Неточные совпадения
В то время когда Маслова, измученная длинным переходом, подходила с
своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее, лежал еще на
своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками на груди, курил папиросу. Он остановившимися
глазами смотрел перед собой и думал о том, что предстоит ему нынче сделать и что было вчера.
Вслед за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который сделал так, что старушка с цветами осталась не при чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все
глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью
своей как бы говорил: «не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Они сами чувствовали это, и все трое, как бы смущенные
своим величием, поспешно и скромно опуская
глаза, сели на
свои резные кресла за покрытый зеленым сукном стол, на котором возвышался треугольный инструмент с орлом, стеклянные вазы, в которых бывают в буфетах конфеты, чернильница, перья, и лежала бумага чистая и прекрасная и вновь очиненные карандаши разных размеров.
Маслова быстрым движением встала и с выражением готовности, выставляя
свою высокую грудь, не отвечая, глядела прямо в лицо председателя
своими улыбающимися и немного косящими черными
глазами.
Он был уверен, что его чувство к Катюше есть только одно из проявлений наполнявшего тогда всё его существо чувства радости жизни, разделяемое этой милой, веселой девочкой. Когда же он уезжал, и Катюша, стоя на крыльце с тетушками, провожала его
своими черными, полными слез и немного косившими
глазами, он почувствовал однако, что покидает что-то прекрасное, дорогое, которое никогда уже не повторится. И ему стало очень грустно.
— Прощайте, Дмитрий Иванович, — сказала она
своим приятным, ласкающим голосом и, удерживая слезы, наполнившие ее
глаза, убежала в сени, где ей можно было свободно плакать.
— Христос воскресе, — сказал он, смеясь
глазами, и, придвинувшись к Нехлюдову и обдав его особенным мужицким, приятным запахом, щекоча его
своей курчавой бородкой, в самую середину губ три раза поцеловал его
своими крепкими, свежими губами.
— Нет, мы здесь, Дмитрий Иванович, посидим, — сказала Катюша, тяжело, как будто после радостного труда, вздыхая всею грудью и глядя ему прямо в
глаза своими покорными, девственными, любящими, чуть-чуть косящими
глазами.
Вернувшись из церкви, Нехлюдов разговелся с тетушками и, чтобы подкрепиться, по взятой в полку привычке, выпил водки и вина и ушел в
свою комнату и тотчас же заснул одетый. Разбудил его стук в дверь. По стуку узнав, что это была она, он поднялся, протирая
глаза и потягиваясь.
Когда судебный пристав с боковой походкой пригласил опять присяжных в залу заседания, Нехлюдов почувствовал страх, как будто не он шел судить, но его вели в суд. В глубине души он чувствовал уже, что он негодяй, которому должно быть совестно смотреть в
глаза людям, а между тем он по привычке с обычными, самоуверенными движениями, вошел на возвышение и сел на
свое место, вторым после старшины, заложив ногу на ногу и играя pince-nez.
Довольно долго эти два странно смотрящие
глаза смотрели на Нехлюдова, и, несмотря на охвативший его ужас, он не мог отвести и
своего взгляда от этих косящих
глаз с ярко-белыми белками.
Маслова же ничего не сказала. На предложение председателя сказать то, что она имеет для
своей защиты, она только подняла на него
глаза, оглянулась на всех, как затравленный зверь, и тотчас же опустила их и заплакала, громко всхлипывая.
Нехлюдов всё еще не понимал всего значения
своего теперешнего положения и приписал слабости
своих нервов едва удержанное рыдание и слезы, выступившие ему на
глаза. Он надел pince-nez, чтобы скрыть их, потом достал платок и стал сморкаться.
Да, несмотря на арестантский халат, на всё расширевшее тело и выросшую грудь, несмотря на раздавшуюся нижнюю часть лица, на морщинки на лбу и на висках и на подпухшие
глаза, это была несомненно та самая Катюша, которая в Светло-Христово Воскресение так невинно снизу вверх смотрела на него, любимого ею человека,
своими влюбленными, смеющимися от радости и полноты жизни
глазами.
Княгиня Софья Васильевна кончила
свой обед, очень утонченный и очень питательный, который она съедала всегда одна, чтобы никто не видал ее в этом непоэтическом отправлении. У кушетки ее стоял столик с кофе, и она курила пахитоску. Княгиня Софья Васильевна была худая, длинная, всё еще молодящаяся брюнетка с длинными зубами и большими черными
глазами.
И он вспомнил, как за день до смерти она взяла его сильную белую руку
своей костлявой чернеющей ручкой, посмотрела ему в
глаза и сказала: «Не суди меня, Митя, если я не то сделала», и на выцветших от страданий
глазах выступили слезы.
На
глазах его были слезы, когда он говорил себе это, и хорошие и дурные слезы; хорошие слезы потому, что это были слезы радости пробуждения в себе того духовного существа, которое все эти года спало в нем, и дурные потому, что они были слезы умиления над самим собою, над
своей добродетелью.
— Ужли ж присудили? — спросила Федосья, с сострадательной нежностью глядя на Маслову
своими детскими ясно-голубыми
глазами, и всё веселое молодое лицо ее изменилось, точно она готова была заплакать.
Когда же она услыхала доброе, жалостливое тцыканье старушки и, главное, когда встретилась
глазами с мальчишкой, переведшим
свои серьезные
глаза с калачей на нее, она уже не могла удерживаться.
И когда он представлял себе только, как он увидит ее, как он скажет ей всё, как покается в
своей вине перед ней, как объявит ей, что он сделает всё, что может, женится на ней, чтобы загладить
свою вину, — так особенное восторженное чувство охватывало его, и слезы выступали ему на
глаза.
Она стояла сначала в середине толпы за перегородкой и не могла видеть никого, кроме
своих товарок; когда же причастницы двинулись вперед, и она выдвинулась вместе с Федосьей, она увидала смотрителя, а за смотрителем и между надзирателями мужичка с светло-белой бородкой и русыми волосами — Федосьиного мужа, который остановившимися
глазами глядел на жену.
— Вы ко мне? — сказала она, приближая к решетке
свое улыбающееся, с косящими
глазами лицо.
— Как это вы нашли меня? — не отвечая на его вопрос, спросила она, и глядя и не глядя на него
своими косыми
глазами.
Маслова опять села, опустив
глаза и крепко сжав
свои скрещенные пальцами маленькие руки.
Но Маслова не отвечала
своим товаркам, а легла на нары и с уставленными в угол косыми
глазами лежала так до вечера. В ней шла мучительная работа. То, что ей сказал Нехлюдов, вызывало ее в тот мир, в котором она страдала и из которого ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение, в котором жила, а жить с ясной памятью о том, что было, было слишком мучительно. Вечером она опять купила вина и напилась вместе с
своими товарками.
Двери камер были отперты, и несколько арестантов было в коридоре. Чуть заметно кивая надзирателям и косясь на арестантов, которые или, прижимаясь к стенам, проходили в
свои камеры, или, вытянув руки по швам и по-солдатски провожая
глазами начальство, останавливались у дверей, помощник провел Нехлюдова через один коридор, подвел его к другому коридору налево, запертому железной дверью.
Марья Павловна, та самая красивая девушка с бараньими
глазами, которая обратила внимание Нехлюдова, встала во весь
свой высокий рост и сильной, широкой, почти мужской походкой подошла к Нехлюдову и мальчику.
— Хорошо, хорошо, — сказала она и, взяв
своей большой белой рукой за ручку не спускавшего с нее
глаз Колю, вернулась к матери чахоточного.
Из задней двери вертлявой походкой вышла маленькая стриженая, худая, желтая Вера Ефремовна, с
своими огромными добрыми
глазами.
— О, мне прекрасно! Так хорошо, так хорошо, что лучшего и не желаю, — говорила Вера Ефремовна, как всегда, испуганно глядя
своими огромными добрыми круглыми
глазами на Нехлюдова и вертя желтой тонкой-тонкой жилистой шеей, выступающей из-за жалких, смятых и грязных воротничков кофточки.
— Что ж, али что не ладно? — спросила Федосья,
своими ясными голубыми
глазами любовно глядя на Маслову. — А вот нам к чаю, — и она стала укладывать калачи на полочку.
Петух с
своим качающимся красным гребнем казался совершенно спокойным и только закатывал
глаза, то вытягивал, то поднимал одну черную ногу, цепляя когтями за занавеску девушки.
Она, приподняв черные брови, удивленно взглянула на него
своими раскосыми
глазами, как бы спрашивая, зачем это, и молча взяла конверт и положила его за фартук.
Несколько раз в продолжение дня, как только она оставалась одна, Маслова выдвигала карточку из конверта и любовалась ею; но только вечером после дежурства, оставшись одна в комнате, где они спали вдвоем с сиделкой, Маслова совсем вынула из конверта фотографию и долго неподвижно, лаская
глазами всякую подробность и лиц, и одежд, и ступенек балкона, и кустов, на фоне которых вышли изображенные лица его и ее и тетушек, смотрела на выцветшую пожелтевшую карточку и не могла налюбоваться в особенности собою,
своим молодым, красивым лицом с вьющимися вокруг лба волосами.
Уже лет восемь всякий раз без ошибки, как только он доходил до этого места
своей очень нравившейся ему речи, он чувствовал спазму в горле, щипание в носу, и из
глаз текли слезы.
Молодой же бескровный художник с заложенными за уши жидкими волосами глядел в темный угол гостиной
своими безжизненными голубыми
глазами и, нервно шевеля губами, тянул к «в».
И от этого у него всегда были грустные
глаза. И от этого, увидав Нехлюдова, которого он знал тогда, когда все эти лжи еще не установились в нем, он вспомнил себя таким, каким он был тогда; и в особенности после того как он поторопился намекнуть ему на
свое религиозное воззрение, он больше чем когда-нибудь почувствовал всё это «не то», и ему стало мучительно грустно. Это же самое — после первого впечатления радости увидать старого приятеля — почувствовал и Нехлюдов.
Mariette в шляпе, но уже не в черном, а в каком-то светлом, разных цветов платье сидела с чашкой в руке подле кресла графини и что-то щебетала, блестя
своими красивыми смеющимися
глазами.
Бледная девушка нервно вскочила, оправляя выбившуюся из-за уха прядь волос, и испуганно уставилась
своими большими серыми
глазами на входившего.
— Готов, — сказал фельдшер, мотнув головой, но, очевидно, для порядка, раскрыл мокрую суровую рубаху мертвеца и, откинув от уха
свои курчавые волосы, приложился к желтоватой неподвижной высокой груди арестанта. Все молчали. Фельдшер приподнялся, еще качнул головой и потрогал пальцем сначала одно, потом другое веко над открытыми голубыми остановившимися
глазами.
— Да вот еще нельзя ли ей Тараса, мужа
своего, повидать, — прибавила она,
глазами указывая на улыбающуюся Федосью. — Ведь он с вами едет.
И слезы выступили у ней на
глаза, и она коснулась его руки. Фраза эта была неясна, но он понял ее вполне и был тронут тем, чтò она означала. Слова ее означали то, что, кроме ее любви, владеющей всею ею, — любви к
своему мужу, для нее важна и дорога ее любовь к нему, к брату, и что всякая размолвка с ним — для нее тяжелое страдание.
— Убили те, кто насильно вели их, — раздраженно сказал Нехлюдов, чувствуя, что она смотрит и на это дело
глазами своего мужа.
В таком состоянии он был сегодня. Приближение Нехлюдова на минуту остановило его речь. Но, устроив мешок, он сел по-прежнему и, положив сильные рабочие руки на колени, глядя прямо в
глаза садовнику, продолжал
свой рассказ. Он рассказывал
своему новому знакомому во всех подробностях историю
своей жены, за что ее ссылали, и почему он теперь ехал за ней в Сибирь.
— В тюрьме, куда меня посадили, — рассказывал Крыльцов Нехлюдову (он сидел с
своей впалой грудью на высоких нарах, облокотившись на колени, и только изредка взглядывал блестящими, лихорадочными, прекрасными, умными и добрыми
глазами на Нехлюдова), — в тюрьме этой не было особой строгости: мы не только перестукивались, но и ходили по коридору, переговаривались, делились провизией, табаком и по вечерам даже пели хором.
В небольшой камере были все, за исключением двух мужчин, заведывавших продовольствием и ушедших за кипятком и провизией. Тут была старая знакомая Нехлюдова, еще более похудевшая и пожелтевшая Вера Ефремовна с
своими огромными испуганными
глазами и налившейся жилой на лбу, в серой кофте и с короткими волосами. Она сидела перед газетной бумагой с рассыпанным на ней табаком и набивала его порывистыми движениями в папиросные гильзы.
Новодворов блеснул через очки
своими голубыми
глазами на Нехлюдова и, нахмурившись, подал ему
свою узкую руку.
— Мы не слыхали. Вряд ли, — сказал он и, не снимая с
глаз своих пленки, прибавил: — Ну, Аксютка, царствуй, видно, с барынями, — и поспешил выйти.
— Дело мое к вам в следующем, — начал Симонсон, когда-тo они вместе с Нехлюдовым вышли в коридор. В коридоре было особенно слышно гуденье и взрывы голосов среди уголовных. Нехлюдов поморщился, но Симонсон, очевидно, не смущался этим. — Зная ваше отношение к Катерине Михайловне, — начал он, внимательно и прямо
своими добрыми
глазами глядя в лицо Нехлюдова, — считаю себя обязанным, — продолжал он, но должен был остановиться, потому что у самой двери два голоса кричали враз, о чем-то споря...
— Ну, хорошо, — сказала Марья Павловна и, по-детски двигаясь всем телом со стороны в сторону и этим движением глубже усаживаясь на нарах, приготовилась слушать, глядя куда-то вдаль
своими красивыми бараньими
глазами.