Нужно ли рассказывать читателю, как посадили сановника на первом месте между штатским генералом и губернским предводителем, человеком с свободным и достойным выражением лица, совершенно соответствовавшим его накрахмаленной манишке, необъятному жилету и круглой табакерке с французским табаком, — как хозяин хлопотал, бегал, суетился, потчевал гостей, мимоходом улыбался спине сановника и, стоя в углу, как школьник, наскоро перехватывал тарелочку супу или кусочек говядины, — как дворецкий подал рыбу в полтора аршина длины и с букетом во рту, — как слуги, в ливреях, суровые
на вид, угрюмо приставали к каждому дворянину то с малагой, то с дрей-мадерой и как почти все дворяне, особенно пожилые, словно нехотя покоряясь чувству долга, выпивали рюмку за рюмкой, — как, наконец, захлопали бутылки шампанского и начали провозглашаться заздравные тосты: все это, вероятно, слишком известно читателю.
Неточные совпадения
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря
на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв
вида ромба или трапеции.
Ермолай был человек престранного рода: беззаботен, как птица, довольно говорлив, рассеян и неловок с
виду; сильно любил выпить, не уживался
на месте,
на ходу шмыгал ногами и переваливался с боку
на бок — и, шмыгая и переваливаясь, улепетывал верст пятьдесят в сутки.
Ермолай, этот беззаботный и добродушный человек, обходился с ней жестоко и грубо, принимал у себя дома грозный и суровый
вид — и бедная его жена не знала, чем угодить ему, трепетала от его взгляда,
на последнюю копейку покупала ему вина и подобострастно покрывала его своим тулупом, когда он, величественно развалясь
на печи, засыпал богатырским сном.
Носил он просторный синий сюртук с длинными рукавами, застегнутый доверху, шелковый лиловый платок
на шее, ярко вычищенные сапоги с кистями и вообще с
виду походил
на зажиточного купца.
В «тверёзом»
виде не лгал; а как выпьет — и начнет рассказывать, что у него в Питере три дома
на Фонтанке: один красный с одной трубой, другой — желтый с двумя трубами, а третий — синий без труб, и три сына (а он и женат-то не бывал): один в инфантерии, другой в кавалерии, третий сам по себе…
— Ну, — промолвил я, — видал ты, Кузьма,
виды на своем веку! Что ж ты теперь в рыболовах делаешь, коль у вас рыбы нету?
Лощина эта имела
вид почти правильного котла с пологими боками;
на дне ее торчало стоймя несколько больших белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до того в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо, что сердце у меня сжалось.
Старик неохотно встал и вышел за мной
на улицу. Кучер мой находился в раздраженном состоянии духа: он собрался было попоить лошадей, но воды в колодце оказалось чрезвычайно мало, и вкус ее был нехороший, а это, как говорят кучера, первое дело… Однако при
виде старика он осклабился, закивал головой и воскликнул...
Я попросил Ерофея заложить ее поскорей. Мне самому захотелось съездить с Касьяном
на ссечки: там часто водятся тетерева. Когда уже тележка была совсем готова, и я кое-как вместе с своей собакой уже уместился
на ее покоробленном лубочном дне, и Касьян, сжавшись в комочек и с прежним унылым выражением
на лице, тоже сидел
на передней грядке, — Ерофей подошел ко мне и с таинственным
видом прошептал...
Аркадий Павлыч, при
виде падения доморощенного Карема, испугался не
на шутку и тотчас велел спросить: целы ли у него руки?
Несколько мужиков в пустых телегах попались нам навстречу; они ехали с гумна и пели песни, подпрыгивая всем телом и болтая ногами
на воздухе; но при
виде нашей коляски и старосты внезапно умолкли, сняли свои зимние шапки (дело было летом) и приподнялись, как бы ожидая приказаний.
Кроме полезного, Софрон заботился еще о приятном: все канавы обсадил ракитником, между скирдами
на гумне дорожки провел и песочком посыпал,
на ветряной мельнице устроил флюгер в
виде медведя с разинутой пастью и красным языком, к кирпичному скотному двору прилепил нечто вроде греческого фронтона и под фронтоном белилами надписал: «Пастроен вселе Шипилофке втысеча восем Сод саракавом году.
На третьей картине представлена была полунагая женщина в лежачем положении en raccourci [В уменьшенном
виде (фр.).], с красными коленями и очень толстыми пятками.
С людьми же, стоящими
на низших ступенях общества, он обходится еще страннее: вовсе
на них не глядит и, прежде чем объяснит им свое желание или отдаст приказ, несколько раз сряду, с озабоченным и мечтательным
видом, повторит: «Как тебя зовут?.. как тебя зовут?», ударяя необыкновенно резко
на первом слове «как», а остальные произнося очень быстро, что придает всей поговорке довольно близкое сходство с криком самца-перепела.
Я не дождался конца сделки и ушел. У крайнего угла улицы заметил я
на воротах сероватого домика приклеенный большой лист бумаги. Наверху был нарисован пером конь с хвостом в
виде трубы и нескончаемой шеей, а под копытами коня стояли следующие слова, написанные старинным почерком...
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу: нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с трубой и дымом в
виде винта, собаку «en face», похожую
на скамью, деревцо с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки».
Какие они им подносят перспективные
виды собственных комнат с щеткой
на правом плане, грядкой сору
на вылощенном полу, желтым самоваром
на столе возле окна и самим хозяином, в халате и ермолке, с ярким бликом света
на щеке!
Много видал он
на своем веку, пережил не один десяток мелких дворян, заезжавших к нему за «очищенным», знает все, что делается
на сто верст кругом, и никогда не пробалтывается, не показывает даже
виду, что ему и то известно, чего не подозревает самый проницательный становой.
Первое впечатление, которое производил
на вас
вид этого человека, было чувство какой-то грубой, тяжелой, но неотразимой силы.
Тот кивнул головой, сел
на лавку, достал из шапки полотенце и начал утирать лицо; а Обалдуй с торопливой жадностью выпил стакан и, по привычке горьких пьяниц, крякая, принял грустно озабоченный
вид.
Ну из чего он бегает, помилуйте, то и дело
на часы смотрит, улыбается, потеет, важный
вид принимает, нас с голоду морит?
Большая терраса вела из дому в сад, перед террасой красовалась продолговатая клумба, покрытая розами;
на каждом конце клумбы росли две акации, еще в молодости переплетенные в
виде винта покойным хозяином.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба
на нос. Я посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола
на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в
виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
Заря уже занялась, когда он возвратился домой. Образа человеческого не было
на нем, грязь покрывала все платье, лицо приняло дикий и страшный
вид, угрюмо и тупо глядели глаза. Сиплым шепотом прогнал он от себя Перфишку и заперся в своей комнате. Он едва держался
на ногах от усталости, но он не лег в постель, а присел
на стул у двери и схватился за голову.
На другой день Чертопханов вместе с Лейбой выехал из Бессонова
на крестьянской телеге. Жид являл
вид несколько смущенный, держался одной рукой за грядку и подпрыгивал всем своим дряблым телом
на тряском сиденье; другую руку он прижимал к пазухе, где у него лежала пачка ассигнаций, завернутых в газетную бумагу; Чертопханов сидел, как истукан, только глазами поводил кругом и дышал полной грудью; за поясом у него торчал кинжал.