Неточные совпадения
Мокрая земля, по которой кое-где выбивали ярко-зеленые иглы травы с желтыми стебельками, блестящие на солнце ручьи, по которым вились кусочки земли и щепки, закрасневшиеся прутья сирени с вспухлыми почками, качавшимися под самым окошком, хлопотливое чиликанье птичек, копошившихся в этом кусте, мокрый от таявшего на нем снега черноватый забор, а главное — этот пахучий сырой воздух и радостное солнце
говорили мне внятно, ясно
о чем-то новом и прекрасном, которое, хотя я не могу передать так, как оно сказывалось мне, я постараюсь передать так, как я воспринимал его, — все мне
говорило про красоту, счастье и добродетель,
говорило, что как
то, так и другое легко и возможно для меня, что одно не может быть без другого, и даже что красота, счастье и добродетель — одно и
то же.
Извозчик, увидав, как я два раза пробежал по двору, чтоб доставать деньги, должно быть, догадавшись, зачем я бегаю, слез с дрожек и, несмотря на
то, что казался мне таким добрым, громко начал
говорить, с видимым желанием уколоть меня,
о том, как бывают шаромыжники, которые не платят за езду.
Я подвинулся ближе к столу, но профессора продолжали почти шепотом
говорить между собой, как будто никто из них и не подозревал моего присутствия. Я был тогда твердо убежден, что всех трех профессоров чрезвычайно занимал вопрос
о том, выдержу ли я экзамен и хорошо ли я его выдержу, но что они так только, для важности, притворялись, что это им совершенно все равно и что они будто бы меня не замечают.
Может быть, Дубков был и лучше, может быть, и хуже меня, но наверное уже было
то, что он очень часто лгал, не признаваясь в этом, что я заметил в нем эту слабость и, разумеется, не решался ему
говорить о ней.
В
то время как она
говорила, я успел подумать
о том положении, в котором я находился в настоящую минуту, и решил сам с собою, что в настоящую минуту я был влюблен.
Когда она
говорила о брате и особенно
о том, что он против воли maman пошел в гусары, она сделала испуганное лицо, и все младшие княжны, сидевшие молча, сделали тоже испуганные лица; когда она
говорила о кончине бабушки, она сделала печальное лицо, и все младшие княжны сделали
то же; когда она вспомнила
о том, как я ударил St.
— Да, ты не поверишь, как мне было неприятно, —
говорил я в
тот же день вечером Дмитрию, желая похвастаться перед ним чувством отвращения к мысли
о том, что я наследник (мне казалось, что это чувство очень хорошее), — как мне неприятно было нынче целых два часа пробыть у князя.
Он прекрасный человек и был очень ласков ко мне, —
говорил я, желая, между прочим, внушить своему другу, что все это я
говорю не вследствие
того, чтобы я чувствовал себя униженным перед князем, — но, — продолжал я, — мысль
о том, что на меня могут смотреть, как на княжну, которая живет у него в доме и подличает перед ним, — ужасная мысль.
Я, который сейчас только
говорил Дмитрию, своему другу,
о том, как деньги портят отношения, на другой день утром, перед нашим отъездом в деревню, когда оказалось, что я промотал все свои деньги на разные картинки и стамбулки, взял у него двадцать пять рублей ассигнациями на дорогу, которые он предложил мне, и потом очень долго оставался ему должен.
Я
говорю не
о любви молодого мужчины к молодой девице и наоборот, я боюсь этих нежностей и был так несчастлив в жизни, что никогда не видал в этом роде любви ни одной искры правды, а только ложь, в которой чувственность, супружеские отношения, деньги, желание связать или развязать себе руки до
того запутывали самое чувство, что ничего разобрать нельзя было.
Для
того чтобы поддержать в себе это приятное чувство, они постоянно в самых изящных выражениях
говорят о своей любви как самому предмету, так и всем
тем, кому даже и нет до этой любви никакого дела.
Варенька, передававшая мне в это время чашку чая, и Софья Ивановна, смотревшая на меня в
то время, как я
говорил, обе отвернулись от меня и заговорили
о другом, с выражением лица, которое потом я часто встречал у добрых людей, когда очень молодой человек начинает очевидно лгать им в глаза, и которое значит: «Ведь мы знаем, что он лжет, и зачем он это делает, бедняжка!..»
— Да, — отвечал я, хотя и думал
о другом, но мне показалось, что действительно я об этом думал, — да, это очень нехорошо, я даже и не ожидал от тебя этого, — сказал я, чувствуя в эту минуту особенное удовольствие в
том, что я
говорил ему ты. — Ну, что зубы твои? — прибавил я.
Его переход в разговоре от
того, что я не влюблен, к похвалам своей сестре чрезвычайно обрадовал меня и заставил покраснеть, но я все-таки ничего не сказал ему
о его сестре, и мы продолжали
говорить о другом.
Все это я
говорил только для
того, чтобы показать себя с более выгодной стороны и чтобы товарищ меня полюбил еще больше за это; но почти всякий раз, напротив, вследствие сообщенного известия
о моем родстве с князем Иваном Иванычем и дрожках, к удивлению моему, товарищ вдруг становился со мной горд и холоден.
Все
говорили, что эта барышня еще умнее и ученее своей матери; но я никак не мог судить об этом, потому что, чувствуя какой-то подобострастный страх при мысли
о ее уме и учености, я только один раз
говорил с ней, и
то с неизъяснимым трепетом.
Чувствуя, что Володе будет неприятно известие
о том, чтодва братца влюблены в одну девицу, я не
говорил ему
о своей любви.
Я находил большое удовольствие
говорить при ней, слушать ее пение и вообще знать
о ее присутствии в
той же комнате, в которой был я; но мысль
о том, какие будут впоследствии мои отношения с Варенькой, и мечты
о самопожертвовании для своего друга, ежели он влюбится в мою сестру, уже редко приходили мне в голову.
Притом в ней было такое отсутствие
той в высшей степени развитой в нашем доме способности понимания,
о которой я уже
говорил, и привычки ее были так противоположны
тем, которые укоренились в нашем доме, что уже это одно дурно располагало в ее пользу.
Она спрашивала его рассеянно
о том, был ли он счастлив в игре, и с снисходительной внимательностью, улыбаясь и покачивая головою, слушала, что он
говорил ей
о том, что он делал в клубе, и
о том, что он в сотый раз ее просит никогда не дожидаться его.
Недели две почти каждый день я ходил по вечерам заниматься к Зухину. Занимался я очень мало, потому что, как
говорил уже, отстал от товарищей и, не имея сил один заняться, чтоб догнать их, только притворялся, что слушаю и понимаю
то, что они читают. Мне кажется, что и товарищи догадывались
о моем притворстве, и часто я замечал, что они пропускали места, которые сами знали, и никогда не спрашивали меня.
Неточные совпадения
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И как начал
говорить о литературе,
то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
Городничий. Ну, а что из
того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы…
О, я знаю вас: вы если начнете
говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Г-жа Простакова. Полно, братец,
о свиньях —
то начинать. Поговорим-ка лучше
о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с
того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
— Не к
тому о сем
говорю! — объяснился батюшка, — однако и
о нижеследующем не излишне размыслить: паства у нас равнодушная, доходы малые, провизия дорогая… где пастырю-то взять, господин бригадир?
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича
о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или,
говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь
о правде,
то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.