Неточные совпадения
К
ужасу Санина, он вдруг пустился толковать своему собеседнику о некоторой юной невинной девице, один мизинец которой стоит больше, чем все офицеры
мира… (oune zeune damigella innoucenta, qu'a ella sola dans soun peti doa vale più que toutt le zouffissie del mondo!) и несколько раз с жаром повторил: «Это стыд! это стыд!» (E ouna onta, ouna onta!)
Эту мертвенную слепоту к жизни мы видели у Достоевского. Жизненный инстинкт спит в нем глубоким, летаргическим сном. Какое может быть разумное основание для человека жить, любить, действовать, переносить
ужасы мира? Разумного основания нет, и жизнь теряет внутреннюю, из себя идущую ценность.
Самовластительный Злодей! // Тебя, твой трон я ненавижу, // Твою погибель, смерть детей // С жестокой радостию вижу. // Читают на твоём челе // Печать проклятия народы, // Ты
ужас мира, стыд природы, // Упрёк ты Богу на земле.
И ребячески-суетною радостью загорелись настороженные глаза от похвал. Губы неудержимо закручивались в самодовольную улыбку, лицо сразу стало глупым. Я вглядывался, — мелкий, тщеславный человек, а глубоко внутри, там строго светится у него что-то большое, серьезное, широко живет собою — такое безучастное к тому, что скажут. Таинственная, завидно огромная жизнь.
Ужас мира и зло, скука и пошлость — все перерабатывается и претворяется в красоту.
Неточные совпадения
И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громадно несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный
миру смех и незримые, неведомые ему слезы! И далеко еще то время, когда иным ключом грозная вьюга вдохновенья подымется из облеченной в святый
ужас и в блистанье главы и почуют в смущенном трепете величавый гром других речей…
«Буржуазия Франции оправдала кровь и
ужасы революции, показав, что она умеет жить легко и умно, сделав свой прекрасный, древний город действительно Афинами
мира…»
Его гнал от обрыва
ужас «падения» его сестры, его красавицы, подкошенного цветка, — а ревность, бешенство и более всего новая, неотразимая красота пробужденной Веры влекли опять к обрыву, на торжество любви, на этот праздник, который, кажется, торжествовал весь
мир, вся природа.
С отъездом Веры Райского охватил
ужас одиночества. Он чувствовал себя сиротой, как будто целый
мир опустел, и он очутился в какой-то бесплодной пустыне, не замечая, что эта пустыня вся в зелени, в цветах, не чувствуя, что его лелеет и греет природа, блистающая лучшей, жаркой порой лета.
Человечество и весь
мир могут перейти к высшему бытию, и не будет уже материальных насильственных войн с
ужасами, кровью и убийством.