Ближе —
прислонившись ко мне плечом — и мы одно, из нее переливается в меня — и я знаю, так нужно. Знаю каждым нервом, каждым волосом, каждым до боли сладким ударом сердца. И такая радость покориться этому «нужно». Вероятно, куску железа так же радостно покориться неизбежному, точному закону — и впиться в магнит. Камню, брошенному вверх, секунду поколебаться — и потом стремглав вниз, наземь. И человеку, после агонии, наконец вздохнуть последний раз — и умереть.
Неточные совпадения
— Тише, братцы, — сказал Ларионыч и, тоже бросив работу, подошел к столу Ситанова, за которым
я читал. Поэма волновала
меня мучительно и сладко, у
меня срывался голос,
я плохо видел строки стихов, слезы навертывались на глаза. Но еще более волновало глухое, осторожное движение в мастерской, вся она тяжело ворочалась, и точно магнит тянул людей
ко мне. Когда
я кончил первую часть, почти все стояли вокруг стола, тесно
прислонившись друг к другу, обнявшись, хмурясь и улыбаясь.
Прислонясь к спинке кресла, на котором застал
меня дядя,
я не сомневался, что у него в кармане непременно есть где-нибудь ветка омелы, что он коснется ею моей головы, и что
я тотчас скинусь белым зайчиком и поскачу в это широкое поле с темными перелогами, в которых растлевается флером весны подернутый снег, а он скинется волком и пойдет
меня гнать… Что шаг, то становится все страшнее и страшнее… И вот дядя подошел именно прямо
ко мне, взял
меня за уши и сказал:
Все двигалось, все шумело вокруг, один
я стоял,
прислонившись к кулисе, пораженный тем, что произошло, не понимая, не зная, что
мне делать.
Я видел, как ее подняли и увели.
Я видел, как
ко мне подошла Анюта Благово; раньше
я не видел ее в зале, и теперь она точно из земли выросла. Она была в шляпе, под вуалью, и, как всегда, имела такой вид, будто зашла только на минуту.
Я тихонько зажег папироску и долго простоял с нею у открытой форточки, а потом почувствовал неодолимый позыв
ко сну и,
прислонясь к подушке, мгновенно уснул.