Неточные совпадения
Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале,
на цыпочках прокрадешься наверх, в классную,
смотришь — Карл Иваныч сидит себе один
на своем кресле и с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих любимых книг. Иногда я заставал его и в такие минуты, когда он
не читал: очки спускались ниже
на большом орлином носу, голубые полузакрытые глаза
смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыбались. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов с егерем.
Матушка сидела в гостиной и разливала чай; одной рукой она придерживала чайник, другою — кран самовара, из которого вода текла через верх чайника
на поднос. Но хотя она
смотрела пристально, она
не замечала этого,
не замечала и того, что мы вошли.
Она грозно
посмотрела на него и,
не отвечая
на его поклон, продолжала, топая ногой, считать: «Un, deux, trois, un, deux, trois», [Раз, два, три, раз, два, три (фр.).] — еще громче и повелительнее, чем прежде.
Мысли эти мелькали в моей голове; я
не трогался с места и пристально
смотрел на черные бантики своих башмаков.
Долго бессмысленно
смотрел я в книгу диалогов, но от слез, набиравшихся мне в глаза при мысли о предстоящей разлуке,
не мог читать; когда же пришло время говорить их Карлу Иванычу, который, зажмурившись, слушал меня (это был дурной признак), именно
на том месте, где один говорит: «Wo kommen Sie her?», [Откуда вы идете? (нем.)] а другой отвечает: «Ich komme vom Kaffe-Hause», [Я иду из кофейни (нем.).] — я
не мог более удерживать слез и от рыданий
не мог произнести: «Haben Sie die Zeitung nicht gelesen?» [Вы
не читали газеты? (нем.)]
Николай поднял голову и
посмотрел на Карла Иваныча так, как будто желая удостовериться, действительно ли может он найти кусок хлеба, — но ничего
не сказал.
Начались разговоры о том, что Володя поедет
на охотничьей лошади, о том, как стыдно, что Любочка тише бегает, чем Катенька, о том, что интересно было бы
посмотреть вериги Гриши, и т. д.; о том же, что мы расстаемся, ни слова
не было сказано.
Представляя, что она рвет с дерева какие-то американские фрукты, Любочка сорвала
на одном листке огромной величины червяка, с ужасом бросила его
на землю, подняла руки кверху и отскочила, как будто боясь, чтобы из него
не брызнуло чего-нибудь. Игра прекратилась: мы все, головами вместе, припали к земле —
смотреть эту редкость.
Я
смотрел уже
не на червяка, смотрел-смотрел и изо всех сил поцеловал плечо Катеньки.
На людей нынешнего века он
смотрел презрительно, и взгляд этот происходил столько же от врожденной гордости, сколько от тайной досады за то, что в наш век он
не мог иметь ни того влияния, ни тех успехов, которые имел в свой.
Я стал
смотреть кругом:
на волнующиеся поля спелой ржи,
на темный пар,
на котором кое-где виднелись соха, мужик, лошадь с жеребенком,
на верстовые столбы, заглянул даже
на козлы, чтобы узнать, какой ямщик с нами едет; и еще лицо мое
не просохло от слез, как мысли мои были далеко от матери, с которой я расстался, может быть, навсегда.
Отуманенными дремотой глазами я пристально
смотрю на ее лицо, и вдруг она сделалась вся маленькая, маленькая — лицо ее
не больше пуговки; но оно мне все так же ясно видно: вижу, как она взглянула
на меня и как улыбнулась.
— Нет,
не нужно, — сказал учитель, укладывая карандаши и рейсфедер в задвижной ящичек, — теперь прекрасно, и вы больше
не прикасайтесь. Ну, а вы, Николенька, — прибавил он, вставая и продолжая искоса
смотреть на турка, — откройте наконец нам ваш секрет, что вы поднесете бабушке? Право, лучше было бы тоже головку. Прощайте, господа, — сказал он, взял шляпу, билетик и вышел.
Бабушка, задумавшись,
смотрела на портрет, вделанный в черепаховую табакерку, и ничего
не отвечала.
Лакей, который с виду был человек почтенный и угрюмый, казалось, горячо принимал сторону Филиппа и был намерен во что бы то ни стало разъяснить это дело. По невольному чувству деликатности, как будто ничего
не замечая, я отошел в сторону; но присутствующие лакеи поступили совсем иначе: они подступили ближе, с одобрением
посматривая на старого слугу.
Еще
не скоро должен был прийти наш черед танцевать, а молчание возобновилось: я с беспокойством
посматривал на нее, желая знать, какое произвел впечатление, и ожидая от нее помощи.
Зачем Володя делал мне знаки, которые все видели и которые
не могли помочь мне? зачем эта противная княжна так
посмотрела на мои ноги? зачем Сонечка… она милочка; но зачем она улыбалась в это время? зачем папа покраснел и схватил меня за руку?
Выезжая из Москвы, папа был задумчив, и когда Володя спросил у него:
не больна ли maman? — он с грустию
посмотрел на него и молча кивнул головой.
Она
не стала целовать нас, как то обыкновенно делывала, а только привстала,
посмотрела на нас через очки, и слезы потекли у нее градом.
Я забывал, что мертвое тело, которое лежало предо мною и
на которое я бессмысленно
смотрел, как
на предмет,
не имеющий ничего общего с моими воспоминаниями, была она.
Я воображал ее то в том, то в другом положении: живою, веселою, улыбающеюся; потом вдруг меня поражала какая-нибудь черта в бледном лице,
на котором остановились мои глаза: я вспоминал ужасную действительность, содрогался, но
не переставал
смотреть.
Старушка
посмотрела на меня с недоумением и любопытством, должно быть,
не понимая, для чего я спрашиваю у нее это.
Глаза ее были очень открыты, но взор неопределенен и туп: она
смотрела прямо
на меня, но, должно быть,
не видала.
Я думал, что она обращается ко мне, и подошел ближе, но она
смотрела не на меня.