Неточные совпадения
— Вы мне гадки, отвратительны! — закричала она, горячась всё более и более. — Ваши слезы — вода! Вы никогда не любили меня; в вас нет ни
сердца, ни благородства! Вы мне мерзки, гадки, чужой, да, чужой совсем! —
с болью и злобой произнесла она это ужасное для себя слово чужой.
В 4 часа, чувствуя свое бьющееся
сердце, Левин слез
с извозчика у Зоологического Сада и пошел дорожкой к горам и катку, наверное зная, что найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда.
— Верно,
с бумагами, — прибавил Степан Аркадьич, и, когда Анна проходила мимо лестницы, слуга взбегал наверх, чтобы доложить о приехавшем, а сам приехавший стоял у лампы, Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе страха чего-то вдруг шевельнулось у нее в
сердце.
Она ждала
с замиранием
сердца мазурки.
— Все или один?» И, не помогая мучившемуся юноше,
с которым она танцовала, в разговоре, нить которого он упустил и не мог поднять, и наружно подчиняясь весело-громким повелительным крикам Корсунского, то бросающего всех в grand rond, [большой круг,] то в chaîne, [цепь,] она наблюдала, и
сердце ее сжималось больше и больше.
Константин Левин заглянул в дверь и увидел, что говорит
с огромной шапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось
сердце при мысли о том, в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Вронский смотрел на Анну и
с замиранием
сердца ждал, что она скажет. Он вздохнул как бы после опасности, когда она выговорила эти слова.
В полку не только любили Вронского, но его уважали и гордились им, гордились тем, что этот человек, огромно-богатый,
с прекрасным образованием и способностями,
с открытою дорогой ко всякого рода успеху и честолюбия и тщеславия, пренебрегал этим всем и из всех жизненных интересов ближе всего принимал к
сердцу интересы полка и товарищества.
Нахмуренное лицо Алексея Вронского побледнело, и выдающаяся нижняя челюсть его дрогнула, что
с ним бывало редко. Он, как человек
с очень добрым
сердцем, сердился редко, но когда сердился и когда у него дрожал подбородок, то, как это и знал Александр Вронский, он был опасен. Александр Вронский весело улыбнулся.
Утро было прекрасное: опрятные, веселые дома
с садиками, вид краснолицых, красноруких, налитых пивом, весело работающих немецких служанок и яркое солнце веселили
сердце; но чем ближе они подходили к водам, тем чаще встречались больные, и вид их казался еще плачевнее среди обычных условий благоустроенной немецкой жизни.
Гриша плакал, говоря, что и Николинька свистал, но что вот его не наказали и что он не от пирога плачет, — ему всё равно, — но о том, что
с ним несправедливы. Это было слишком уже грустно, и Дарья Александровна решилась, переговорив
с Англичанкой, простить Гришу и пошла к ней. Но тут, проходя чрез залу, она увидала сцену, наполнившую такою радостью ее
сердце, что слезы выступили ей на глаза, и она сама простила преступника.
— Пожалуйста, пожалуйста, не будем говорить об этом, — сказал он, садясь и вместе
с тем чувствуя, что в
сердце его поднимается и шевелится казавшаяся ему похороненною надежда.
И, несмотря на то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего
сердца, но теперь, когда, как в эту минуту, ему казалось, что он не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его
с ней не может быть разорвана.
Но ошибка, сделанная им, произошла не оттого только, что он не обдумал этой случайности, а оттого тоже, что он до этого дня свидания
с умирающею женой не знал своего
сердца.
Одно, чего он не мог вырвать из своего
сердца, несмотря на то, что он не переставая боролся
с этим чувством, это было доходящее до отчаяния сожаление о том, что он навсегда потерял ее.
То, что он теперь, искупив пред мужем свою вину, должен был отказаться от нее и никогда не становиться впредь между ею
с ее раскаянием и ее мужем, было твердо решено в его
сердце; но он не мог вырвать из своего
сердца сожаления о потере ее любви, не мог стереть в воспоминании те минуты счастия, которые он знал
с ней, которые так мало ценимы им были тогда и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.
Он быстро вскочил. «Нет, это так нельзя! — сказал он себе
с отчаянием. — Пойду к ней, спрошу, скажу последний раз: мы свободны, и не лучше ли остановиться? Всё лучше, чем вечное несчастие, позор, неверность!!»
С отчаянием в
сердце и со злобой на всех людей, на себя, на нее он вышел из гостиницы и поехал к ней.
Она вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она вспомнила о них в то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом
с любовью, надеждой и страхом в
сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.
Досадуя на жену зa то, что сбывалось то, чего он ждал, именно то, что в минуту приезда, тогда как у него
сердце захватывало от волнения при мысли о том, что
с братом, ему приходилось заботиться о ней, вместо того чтобы бежать тотчас же к брату, Левин ввел жену в отведенный им нумер.
— Да, но
сердце? Я вижу в нем
сердце отца, и
с таким
сердцем ребенок не может быть дурен, — сказала графиня Лидия Ивановна
с восторгом.
Нынче в Летнем Саду была одна дама в лиловом вуале, за которой он
с замиранием
сердца, ожидая, что это она, следил, в то время как она подходила к ним по дорожке.
Она послала к нему просить его прийти к ней сейчас же;
с замиранием
сердца, придумывая слова, которыми она скажет ему всё, и те выражения его любви, которые утешат ее, она ждала его.
И опять в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское
сердце жестокое воспоминание смерти последнего, грудного мальчика, умершего крупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком и своя разрывающая
сердце одинокая боль пред бледным лобиком
с вьющимися височками, пред раскрытым и удивленным ротиком, видневшимся из гроба в ту минуту, как его закрывали розовою крышечкой
с галунным крестом.
Je n’ai pas le coeur assez large, [У меня не настолько широкое
сердце,] чтобы полюбить целый приют
с гаденькими девочками.
А она чувствовала, что рядом
с любовью, которая связывала их, установился между ними злой дух какой-то борьбы, которого она не могла изгнать ни из его, ни, еще менее, из своего
сердца.
Одно — вне ее присутствия,
с доктором, курившим одну толстую папироску за другою и тушившим их о край полной пепельницы,
с Долли и
с князем, где шла речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и другое настроение — в ее присутствии, у ее изголовья, где
сердце хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился Богу.
И вот в Москве, где каждая встреча ей нож в
сердце, она живет шесть месяцев,
с каждым днем ожидая решения.
— Перемена не во внешнем положении, — строго сказала графиня Лидия Ивановна, вместе
с тем следя влюбленным взглядом за вставшим и перешедшим к Landau Алексеем Александровичем, —
сердце его изменилось, ему дано новое
сердце, и я боюсь, что вы не вполне вдумались в ту перемену, которая произошла в нем.
Она долго не могла поверить тому, чтобы раздор начался
с такого безобидного, не близкого ничьему
сердцу разговора.
Никогда еще не проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что
сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча
с этим равнодушно-спокойным лицом? Он не то что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
И смерть, как единственное средство восстановить в его
сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее
сердце злой дух вел
с ним, ясно и живо представилась ей.
Туман, застилавший всё в ее душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства
с новой болью защемили больное
сердце. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться до того, чтобы пробыть целый день
с ним в его доме. Она вошла к нему в кабинет, чтоб объявить ему свое решение.
«Да, не надо думать, надо делать что-нибудь, ехать, главное уехать из этого дома», сказала она,
с ужасом прислушиваясь к страшному клокотанью, происходившему в ее
сердце, и поспешно вышла и села в коляску.
В то время как она говорила
с артельщиком, кучер Михайла, румяный, веселый, в синей щегольской поддевке и цепочке, очевидно гордый тем, что он так хорошо исполнил поручение, подошел к ней и подал записку. Она распечатала, и
сердце ее сжалось еще прежде, чем она прочла.
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она, обращаясь к Михайле. Она говорила тихо, потому что быстрота биения
сердца мешала ей дышать. «Нет, я не дам тебе мучать себя», подумала она, обращаясь
с угрозой не к нему, не к самой себе, а к тому, кто заставлял ее мучаться, и пошла по платформе мимо станции.
«Какой же он неверующий?
С его
сердцем,
с этим страхом огорчить кого-нибудь, даже ребенка! Всё для других, ничего для себя. Сергей Иванович так и думает, что это обязанность Кости — быть его приказчиком. Тоже и сестра. Теперь Долли
с детьми на его опеке. Все эти мужики, которые каждый день приходят к нему, как будто он обязан им служить».