Неточные совпадения
Без этого же
отношения к цели рассуждений, рассуждения мельника, как бы они ни были красивы и логичны, сами в себе будут неправильны и, главное, праздны; будут подобны рассуждениям Кифы Мокеевича, рассуждавшего о
том, какой толщины должна бы быть скорлупа слонового яйца, если бы слоны выводились из яиц как птицы. И таковы, по моему мнению, рассуждения нашей современной науки о жизни.
«La vіе est l’ensemble des fonctions, qui resistent à la mort. La vie est l’ensemble des phénomènes, qui se succèdent pendant un temps limité dans un être organisé». «Жизнь есть двойной процесс разложения и соединения, общего и вместе с
тем непрерывного. Жизнь есть известное сочетание разнородных изменений, совершающихся последовательно. Жизнь есть организм в действии. Жизнь есть особенная деятельность органического вещества. Жизнь есть приспособление внутренних
отношений к внешним».
Существует материя и ее энергия. Энергия движет, движение механическое переходит в молекулярное, молекулярное выражается теплом, электричеством, нервной, мозговой деятельностью. И все без исключения явления жизни объясняются
отношениями энергий. Всё так красиво, просто, ясно и, главное, удобно. Так что, если нет всего
того, чего нам так хочется и что так упрощает всю нашу жизнь,
то всё это надо как-нибудь выдумать.
Жизнь человеческая начинается только с проявления разумного сознания, —
того самого, которое открывает человеку одновременно и свою жизнь, и в настоящем и в прошедшем, и жизнь других личностей, и всё, неизбежно вытекающее из
отношений этих личностей, страдания и смерть, —
то самое, что производит в нем отрицание блага личной жизни и противоречие, которое, ему кажется, останавливает его жизнь.
Вместо
того, чтобы изучать
тот закон, которому, для достижения своего блага, должна быть подчинена животная личность человека, и, только познав этот закон, на основании его изучать все остальные явления мира, ложное познание направляет свои усилия на изучение только блага и существования животной личности человека, без всякого
отношения к главному предмету знания, — подчинению этой животной личности человека закону разума, для достижения блага истинной жизни.
Движение в высоту предмета, движущегося вместе с
тем и в плоскости, будет точным подобием
отношения истинной жизни человеческой к жизни животной личности, или жизни истинной к жизни временной и пространственной. Движение предмета к верху не зависит и не может ни увеличиться, ни уменьшиться от его движения в плоскости.
То же и с определением жизни человеческой. Жизнь истинная проявляется всегда в личности, но не зависит, не может ни увеличиться, ни уменьшиться от такого или другого существования личности.
Животное может жить только для своего тела — ничто не мешает ему жить так; оно удовлетворяет своей личности и бессознательно служит своему роду и не знает
того, что оно есть личность; но разумный человек не может жить только для своего тела. Он не может жить так потому, что он знает, что он личность, а потому знает, что и другие существа — такие же личности, как и он, знает всё
то, что должно происходить от
отношений этих личностей.
Точно
то же и по
отношению к любви к отечеству, избранным занятиям и ко всем людям.
Если бы даже человек, не понимающий жизни, и захотел искренно отдаться деятельности любви, он не будет в состоянии этого сделать до
тех пор, пока он не поймет жизни и не изменит всё свое
отношение к ней.
Мое сознание говорит мне только: я есмь; я есмь с
тем моим
отношением к миру, в котором я нахожусь теперь.
То, что соединяет в одно все разрозненные сознания, соединяющиеся в свою очередь в одно наше тело, есть нечто весьма определенное, хотя и независимое от пространственных и временных условий, и вносится нами в мир из области внепространственной и вневременной; это-то нечто, состоящее в моем известном, исключительном
отношении к миру, и есть мое настоящее и действительное я.
Себя я разумею, как это основное свойство, и других людей, если я знаю их,
то знаю только, как особенные какие-то
отношения к миру.
Каждое отдельное животное: лошадь, собаку, корову, если я знаю их и имею с ними серьезное душевное общение, я знаю не по внешним признакам, а по
тому особенному
отношению к миру, в котором стоит каждое из них, — по
тому, что каждое из них, и в какой степени, любит и не любит.
Если я знаю особые различные породы животных,
то, строго говоря, я знаю их не столько по внешним признакам, сколько по
тому, что каждая из них — лев, рыба, паук — представляют общее особенное
отношение к миру.
Основа всего
того, что я знаю о себе и о всем мире, есть
то особенное
отношение к миру, в котором я нахожусь и вследствие которого я вижу другие существа, находящиеся в своем особенном
отношении к миру. Мое же особенное
отношение к миру установилось не в этой жизни и началось не с моим телом и не с рядом последовательных во времени сознаний.
И потому может уничтожиться мое тело, связанное в одно моим временным сознанием, может уничтожиться и самое мое временное сознание, но не может уничтожиться
то мое особенное
отношение к миру, составляющее мое особенное я, из которого создалось для меня всё, что есть.
Вопрос в
том, уничтожает ли плотская смерть
то, что соединяет все последовательные сознания в одно, т. е. мое особенное
отношение к миру?
Для
того же, чтобы утверждать это, надо прежде доказать, что это-то особенное
отношение к миру, соединяющее в одно все последовательные сознания, родилось с моим плотским существованием, а потому и умрет с ним.
В этой и только в этой вневременной и внепространственной основе моего особенного
отношения к миру, соединяющей все памятные мне сознания и сознания, предшествующие памятной мне жизни (как это говорит Платон и как мы все это в себе чувствуем), — в ней-то, в этой основе, в особенном моем
отношении к миру и есть
то особенное я, за которое мы боимся, что оно уничтожится с плотской смертью.
Да ведь
то, на чем происходят все эти перемены, — особенное
отношение к миру, —
то, в чем состоит сознание истинной жизни, началось не с рождения тела, а вне тела и вне времени.
То неизбежное уничтожение плотского существования, которое мы на себе видим, показывает нам, что
отношение, в котором мы находимся к миру, не есть постоянное, но что мы вынуждены устанавливать другое.
Жизнь есть неперестающее движение, а оставаясь в
том же
отношении к миру, оставаясь на
той степени любви, с которой он вступил в жизнь, он чувствует остановку ее, и ему представляется смерть.
Но не
то для человека, понимающего жизнь. Такой человек знает, что он внес в свою теперешнюю жизнь свое особенное
отношение к миру, свою любовь к одному и нелюбовь к другому из скрытого для него прошедшего. Он знает, что эта-то любовь к одному и нелюбовь к другому, внесенная им в это его существование, есть самая сущность его жизни; что это не есть случайное свойство его жизни, но что это одно имеет движение жизни, — и он в одном этом движении, в увеличении любви, полагает свою жизнь.
Человеку, понимающему свою жизнь, как известное особенное
отношение к миру, с которым он вступил в существование и которое росло в его жизни увеличением любви, верить в свое уничтожение всё равно, что человеку, знающему внешние видимые законы мира, верить в
то, что его нашла мать под капустным листом и что тело его вдруг куда-то улетит, так что ничего не останется.
Сделалось
то, что доступное моему наблюдению в пространстве и времени проявление его
отношения к миру исчезло из моих глаз и ничего не осталось.
Мой брат умер, кокон его, правда, остался пустой, я не вижу его в
той форме, в которой я до этого видел его, но исчезновение его из моих глаз не уничтожило моего
отношения к нему.
Я могу сказать, что он вышел из
того низшего
отношения к миру, в котором он был как животное, и в котором я еще нахожусь, — вот и всё; могу сказать, что я не вижу
того центра нового
отношения к миру, в котором он теперь; но не могу отрицать его жизни, потому что чувствую на себе ее силу.
Он как бы в установлении
отношения к миру поднимает меня на
ту ступень, на которую он поднялся, и мне, моему особенному живому я, становится яснее
та следующая ступень, на которую он уже вступил, скрывшись из моих глаз, но увлекая меня за собою.
Какой бы тесный ни был круг деятельности человека — Христос он, Сократ, добрый, безвестный, самоотверженный старик, юноша, женщина, — если он живет, отрекаясь от личности для блага других, он здесь, в этой жизни уже вступает в
то новое
отношение к миру, для которого нет смерти, и установление которого есть для всех людей дело этой жизни.
Верить в будущую жизнь может только
тот, кто сделал свою работу жизни, установил в этой жизни
то новое
отношение к миру, которое уже не умещается в нем.
Боязнь потери
того, что одно есть, происходит только от
того, что жизнь представляется человеку нетолько в одном известном ему, но невидимом, особенном
отношении его разумного сознания к миру, но и в двух неизвестных ему, но видимых ему
отношениях: его животного сознания и тела к миру.
Не понимая
того, что
отношение его разумного сознания к миру есть единственная его жизнь, человек представляет себе свою жизнь еще и в видимом
отношении животного сознания и вещества к миру, и боится потерять свое особенное
отношение разумного сознания к миру, когда в его личности нарушается прежнее
отношение его животного и вещества, его составляющего, к миру.
При этом взгляде оказывается
то, что
отношение его животного сознания к миру не может уничтожиться, — животное продолжает себя в своей породе;
отношение вещества к миру уже никак не может уничтожиться и вечно; а самое драгоценное — разумное сознание его — не только не вечно, но есть только проблеск чего-то ненужного, излишнего.
Но верить ни в
то, ни в другое невозможно для людей, не признающих жизнь в
отношении разумного сознания к миру.
Что может пугать тебя? Ты говоришь, что тебе жалко
того тебя, с теперешними чувствами, мыслями, с
тем взглядом на мир, с теперешним твоим
отношением к миру.
Если оно в
том, что ты так ешь, пьешь, плодишься, строишь жилища, одеваешься, так или иначе относишься к другим людям и животным,
то ведь всё это есть
отношение всякого человека, как рассуждающего животного, к жизни, и это
отношение пропасть никак не может; таких было, и есть, и будет миллионы, и порода их сохранится наверное так же несомненно, как каждая частица материи.
Если же ты боишься потерять
то, что не есть животное,
то ты боишься потерять свое особенное разумное
отношение к миру, —
то, с которым ты вступил в это существование. Но ведь ты знаешь, что оно возникло не с твоим рождением: оно существует независимо от твоего родившегося животного и потому не может зависеть и от смерти его.
Нам кажется сначала, что с этого
отношения нашего к миру и начинается наша жизнь, но наблюдения над собой и над другими людьми показывают нам, что это
отношение к миру, степень любви каждого из нас, не начались с этой жизнью, а внесены нами в жизнь из скрытого от нас нашим плотским рождением прошедшего; кроме
того, мы видим, что всё течение нашей жизни здесь есть ничто иное, как неперестающее увеличение, усиление нашей любви, которое никогда не прекращается, но только скрывается от наших глаз плотской смертью.
Самая узкая часть конуса есть
то мое
отношение к миру, с которым я впервые сознаю себя; самая широкая часть есть
то высшее
отношение к жизни, до которого я достиг теперь.
Возможны только эти два
отношения к страданию: одно
то, что страдание есть
то, чего не должно быть, потому что я не вижу его внешнего значения, и другое
то, что оно
то самое, что должно быть, потому что я знаю его внутреннее значение для моей истинной жизни.