Сени и лестницу я прошел, еще не проснувшись хорошенько, но в передней замок двери, задвижка, косая половица, ларь, старый подсвечник, закапанный салом по-старому, тени от кривой, холодной, только что зажженной светильни сальной свечи, всегда пыльное, не выставлявшееся двойное окно, за которым, как я помнил, росла рябина, — все это так было знакомо, так полно воспоминаний, так дружно между собой, как будто соединено одной мыслью, что я вдруг
почувствовал на себе ласку этого милого старого дома.
Неточные совпадения
Едва я успел упасть
на диван, как
почувствовал такую тошноту и такую слабость, что, вообразив
себе, что трубка для меня смертельна, мне показалось, что я умираю.
Итак, я отправился один. Первый визит был, по местности, к Валахиной,
на Сивцевом Вражке. Я года три не видал Сонечки, и любовь моя к ней, разумеется, давным-давно прошла, но в душе оставалось еще живое и трогательное воспоминание прошедшей детской любви. Мне случалось в продолжение этих трех лет вспоминать об ней с такой силой и ясностью, что я проливал слезы и
чувствовал себя снова влюбленным, но это продолжалось только несколько минут и возвращалось снова не скоро.
— Ах, я бы вас не узнал, — отвечал я, несмотря
на то, что в это самое время думал, что я всегда бы узнал ее. Я
чувствовал себя снова в том беспечно веселом расположении духа, в котором я пять лет тому назад танцевал с ней гросфатер
на бабушкином бале.
Во время рассказа Валахиной о потере мужа я еще раз вспомнил о том, что я влюблен, и подумал еще, что, вероятно, и мать уже догадалась об этом, и
на меня снова нашел припадок застенчивости, такой сильной, что я
чувствовал себя не в состоянии пошевелиться ни одним членом естественно.
Он прекрасный человек и был очень ласков ко мне, — говорил я, желая, между прочим, внушить своему другу, что все это я говорю не вследствие того, чтобы я
чувствовал себя униженным перед князем, — но, — продолжал я, — мысль о том, что
на меня могут смотреть, как
на княжну, которая живет у него в доме и подличает перед ним, — ужасная мысль.
Во время чая чтение прекратилось и дамы занялись разговором между
собой о лицах и обстоятельствах мне незнакомых, как мне казалось, только для того, чтобы, несмотря
на ласковый прием, все-таки дать мне
почувствовать ту разницу, которая по годам и положению в свете была между мною и ими.
Помню, что в одном из прочитанных мною в это лето сотни романов был один чрезвычайно страстный герой с густыми бровями, и мне так захотелось быть похожим
на него наружностью (морально я
чувствовал себя точно таким, как он), что я, рассматривая свои брови перед зеркалом, вздумал простричь их слегка, чтоб они выросли гуще, но раз, начав стричь, случилось так, что я выстриг в одном месте больше, — надо было подравнивать, и кончилось тем, что я, к ужасу своему, увидел
себя в зеркало безбровым и вследствие этого очень некрасивым.
Я с завистью смотрел
на них и втихомолку работал над французским языком, над наукой кланяться, не глядя
на того, кому кланяешься, над разговором, танцеваньем, над вырабатываньем в
себе ко всему равнодушия и скуки, над ногтями,
на которых я резал
себе мясо ножницами, — и все-таки
чувствовал, что мне еще много оставалось труда для достижения цели.
Вследствие его и досады, порожденной им, напротив, я даже скоро нашел, что очень хорошо, что я не принадлежу ко всему этому обществу, что у меня должен быть свой кружок, людей порядочных, и уселся
на третьей лавке, где сидели граф Б., барон З., князь Р., Ивин и другие господа в том же роде, из которых я был знаком с Ивиным и графом Б. Но и эти господа смотрели
на меня так, что я
чувствовал себя не совсем принадлежащим и к их обществу.
Я не принадлежал ни к какой компании и,
чувствуя себя одиноким и неспособным к сближению, злился. Один студент
на лавке передо мной грыз ногти, которые были все в красных заусенцах, и это мне показалось до того противно, что я даже пересел от него подальше. В душе же мне, помню, в этот первый день было очень грустно.
— Да… нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, он
почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница Шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
Он нарочно пошевелился и что-то погромче пробормотал, чтоб и виду не подать, что прячется; потом позвонил в третий раз, но тихо, солидно и без всякого нетерпения. Вспоминая об этом после, ярко, ясно, эта минута отчеканилась в нем навеки; он понять не мог, откуда он взял столько хитрости, тем более что ум его как бы померкал мгновениями, а тела своего он почти и не
чувствовал на себе… Мгновение спустя послышалось, что снимают запор.
Неточные совпадения
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все
чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой.
На другой день пожар уничтожился сам
собою вследствие недостатка питания.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что
почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого
на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
По-видимому, эта женщина представляла
собой тип той сладкой русской красавицы, при взгляде
на которую человек не загорается страстью, но
чувствует, что все его существо потихоньку тает.
Долго ли, коротко ли они так жили, только в начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое время увидел Аленку и
почувствовал, что язык у него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел
на улицу и поманил за
собой Аленку.