Неточные совпадения
Кроме того, русские критики указывали и на то, что приложение к жизни заповеди о непротивлении злу насилием, своротило бы
человечество с того пути цивилизации, по которому оно
идет. Путь же цивилизации, по которому
идет европейское
человечество, есть, по их мнению, тот самый, по которому и должно всегда
идти всё
человечество.
Сущность всякого религиозного учения — не в желании символического выражения сил природы, не в страхе перед ними, не в потребности к чудесному и не во внешних формах ее проявления, как это думают люди науки. Сущность религии в свойстве людей пророчески предвидеть и указывать тот путь жизни, по которому должно
идти человечество, в ином, чем прежнее, определении смысла жизни, из которого вытекает и иная, чем прежняя, вся будущая деятельность
человечества.
Свойство этого провидения того пути, по которому должно
идти человечество, в большей или меньшей степени обще всем людям; но всегда во все времена были люди, в которых это свойство проявлялось с особенной силой, и люди эти ясно и точно выражали то, что смутно чувствовали все люди, и устанавливали новое понимание жизни, из которого вытекала иная, чем прежняя, деятельность, на многие сотни и тысячи лет.
Заповеди эти суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства, к которому
идет человечество, той степени совершенства, которая возможна в известный период развития
человечества.
«Человек любит себя (свою животную жизнь), любит семью, любит даже отечество. Отчего же бы ему не полюбить и
человечество? Так бы это хорошо было. Кстати же это самое проповедует и христианство». Так думают проповедники позитивного, коммунистического, социалистического братства. Действительно это бы было очень хорошо, но никак этого не может быть, потому что любовь, основанная на личном и общественном жизнепонимании, дальше любви к государству
идти не может.
Ни человек, ни
человечество не могут в своем движении возвращаться назад. Жизнепонимание общественное, семейное и государственное пережито людьми, и надо
идти вперед и усвоить следующее, высшее жизнепонимание, что и совершается теперь.
Как мы можем знать, далеко ли до той цели, к которой приближается
человечество, когда мы не знаем, как будет подвигаться к этой цели
человечество, от которого зависит —
идти или не
идти, остановиться, умерить свое движение или усилить его.
И этот ум остается без пользы для общества, оно отвергает его, оно подавляет его, оно задушает его, а история
человечества пошла бы в десять раз быстрее, если бы этот ум не был опровергаем и убиваем, а действовал бы.
Неточные совпадения
Стародум. Благодарение Богу, что
человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная
слава, там
человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
— Э-эх! человек недоверчивый! — засмеялся Свидригайлов. — Ведь я сказал, что эти деньги у меня лишние. Ну, а просто, по
человечеству, не допускаете, что ль? Ведь не «вошь» же была она (он ткнул пальцем в тот угол, где была усопшая), как какая-нибудь старушонка процентщица. Ну, согласитесь, ну «Лужину ли, в самом деле, жить и делать мерзости, или ей умирать?». И не помоги я, так ведь «Полечка, например, туда же, по той же дороге
пойдет…».
«Я видел в приюте слепых, как ходят эти несчастные, вытянув руки вперед, не зная, куда
идти. Но все
человечество не есть ли такие же слепцы, не ходят ли они в мире тоже ощупью?»
«Революция силами дикарей. Безумие, какого никогда не знало
человечество. И пред лицом врага. Казацкая мечта. Разин, Пугачев — казаки, они
шли против Москвы как государственной организации, которая стесняла их анархическое своеволие. Екатерина правильно догадалась уничтожить Запорожье», — быстро думал он и чувствовал, что эти мысли не могут утешить его.
Когда Старцев пробовал заговорить даже с либеральным обывателем, например, о том, что
человечество,
слава богу,
идет вперед и что со временем оно будет обходиться без паспортов и без смертной казни, то обыватель глядел на него искоса и недоверчиво и спрашивал: «Значит, тогда всякий может резать на улице кого угодно?» А когда Старцев в обществе, за ужином или чаем, говорил о том, что нужно трудиться, что без труда жить нельзя, то всякий принимал это за упрек и начинал сердиться и назойливо спорить.