Неточные совпадения
Всё, что мы знаем о
мире, есть только видимое нами, вне нас совершающееся
в небесных телах,
в животных,
в растениях, во всем
мире, подчинение разуму.
Наше знание о
мире вытекает из сознания нашего стремления к благу и необходимости, для достижения этого блага, подчинения нашего
животного разуму. Если мы знаем жизнь
животного, то только потому, что мы и
в животном видим стремление к благу и необходимость подчинения закону разума, который
в нем представляется законом организма.
Всё, что знает человек о внешнем
мире, он знает только потому, что знает себя и
в себе находит три различные отношения к
миру: одно отношение своего разумного сознания, другое отношение своего
животного и третье отношение вещества, входящего
в тело его
животного. Он знает
в себе эти три различные отношения и потому всё, что он видит
в мире, располагается перед ним всегда
в перспективе трех отдельных друг от друга планов: 1) разумные существа; 2) животныя и растения и 3) неживое вещество.
Человек всегда видит эти три разряда предметов
в мире, потому что он сам
в себе заключает эти три предмета познания. Он знает себя: 1) как разумное сознание, подчиняющее
животное; 2) как
животное, подчиненное разумному сознанию, и 3) как вещество, подчиненное
животному.
Нужно нам знать, и мы знаем только себя.
Мир животных — для нас уже отражение того, что мы знаем
в себе.
Мир вещественный уже есть как бы отражение от отражения.
Допустив это, человек не может не видеть, что люди, поедавшие друг друга, перестают поедать; убивавшие пленных и своих детей, перестают их убивать; что военные, гордившиеся убийством, перестают этим гордиться; учреждавшие рабство, уничтожают его; что люди, убивавшие
животных, начинают приручать их и меньше убивать; начинают питаться, вместо тела
животных, их яйцами и молоком; начинают и
в мире растений уменьшать их уничтожение.
Положение о том, что жизнь человеческая не есть существование личности человека, добытое тысячелетним духовным трудом всего человечества, — положение это для человека (не
животного) стало
в нравственном
мире не только такой же, но гораздо более несомненной и несокрушимой истиной, чем вращение земли и законы тяготения.
Как ни старается человек, воспитанный
в нашем
мире, с развитыми, преувеличенными похотями личности, признать себя
в своем разумном я, он не чувствует
в этом я стремления к жизни, которое он чувствует
в своей
животной личности. Разумное я как будто созерцает жизнь, но не живет само и не имеет влечения к жизни. Разумное я не чувствует стремления к жизни, а
животное я должно страдать, и потому остается одно — избавиться от жизни.
В той давке и борьбе
животных интересов, которые составляют жизнь
мира, человеку невозможно любить избранных, как это воображают люди, не понимающие жизни.
Каждое отдельное
животное: лошадь, собаку, корову, если я знаю их и имею с ними серьезное душевное общение, я знаю не по внешним признакам, а по тому особенному отношению к
миру,
в котором стоит каждое из них, — по тому, что каждое из них, и
в какой степени, любит и не любит.
Но
в себе мы понимаем жизнь не только как раз существующее отношение к
миру, но и как установление нового отношения к
миру через большее и большее подчинение
животной личности разуму, и проявление большей степени любви.
В таком человеке существование
животное чуть брезжится, — оно всё съедено новым отношением к
миру, новым живым существом, неумещающимся уже
в существовании плотского человека.
Я могу сказать, что он вышел из того низшего отношения к
миру,
в котором он был как
животное, и
в котором я еще нахожусь, — вот и всё; могу сказать, что я не вижу того центра нового отношения к
миру,
в котором он теперь; но не могу отрицать его жизни, потому что чувствую на себе ее силу.
Боязнь потери того, что одно есть, происходит только от того, что жизнь представляется человеку нетолько
в одном известном ему, но невидимом, особенном отношении его разумного сознания к
миру, но и
в двух неизвестных ему, но видимых ему отношениях: его
животного сознания и тела к
миру.
Не понимая того, что отношение его разумного сознания к
миру есть единственная его жизнь, человек представляет себе свою жизнь еще и
в видимом отношении
животного сознания и вещества к
миру, и боится потерять свое особенное отношение разумного сознания к
миру, когда
в его личности нарушается прежнее отношение его
животного и вещества, его составляющего, к
миру.
При этом взгляде оказывается то, что отношение его
животного сознания к
миру не может уничтожиться, —
животное продолжает себя
в своей породе; отношение вещества к
миру уже никак не может уничтожиться и вечно; а самое драгоценное — разумное сознание его — не только не вечно, но есть только проблеск чего-то ненужного, излишнего.
Если же ты боишься потерять то, что не есть
животное, то ты боишься потерять свое особенное разумное отношение к
миру, — то, с которым ты вступил
в это существование. Но ведь ты знаешь, что оно возникло не с твоим рождением: оно существует независимо от твоего родившегося
животного и потому не может зависеть и от смерти его.
Неточные совпадения
Затем он неожиданно подумал, что каждый из людей
в вагоне,
в поезде,
в мире замкнут
в клетку хозяйственных,
в сущности —
животных интересов; каждому из них сквозь прутья клетки
мир виден правильно разлинованным, и, когда какая-нибудь сила извне погнет линии прутьев, —
мир воспринимается искаженным. И отсюда драма. Но это была чужая мысль: «Чижи
в клетках», — вспомнились слова Марины, стало неприятно, что о клетках выдумал не сам он.
— Интернационализм — выдумка людей денационализированных, деклассированных.
В мире властвует закон эволюции, отрицающий слияние неслиянного. Американец-социалист не признает негра товарищем. Кипарис не растет на севере. Бетховен невозможен
в Китае.
В мире растительном и
животном революции — нет.
«Ей все — чуждо, — думал он. — Точно иностранка. Или человек, непоколебимо уверенный, что «все к лучшему
в этом наилучшем из
миров». Откуда у нее этот… оптимизм…
животного?»
Здесь уже я видел не мумии и не чучелы
животных, как
в музеуме, а живую тварь, собранную со всего
мира.
Наш брат охотник может
в одно прекрасное утро выехать из своего более или менее родового поместья с намереньем вернуться на другой же день вечером и понемногу, понемногу, не переставая стрелять по бекасам, достигнуть наконец благословенных берегов Печоры; притом всякий охотник до ружья и до собаки — страстный почитатель благороднейшего
животного в мире: лошади.