядеть, как снисходительно он
с нашим
братом заговаривает, как великодушно изволит улыбаться на любезности наших голодных матушек и дочек!..
Ни
брата у меня не было, ни сестры; то есть, по правде сказать, был какой-то братишка завалящий,
с английской болезнью на затылке, да что-то скоро больно умер…
— Можно, — ответил Ермолай
с обычной своей невозмутимостью. — Вы про здешнюю деревню сказали верно; а только в этом самом месте проживал один крестьянин. Умнеющий! богатый! Девять лошадей имел. Сам-то он помер, и старший сын теперь всем орудует. Человек — из глупых глупый, ну, однако, отцовское добро протрясти не успел. Мы у него лошадьми раздобудемся. Прикажите, я его приведу.
Братья у него, слышно, ребята шустрые… а все-таки он им голова.
— А потому — старшой! Значит, младшие — покоряйся! — Тут Ермолай сильно и непечатно отозвался о младших
братьях вообще. — Я его приведу. Он простой.
С ним — да не сговориться?
Наконец мы, однако, сошлись
с ним на двадцати рублях. Он отправился за лошадьми и чрез час привел их целых пять на выбор. Лошади оказались порядочные, хотя гривы и хвосты у них были спутанные и животы — большие, растянутые, как барабан.
С Филофеем пришло двое его
братьев, нисколько на него не похожих. Маленькие, черноглазые, востроносые, они, точно, производили впечатление ребят «шустрых», говорили много и скоро — «лопотали», как выразился Ермолай, но старшому покорялись.
Они выкатили тарантас из-под навеса да часа полтора возились
с ним и
с лошадьми; то отпускали веревочные постромки, то прикручивали их туго-натуго. Обоим
братьям непременно хотелось запрячь в корень «чалого», потому «ён
с горы спущать могит», — но Филофей решил: кудластого! Так кудластого и заложили в корень.
Филофей задергал вожжами, закричал тонким-тонким голосом: «Эх вы, махонькие!» —
братья его подскочили
с обеих сторон, подстегнули под брюхо пристяжных — и тарантас тронулся, свернул из ворот на улицу; кудластый хотел было махнуть к себе на двор, но Филофей образумил его несколькими ударами кнута — и вот мы уже выскочили из деревни и покатили по довольно ровной дороге, между сплошными кустами густого орешника.
— Ох,
брат Филофей, — промолвил я, — едем мы
с тобою на смерть. Прости меня, коли я тебя загубил.
— Господин почтенный, едем мы
с честного пирка, со свадебки; нашего молодца, значит, женили; как есть уложили: ребята у нас все молодые, головы удалые — выпито было много, а опохмелиться нечем; то не будет ли ваша такая милость, не пожалуете ли нам деньжонок самую чуточку, — так, чтобы по косушке на
брата? Выпили бы мы за ваше здоровье, помянули бы ваше степенство; а не будет вашей к нам милости — ну, просим не осерчать!
Охота
с ружьем и собакой прекрасна сама по себе, für sich, как говаривали в старину; но, положим, вы не родились охотником: вы все-таки любите природу и свободу; вы, следовательно, не можете не завидовать нашему
брату… Слушайте.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я,
брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков.
С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу.
С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что,
брат Пушкин?» — «Да так,
брат, — отвечает, бывало, — так как-то всё…» Большой оригинал.
С утра встречались странникам // Все больше люди малые: // Свой
брат крестьянин-лапотник, // Мастеровые, нищие, // Солдаты, ямщики. // У нищих, у солдатиков // Не спрашивали странники, // Как им — легко ли, трудно ли // Живется на Руси? // Солдаты шилом бреются, // Солдаты дымом греются — // Какое счастье тут?..
— // Вдруг вставил слово грубое // Еремин,
брат купеческий, // Скупавший у крестьян // Что ни попало, лапти ли, // Теленка ли, бруснику ли, // А главное — мастак // Подстерегать оказии, // Когда сбирались подати // И собственность вахлацкая // Пускалась
с молотка.
Как
с игры да
с беганья щеки // разгораются, // Так
с хорошей песенки духом // поднимаются // Бедные, забитые…» Прочитав // торжественно //
Брату песню новую (
брат сказал: // «Божественно!»), // Гриша спать попробовал.