Неточные совпадения
Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом
человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив
ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности
человека шел провожать, оправлял редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом,
человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой
человек; он сидел с
ногами на отоманке с видом домашнего
человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился.
На половине лестницы чуть не сбили их с
ног какие-то
люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу.
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив
ногу на
ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид
человека, мало занятого разговором двух дам.
— Ка-а-ак стоишь? Где
нога?
Нога где? — закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще
человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Кутузов и австрийский генерал о чем-то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал
ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2000
людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего
ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон. По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди, по четыре
человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1-й нумер с банником, широко расставив
ноги, отскочил к колесу. 2-й нумер трясущеюся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый
человек, офицер Тушин, спотыкнушись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из-под маленькой ручки.
Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в
ногу всею массой
людей.
Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный
человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что-нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал
ногой, весело наблюдая прическу княжны.
Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя,
люди шли в
ногу, а офицеры пешком на своих местах.
Этот кавалергард непременно сбил бы с
ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными
людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади.
Невысокий
человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть
ног, на шее было надето что-то вроде ожерелья, и из-за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтоб избавить от этого труда незнакомого ему
человека, но масон сказал ему, что этого не нужно, — и подал ему туфлю на левую
ногу.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук,
ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно Машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на
человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший.
Для чего же оторванные руки,
ноги, убитые
люди?
Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство
человека, доверчиво становящего
ногу на ровную поверхность болота.
Потом эти
люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитою кровью в глазах, за шиворот вытащил Митиньку,
ногой и коленкой с большою ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Борис Друбецкой, en garçon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал-адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый
человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, но на ровной
ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом
человек в шляпе с перьями, с черными, завитыми по плечи, волосами, в красной мантии и с длинными
ногами, выпяченными вперед, как ездят французы.
Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по 10
человек с 1000 и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать
ноги, забирая кое-кого под руку и разговаривая.
Одна часть этой песочной пыли месилась
ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри, и главное в легкие
людям и животным, двигавшимся по этой дороге.
«Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, Боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений — мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уж так пошло — надо драться, пока Россия может и пока
люди на
ногах…
— Фю… фю… фю… — засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения
человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую
ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих
людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий с длинными
ногами, рябой
человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Два доктора молча — один был бледен и дрожал — что-то делали над другою, красною
ногой этого
человека.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем
человеке, которому только что отняли
ногу, он узнал Анатоля Курагина.
— Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… — сказал Пьер и вошел в дом. Высокий, плешивый старый
человек в халате, с красным носом, в калошах на босу
ногу, стоял в передней: увидав Пьера, он сердито пробормотал что-то и ушел в коридор.
— Где он? — сказал граф, и в ту же минуту как он сказал это, он увидал из-за угла дома выходившего между двух драгун молодого
человека с длинною тонкою шеей, с головой до половины выбритою и заросшею. Молодой
человек этот был одет в щегольской когда-то, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищенные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых
ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого
человека.
Несколько секунд, пока молодой
человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту
людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых
ног.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах
людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился
ногами на ступеньке.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босою
ногой спящего
человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что-то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Рядом с ним сидел согнувшись какой-то маленький
человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пòта, который отделялся от него при всяком его движении.
Человек этот что-то делал в темноте с своими
ногами и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что
человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что
человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав
ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись
люди на этот странный, очевидно-одинокий смех.
По лесу, между деревьев большими легкими шагами шел на длинных
ногах, с длинными мотающимися руками
человек в куртке, лаптях и казанской шляпе с ружьем через плечо и топором за поясом.
Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот
человек, который страдал от того, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и согревая другую; что, когда он бывало надевал свои бальные, узкие башмаки, он точно так же страдал как и теперь, когда он шел уже совсем босой (обувь его давно растрепалась),
ногами, покрытыми болячками.
Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в
ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий
людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время.
Он испытывал чувство
человека, нашедшего искомое у себя под
ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя.