— Уйди от меня. Я каторжная, а ты князь, и нечего тебе тут быть, — вскрикнула она, вся преображенная гневом, вырывая у него руку. — Ты мной хочешь спастись, — продолжала она, торопясь высказать всё, что поднялось в ее душе. — Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на
том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! — закричала она, энергическим движением вскочив на ноги.
Нехлюдову хотелось забыть это, не видать этого, но он уже не мог не видеть. Хотя он и не видал источника
того света, при котором всё это открывалось ему, как не видал источника света, лежавшего на Петербурге, и хотя свет этот казался ему неясным, невеселым и неестественным, он не мог не видеть того, что открывалось ему при этом свете, и ему было в одно и то же время и радостно и тревожно.
Неточные совпадения
Нехлюдову же было удивительно, как это он, этот дьячок, не понимает
того, что всё, что здесь да и везде на
свете существует, существует только для Катюши, и что пренебречь можно всем на
свете, только не ею, потому что она — центр всего.
Нехлюдов всегда колебался между двумя отношениями к Мисси:
то он, как бы прищуриваясь или как бы при лунном
свете, видел в ней всё прекрасное: она казалась ему и свежа, и красива, и умна, и естественна…
А
то вдруг он, как бы при ярком солнечном
свете, видел, не мог не видеть
того, чего недоставало ей.
Все жили только для себя, для своего удовольствия, и все слова о Боге и добре были обман. Если же когда поднимались вопросы о
том, зачем на
свете всё устроено так дурно, что все делают друг другу зло и все страдают, надо было не думать об этом. Станет скучно — покурила или выпила или, что лучше всего, полюбилась с мужчиной, и пройдет.
И Маслова дорожила таким пониманием жизни больше всего на
свете, не могла не дорожить им, потому что, изменив такое понимание жизни, она теряла
то значение, которое такое понимание давало ей среди людей.
Так думал Топоров, не соображая
того, что ему казалось, что народ любит суеверия только потому, что всегда находились и теперь находятся такие жестокие люди, каков и был он, Топоров, которые, просветившись, употребляют свой
свет не на
то, на что они должны бы употреблять его, — на помощь выбивающемуся из мрака невежества народу, а только на
то, чтобы закрепить его в нем.
И как не было успокаивающей, дающей отдых темноты на земле в эту ночь, а был неясный, невеселый, неестественный
свет без своего источника, так и в душе Нехлюдова не было больше дающей отдых темноты незнания. Всё было ясно. Ясно было, что всё
то, что считается важным и хорошим, всё это ничтожно или гадко, и что весь этот блеск, вся эта роскошь прикрывают преступления старые, всем привычные, не только не наказуемые, но торжествующие и изукрашенные всею
тою прелестью, которую только могут придумать люди.
А высший начальник, тоже смотря по
тому, нужно ли ему отличиться или в каких он отношениях с министром, — или ссылает на край
света, или держит в одиночном заключении, или приговаривает к ссылке, к каторге, к смерти, или выпускает, когда его попросит об этом какая-нибудь дама.
Хозяйка предложила Нехлюдову тарантас доехать до полуэтапа, находившегося на конце села, но Нехлюдов предпочел идти пешком. Молодой малый, широкоплечий богатырь, работник, в огромных свеже-вымазанных пахучим дегтем сапогах, взялся проводить. С неба шла мгла, и было так темно, что как только малый отделялся шага на три в
тех местах, где не падал
свет из окон, Нехлюдов уже не видал его, а слышал только чмоканье его сапог по липкой, глубокой грязи.
Часовой, не отвечая, прокричал что-то в калитку и остановился, пристально глядя на
то, как широкоплечий малый в
свете фонаря очищал щепкой сапоги Нехлюдова от налипшей на них грязи.
Если бы ее муж не был
тем человеком, которого она считала самым хорошим, самым умным из всех людей на
свете, она бы не полюбила его, а не полюбив, не вышла бы замуж.
Простаков. От которого она и на
тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже лет не было о нем ни слуху, ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о
том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на
свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Чудно все завелось теперь на
свете: хоть бы народ-то уж был видный, а
то худенький, тоненький — как его узнаешь, кто он?
Сделал мошенник, сделал — побей бог его и на
том и на этом
свете!
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не
то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на
свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Тут сын отцу покаялся: // «С
тех пор, как сына Власьевны // Поставил я не в очередь, // Постыл мне белый
свет!» // А сам к веревке тянется.