Неточные совпадения
Нехлюдов
вспомнил о всех мучительных минутах, пережитых им по отношению этого человека:
вспомнил, как один раз он думал, что муж узнал, и готовился к дуэли с ним, в которой он намеревался выстрелить на воздух, и о
той страшной сцене с нею, когда она в отчаянии выбежала в сад к пруду с намерением утопиться, и он бегал искать ее.
«Да не может быть», продолжал себе говорить Нехлюдов, и между
тем он уже без всякого сомнения знал, что это была она,
та самая девушка, воспитанница-горничная, в которую он одно время был влюблен, именно влюблен, а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил и о которой потом никогда не
вспоминал, потому что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало, что он, столь гордый своей порядочностью, не только не порядочно, но прямо подло поступил с этой женщиной.
Получал ли Нехлюдов неприятное письмо от матери, или не ладилось его сочинение, или чувствовал юношескую беспричинную грусть, стоило только
вспомнить о
том, что есть Катюша, и он увидит ее, и всё это рассеивалось.
Когда он теперь
вспоминал Катюшу,
то из всех положений, в которых он видел ее, эта минута застилала все другие.
Он пришел в столовую. Тетушки нарядные, доктор и соседка стояли у закуски. Всё было так обыкновенно, но в душе Нехлюдова была буря. Он не понимал ничего из
того, что ему говорили, отвечал невпопад и думал только о Катюше,
вспоминая ощущение этого последнего поцелуя, когда он догнал ее в коридоре. Он ни о чем другом не мог думать. Когда она входила в комнату, он, не глядя на нее, чувствовал всем существом своим ее присутствие и должен был делать усилие над собой, чтобы не смотреть на нее.
Товарищ прокурора говорил очень долго, с одной стороны стараясь
вспомнить все
те умные вещи, которые он придумал, с другой стороны, главное, ни на минуту не остановиться, а сделать так, чтобы речь его лилась, не умолкая, в продолжение часа с четвертью.
— Да, как же, князь Нехлюдов? Очень приятно, мы уже встречались, — сказал председатель, пожимая руку и с удовольствием
вспоминая, как хорошо и весело он танцовал — лучше всех молодых — в
тот вечер, как встретился с Нехлюдовым. — Чем могу служить?
Он
вспомнил, что хотел разъяснить присяжным
то, что их ответ: «да — виновна», без отрицания умысла убийства, утверждает убийство с умыслом, но, торопясь кончить, не сделал этого.
Хотя Нехлюдов хорошо знал и много paз и за обедом видал старого Корчагина, нынче как-то особенно неприятно поразило его это красное лицо с чувственными смакующими губами над заложенной за жилет салфеткой и жирная шея, главное — вся эта упитанная генеральская фигура. Нехлюдов невольно
вспомнил то, что знал о жестокости этого человека, который, Бог знает для чего, — так как он был богат и знатен, и ему не нужно было выслуживаться, — сек и даже вешал людей, когда был начальником края.
И он
вспомнил, как за день до смерти она взяла его сильную белую руку своей костлявой чернеющей ручкой, посмотрела ему в глаза и сказала: «Не суди меня, Митя, если я не
то сделала», и на выцветших от страданий глазах выступили слезы.
Вспомнил он последнее свидание с ней,
ту животную страсть, которая в
то время овладела им, и
то разочарование, которое он испытал, когда страсть была удовлетворена.
Хотела она утешиться,
вспомнив свою первую любовь к фабричному, Федьке Молодёнкову, но,
вспомнив эту любовь, она
вспомнила и
то, как кончилась эта любовь.
Первое чувство, испытанное Нехлюдовым на другой день, когда он проснулся, было сознание
того, что с ним что-то случилось, и прежде даже чем он
вспомнил, что случилось, он знал уже, что случилось что-то важное и хорошее.
Она
вспомнила, как посетившая ее в остроге Берта рассказывала ей, что
тот студент, которого она любила, живя у Китаевой, приезжал к ним, спрашивал про нее и очень жалел.
Счетчик этот, не глядя на
того, кто проходил, хлопнул рукой по спине Нехлюдова, и это прикосновение руки надзирателя в первую минуту оскорбило Нехлюдова, но тотчас же он
вспомнил, зачем он пришел сюда, и ему совестно стало этого чувства неудовольствия и оскорбления.
Маслова никак не ожидала увидать его, особенно теперь и здесь, и потому в первую минуту появление его поразило ее и заставило
вспомнить о
том, чего она не
вспоминала никогда.
Она в первую минуту
вспомнила смутно о
том новом чудном мире чувств и мыслей, который открыт был ей прелестным юношей, любившим ее и любимым ею, и потом об его непонятной жестокости и целом ряде унижений, страданий, которые последовали за этим волшебным счастьем и вытекали из него.
— Я
вспоминаю затем, чтобы загладить, искупить свой грех, Катюша, — начал он и хотел было сказать о
том, что он женится на ней, но он встретил ее взгляд и прочел в нем что-то такое страшное и грубое, отталкивающее, что не мог договорить.
Проснувшись на другой день утром, Нехлюдов
вспомнил всё
то, что было накануне, и ему стало страшно.
Нехлюдов
вспомнил всё, что он видел вчера, дожидаясь в сенях, и понял, что наказание происходило именно в
то время, как он дожидался, и на него с особенной силой нашло
то смешанное чувство любопытства, тоски, недоумения и нравственной, переходящей почти в физическую, тошноты, которое и прежде, но никогда с такой силой не охватывало его.
Подъезжая к дому Масленникова, Нехлюдов увидал у крыльца несколько экипажей: пролетки, коляски и кареты, и
вспомнил, что как раз нынче был
тот приемный день жены Масленникова, в который он просил его приехать.
— Так ты ничего не можешь сделать? — мрачно сказал Нехлюдов,
вспоминая слова адвоката о
том, что губернатор будет сваливать на прокурора.
И вдруг Нехлюдов
вспомнил, что точно так же он когда-то давно, когда он был еще молод и невинен, слышал здесь на реке эти звуки вальков по мокрому белью из-за равномерного шума мельницы, и точно так же весенний ветер шевелил его волосами на мокром лбу и листками на изрезанном ножом подоконнике, и точно так же испуганно пролетела мимо уха муха, и он не
то что
вспомнил себя восемнадцатилетним мальчиком, каким он был тогда, но почувствовал себя таким же, с
той же свежестью, чистотой и исполненным самых великих возможностей будущим и вместе с
тем, как это бывает во сне, он знал, что этого уже нет, и ему стало ужасно грустно.
— И он живо
вспомнил основные положения Генри Джорджа и свое увлечение им и удивлялся на
то, как он мог забыть всё это.
Нехлюдов вышел на двор и хотел итти в сад, но
вспомнил ту ночь, окно в девичьей, заднее крыльцо — и ему неприятно было ходить по местам, оскверненным преступными воспоминаниями.
Он
вспомнил всё, что он видел нынче: и женщину с детьми без мужа, посаженного в острог за порубку в его, Нехлюдовском, лесу, и ужасную Матрену, считавшую или, по крайней мере, говорившую, что женщины их состояния должны отдаваться в любовницы господам;
вспомнил отношение ее к детям, приемы отвоза их в воспитательный дом, и этот несчастный, старческий, улыбающийся, умирающий от недокорма ребенок в скуфеечке;
вспомнил эту беременную, слабую женщину, которую должны были заставить работать на него за
то, что она, измученная трудами, не усмотрела за своей голодной коровой.
Нехлюдов
вспомнил, как он в Кузминском стал обдумывать свою жизнь, решать вопросы о
том, что и как он будет делать, и
вспомнил, как он запутался в этих вопросах и не мог решить их: столько было соображений по каждому вопросу.
Вспоминая теперь свое чувство сожаления к потере собственности, которое он испытал в Кузминском, Нехлюдов удивлялся на
то, как мог он испытать это чувство; теперь он испытывал неперестающую радость освобождения и чувство новизны, подобное
тому, которое должен испытывать путешественник, открывая новые земли.
— Вот, сердиться! Ты где стоишь? — спросил он, и вдруг лицо его сделалось серьезно, глаза остановились, брови поднялись. Он, очевидно, хотел
вспомнить, и Нехлюдов увидал в нем совершенно такое же тупое выражение, как у
того человека с поднятыми бровями и оттопыренными губами, которое поразило его в окне трактира.
Слушая эти куранты, Нехлюдов невольно
вспоминал то, о чем он читал в записках декабристов, как отзывается эта ежечасно повторяющаяся сладкая музыка в душе вечно заключенных.
— Сенат не имеет права сказать этого. Если бы Сенат позволял себе кассировать решения судов на основании своего взгляда на справедливость самих решений, не говоря уже о
том, что Сенат потерял бы всякую точку опоры и скорее рисковал бы нарушать справедливость, чем восстановлять ее, — сказал Селенин,
вспоминая предшествовавшее дело, — не говоря об этом, решения присяжных потеряли бы всё свое значение.
И от этого у него всегда были грустные глаза. И от этого, увидав Нехлюдова, которого он знал тогда, когда все эти лжи еще не установились в нем, он
вспомнил себя таким, каким он был тогда; и в особенности после
того как он поторопился намекнуть ему на свое религиозное воззрение, он больше чем когда-нибудь почувствовал всё это «не
то», и ему стало мучительно грустно. Это же самое — после первого впечатления радости увидать старого приятеля — почувствовал и Нехлюдов.
Нехлюдову было очень грустно. Ему было грустно преимущественно оттого, что отказ Сената утверждал это бессмысленное мучительство над невинной Масловой, и оттого, что этот отказ делал еще более трудным его неизменное решение соединить с ней свою судьбу. Грусть эта усилилась еще от
тех ужасных историй царствующего зла, про которые с такой радостью говорил адвокат, и, кроме
того, он беспрестанно
вспоминал недобрый, холодный, отталкивающий взгляд когда-то милого, открытого, благородного Селенина.
Потом много раз Нехлюдов с стыдом
вспоминал весь свой разговор с ней;
вспоминал ее не столько лживые, сколько поддельные под него слова и
то лицо — будто бы умиленного внимания, с которым она слушала его, когда он рассказывал ей про ужасы острога и про свои впечатления в деревне.
Вспоминая о Масловой, о решении Сената и о
том, что он всё-таки решил ехать за нею, о своем отказе от права на землю, ему вдруг, как ответ на эти вопросы, представилось лицо Mariette, ее вздох и взгляд, когда она сказала: «когда я вас увижу опять?», и ее улыбка, — с такого ясностью, что он как будто видел ее, и сам улыбнулся.
Он стал
вспоминать: гадости не было, поступка не было дурного, но были мысли, дурные мысли о
том, что все его теперешние намерения — женитьбы на Катюше и отдачи земли крестьянам — , что всё это неосуществимые мечты, что всего этого он не выдержит, что всё это искусственно, неестественно, а надо жить, как жил.
И странное дело, Нехлюдов тотчас же
вспомнил о Mariette, потому что испытал
то же чувство влеченья и отвращения, которое он испытывал в театре.
Он
вспоминал слова американского писателя Торо, который, в
то время как в Америке было рабство, говорил, что единственное место, приличествующее честному гражданину в
том государстве, в котором узаконивается и покровительствуется рабство, есть тюрьма.
Что было прежде, — прежде ли он сердцем пожалел ее или прежде
вспомнил себя, свои грехи, свою гадость именно в
том, в чем он упрекал ее, — он не помнил. Но вдруг в одно и
то же время он почувствовал себя виноватым и пожалел ее.
С отвращением и ненавистью я говорил с ней и потом вдруг
вспомнил о себе, о
том, как я много раз и теперь был, хотя и в мыслях, виноват в
том, за что ненавидел ее, и вдруг в одно и
то же время я стал противен себе, а она жалка, и мне стало очень хорошо.
Нехлюдов вскочил, протирая глаза, и
вспомнил, где он и всё
то, что было в нынешнее утро.
Он
вспомнил равнодушие Масленникова, когда он говорил ему о
том, что делается в остроге, строгость смотрителя, жестокость конвойного офицера, когда он не пускал на подводы и не обратил внимания на
то, что в поезде мучается родами женщина.
Несмотря на неожиданность и важность разговора нынче вечером с Симонсоном и Катюшей, он не останавливался на этом событии: отношение его к этому было слишком сложно и вместе с
тем неопределенно, и поэтому он отгонял от себя мысль об этом. Но
тем живее
вспоминал он зрелище этих несчастных, задыхающихся в удушливом воздухе и валявшихся на жидкости, вытекавшей из вонючей кадки, и в особенности этого мальчика с невинным лицом, спавшего на ноге каторжного, который не выходил у него из головы.
Опять дорогой ему пришла мысль о
том, как примет Катюша свое помилование. Где поселят ее? Как он будет жить с нею? Что Симонсон? Какое ее отношение к нему?
Вспомнил о
той перемене, которая произошла в ней.
Вспомнил при этом и ее прошедшее.
«Да, да, это так», — подумал он,
вспоминая, как он испытал успокоение и радость жизни только в
той мере, в которой умалял себя.
Нет, это что-то не
то: неточно, неясно», — подумал он,
вспоминая, как он несколько раз в своей жизни принимался читать Евангелие, и как всегда неясность таких мест отталкивала его.