Неточные совпадения
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на
лице Анны Павловны, хотя и не шла
к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел
к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, сморщил
лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся
лицо Пьера, улыбнулся неожиданно-доброю и приятною улыбкой.
— Нeт, обещайте, обещайте, Basile, [Базиль,] — сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда-то должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла
к ее истощенному
лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел,
лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась
к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
Князь Ипполит подошел
к маленькой княгине и, близко наклоняя
к ней свое
лицо, стал полушопотом что-то говорить ей.
Вывернувшись от отца, она подбежала
к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся
лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел
к зеркалу, рассматривая свое красивое
лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что́ он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел
к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с-глазу-на-глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным
лицом, подвинулась ближе
к креслу графини.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что́ ей было сказано, подошла
к зеркалу и оправила шарф и прическу: глядя на свое красивое
лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым
лицом, человек, уже приближавшийся
к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась
к матери...
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху,
к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся
лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню...
Он выпрямился, и
лицо его озарилось особенною молодецки-хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь
к первой скрипке...
Действительно, всё, чтó только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшею выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом
лице приготовлял зрителей
к тому, чтó будет.
Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму
к ее месту, сделал последнее па́, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся
лицом и округло размахнув правою рукою среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи.
— Предел человеческий, — говорил старичок, духовное
лицо, даме, подсевшей
к нему и наивно слушавшей его, — предел положен, его же не прейдеши.
Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла
к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного
лица.
В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные
лица шопотом сказали что-то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился
к дамам.
Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в
лице Пьера, опять на руку, и на
лице его явилась так не шедшая
к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием.
— Mais, mon prince, [Но, князь,] говорила Анна Михайловна, — после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, — обратилась она
к молодому человеку, который, вплоть подойдя
к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие
лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василия.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась
к нему.
Княжна подумала, задумчиво улыбнулась (причем
лицо ее, освещенное лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг приподнявшись, тяжело ступая, перешла
к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ...
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurnicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась
к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на
лице князя Андрея.
И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением
лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным
лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил
к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
— Да, приехал
к вам, батюшка, и с беременною женой, — сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского
лица. — Как здоровье ваше?
Она и Михаил Иваныч — два
лица,
к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали».
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На
лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав. Когда он подошел
к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
— Наделали дела! — проговорил он. — Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, — обратился он с упреком
к батальонному командиру. — Ах, мой Бог! — прибавил он и решительно выступил вперед. — Господа ротные командиры! — крикнул он голосом, привычным
к команде. — Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? — обратился он
к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся
к лицу, про которое он говорил.
Полковой командир, покраснев, подбежал
к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным
лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения
к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной
лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
Кутузов отвернулся. На
лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что̀ ему сказал Долохов, и всё, что̀ он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что̀ нужно. Он отвернулся и направился
к коляске.
— Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? — сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся
к месту 3-ю роту и подъезжая
к шедшему впереди ее капитану Тимохину.
Лицо полкового командира выражало после счастливо-отбытого смотра неудержимую радость. — Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! — И он протянул руку ротному.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в
лице, оттолкнул его и обратился
к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что́ ожидает русскую армию, нашли себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
— Schon fleissig! [Уж за работой!] — сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного
лица. — Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Да здравствуют Австрийцы! Да здравствуют Русские! Ура император Александр!] — обратился он
к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем-хозяином.
Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человечек с красным
лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался
к крыльцу.
— Чорт меня дернул пойти
к этой крысе (прозвище офицера), — растирая себе обеими руками лоб и
лицо, говорил он. — Можешь себе представить, ни одной карты, ни одной, ни одной карты не дал.
— А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, — говорил, обращаясь
к пунцово-красному, взволнованному Ростову, высокий штаб-ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого
лица.
Солдаты с испуганными
лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился
к Несвицкому.
Курносое и черноволосатое
лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно
к вечеру, после выпитых двух бутылок.
«Ну, так и есть, — подумал Ростов, — он хочет испытать меня!» — Сердце его сжалось, и кровь бросилась
к лицу. — «Пускай посмотрит, трус ли я» — подумал он.
Но в то же мгновение, как он обратился
к князю Андрею, умное и твердое выражение
лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на
лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что́ говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что́ называется ridicule, [[смешным],] но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства
лицом подъехал
к нему и поднял нагайку...
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое
лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что-то сочным ртом и махая руками, звал его
к себе.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что-то. Они поспешно обратились
к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового? На их столь знакомых ему
лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся
лице Несвицкого.
Князь Андрей направился
к двери, из-за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом
лице, показался на пороге. Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на
лицо своего адъютанта и не узнавал его.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул
к себе левою рукой Багратиона, а правою, на которой было кольцо, видимо-привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что́ было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился
к князю Андрею. На
лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное
лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал
к своей роте, на бегу застегиваясь.
Начальники, с расстроенными
лицами подъезжавшие
к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.
С левого фланга шел ближе всех
к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением
лица, тот самый, который выбежал из балагана.