Неточные совпадения
Не будем пытаться проникнуть то, чтó в этих
книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и
Вечным непроницаемую завесу?
Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора
книг и бумаг покойного, только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир
вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противуположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым.
— Все об воскресении Лазаря, — отрывисто и сурово прошептала она и стала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением
вечной книги. Прошло минут пять или более.
Она понимала и отца, и Вязмитинова, и доктора, и условия, в которых так или иначе боролись представлявшиеся ей люди, и осмыслена была развернутая перед ее окном широкая страница
вечной книги.
В частности, и Четвероевангелие, исторической оболочкой своей представляющее предмет ученой гиперкритики, есть
Вечная Книга лишь для тех, кто изведал его живительную силу, припадая с открытым сердцем к источнику воды живой.
И на том же самом месте, где списана песня Деворы,
вечная книга уже начинает новую повесть: тут не десять тысяч мужей боятся идти и зовут с собою женщину, а горсть в три сотни человек идет и гонит несметный стан врагов своих.
Неточные совпадения
Друг. Нельзя ли для прогулок // Подальше выбрать закоулок? // А ты, сударыня, чуть из постели прыг, // С мужчиной! с молодым! — Занятье для девицы! // Всю ночь читает небылицы, // И вот плоды от этих
книг! // А всё Кузнецкий мост, и
вечные французы, // Оттуда моды к нам, и авторы, и музы: // Губители карманов и сердец! // Когда избавит нас творец // От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок! // И книжных и бисквитных лавок! —
Нет-с,
книги книгам рознь. А если б, между нами, // Был ценсором назначен я, // На басни бы налег; ох! басни — смерть моя! // Насмешки
вечные над львами! над орлами! // Кто что ни говори: // Хотя животные, а всё-таки цари.
Но среди этой разновековой мебели, картин, среди не имеющих ни для кого значения, но отмеченных для них обоих счастливым часом, памятной минутой мелочей, в океане
книг и нот веяло теплой жизнью, чем-то раздражающим ум и эстетическое чувство; везде присутствовала или недремлющая мысль, или сияла красота человеческого дела, как кругом сияла
вечная красота природы.
А чтение, а ученье —
вечное питание мысли, ее бесконечное развитие! Ольга ревновала к каждой не показанной ей
книге, журнальной статье, не шутя сердилась или оскорблялась, когда он не заблагорассудит показать ей что-нибудь, по его мнению, слишком серьезное, скучное, непонятное ей, называла это педантизмом, пошлостью, отсталостью, бранила его «старым немецким париком». Между ними по этому поводу происходили живые, раздражительные сцены.
— Ну, так возьми себе эти
книги в
вечное и потомственное владение, но на одном условии.