Неточные совпадения
Левин слушал
молча, и, несмотря на все усилия, которые он делал над собой, он никак не мог перенестись в душу своего приятеля и понять его
чувства и прелести изучения таких женщин.
Чувство радости от близости к ней, всё усиливаясь, дошло до того, что, подавая ей в ее корзинку найденный им огромный на тонком корне с завернувшимися краями березовый гриб, он взглянул ей в глаза и, заметив краску радостного и испуганного волнения, покрывшую ее лицо, сам смутился и улыбнулся ей
молча такою улыбкой, которая слишком много говорила.
Неточные совпадения
«Зачем вечор так рано скрылись?» — // Был первый Оленькин вопрос. // Все
чувства в Ленском помутились, // И
молча он повесил нос. // Исчезла ревность и досада // Пред этой ясностию взгляда, // Пред этой нежной простотой, // Пред этой резвою душой!.. // Он смотрит в сладком умиленье; // Он видит: он еще любим; // Уж он, раскаяньем томим, // Готов просить у ней прощенье, // Трепещет, не находит слов, // Он счастлив, он почти здоров…
Минуты две они
молчали, // Но к ней Онегин подошел // И молвил: «Вы ко мне писали, // Не отпирайтесь. Я прочел // Души доверчивой признанья, // Любви невинной излиянья; // Мне ваша искренность мила; // Она в волненье привела // Давно умолкнувшие
чувства; // Но вас хвалить я не хочу; // Я за нее вам отплачу // Признаньем также без искусства; // Примите исповедь мою: // Себя на суд вам отдаю.
Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и сестре, взял их обеих за руки и минуты две
молча всматривался то в ту, то в другую. Мать испугалась его взгляда. В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания
чувство, но в то же время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна заплакала.
«Конечно, — пробормотал он про себя через минуту, с каким-то
чувством самоунижения, — конечно, всех этих пакостей не закрасить и не загладить теперь никогда… а стало быть, и думать об этом нечего, а потому явиться
молча и… исполнить свои обязанности… тоже
молча, и… и не просить извинения, и ничего не говорить, и… и уж, конечно, теперь все погибло!»
Я выслушал его
молча и был доволен одним: имя Марьи Ивановны не было произнесено гнусным злодеем, оттого ли, что самолюбие его страдало при мысли о той, которая отвергла его с презрением; оттого ли, что в сердце его таилась искра того же
чувства, которое и меня заставляло
молчать, — как бы то ни было, имя дочери белогорского коменданта не было произнесено в присутствии комиссии.