За князем Багратионом ехали: свитский офицер,
личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб-офицер на англизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение.
Шервинский (у авансцены). Бежать, что ли? Поедет Елена или не поедет? (Решительно, Шратту.) Ваше превосходительство, покорнейше прошу взять меня с гетманом, я его
личный адъютант. Кроме того, со мной… моя невеста…
Я слушаю… Да.
Личный адъютант его светлости поручик Шервинский… Здравия желаю, ваше превосходительство… Как-с? (Пауза.) Болботун?!.. Как, со всем штабом?.. Слушаю!.. Так-с, передам… Слушаю, ваше превосходительство… Его светлость должен быть в двенадцать часов ночи. (Вешает трубку.)
Шратт. С сожалением, поручик, не только ваша невеста, но и вас не могу брать. Если вы хотите ехайть, отправляйтесь станцию наш штабной поезд. Предупреждаю — никаких мест нет, там уж есть
личный адъютант.
Неточные совпадения
— Поймите вы различие между
личным трудом и барщиной! — поучающим тоном вмешался
адъютант, обратясь особо к нескольким личностям из той же кучки переговорщиков: —
Личный труд никак не барщина;
личный труд — это
личный труд… Все мы несем
личный труд — и я, и вы, и… и все, а барщина совсем другое; она только при крепостном праве была, — понимаете?
Мужики же в ответ им говорили, что пущай генерал покажет им свою особую грамоту за царевой печатью, тогда ему поверят, что он точно послан от начальства, а не от арб, а
адъютанту на все его доводы возражали, что по их мужицкому разуму прежняя барщина и
личный труд, к какому их теперь обязывают, выходит все одно и то же.
Но
адъютант, почти не слушая Болеслава Казимировича, отворил дверь и жестом пригласил его войти для
личных объяснений к его превосходительству, а сам, даже с некоторым похвальным бесстрашием, вышел на крыльцо — сделать рекогносцировку относительно настроения и положения в данный момент бунтующей толпы.
Пшецыньский, с особо энергическим красноречием, укорял мужиков-переговорщиков за то, что те выказали такое недоверие к словам генерала, а
адъютант продолжал доказывать, что
личный труд — отнюдь не барщина.
Самое надписание было что-то вроде надписания, какое сделали гоголевские купцы в жалобе, поданной «господину финансову» Хлестакову: тут были и слова из высочайшего титула и
личное имя председателя, и упоминались «уси генерал-губернатора, и чины, и ваши обер-преподобие, увместе с флигерточаков, [„Флигерточаков“ это должно было значить „флигель-адъютант Чертков“.