Неточные совпадения
Секретарь весело и почтительно, как и все
в присутствии Степана Аркадьича, подошел с бумагами и
проговорил тем фамильярно-либеральным тоном, который введен был Степаном Аркадьичем...
— Так и есть! Левин, наконец! —
проговорил он с дружескою, насмешливою улыбкой, оглядывая подходившего к нему Левина. — Как это ты не побрезгал найти меня
в этом вертепе? — сказал Степан Аркадьич, не довольствуясь пожатием руки и целуя своего приятеля. — Давно ли?
— Но ты не ошибаешься? Ты знаешь, о чем мы говорим? —
проговорил Левин, впиваясь глазами
в своего собеседника. — Ты думаешь, что это возможно?
— А, Костя! — вдруг
проговорил он, узнав брата, и глаза его засветились радостью. Но
в ту же секунду он оглянулся на молодого человека и сделал столь знакомое Константину судорожное движение головой и шеей, как будто галстук жал его; и совсем другое, дикое, страдальческое и жестокое выражение остановилось на его исхудалом лице.
— Вот как! —
проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил он к меньшой дочери, — ты когда-нибудь,
в один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
— Ах, не слушал бы! — мрачно
проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь
в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
— Ты не
в постели? Вот чудо! — сказала она, скинула башлык и не останавливаясь пошла дальше,
в уборную. — Пора, Алексей Александрович, —
проговорила она из-за двери.
— Ну-с, я слушаю, что будет, —
проговорила она спокойно и насмешливо. — И даже с интересом слушаю, потому, что желала бы понять,
в чем дело.
— Где они? Вот
в чем вопрос! —
проговорил торжественно Петрицкий, проводя кверху от носа указательным пальцем.
— Знаете, что я делал предложение и что мне отказано, —
проговорил Левин, и вся та нежность, которую минуту тому назад он чувствовал к Кити, заменилась
в душе его чувством злобы за оскорбление.
Алексей Александрович
проговорил что-то, чего Долли не могла расслышать
в шуме двигавшихся экипажей.
— Проси! — громко
проговорил он, сбирая бумаги и укладывая их
в бювар.
— Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для этой женщины сделал всё, и она затоптала всё
в грязь, которая ей свойственна. Я не злой человек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за всё то зло, которое она сделала мне! —
проговорил он со слезами злобы
в голосе.
— Глупо! Не попал, —
проговорил он, шаря рукой за револьвером. Револьвер был подле него, — он искал дальше. Продолжая искать, он потянулся
в другую сторону и, не
в силах удержать равновесие, упал, истекая кровью.
Здоровая на вид, нарядная кормилица, испугавшись, что ей откажут,
проговорила себе что-то под нос и, запрятывая большую грудь, презрительно улыбнулась над сомнением
в своей молочности.
В этой улыбке Алексей Александрович тоже нашел насмешку над своим положением.
Сквозь сон он услыхал смех и веселый говор Весловекого и Степана Аркадьича. Он на мгновенье открыл глаза: луна взошла, и
в отворенных воротах, ярко освещенные лунным светом, они стояли разговаривая. Что-то Степан Аркадьич говорил про свежесть девушки, сравнивая ее с только что вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский, смеясь своим заразительным смехом, повторял, вероятно, сказанные ему мужиком слова: «Ты своей как можно домогайся!» Левин сквозь сон
проговорил...
— Сами едут! Вон они! — прокричал мужик. — Вишь, заваливают! —
проговорил он, указывая на четверых верховых и двух
в шарабане, ехавших по дороге.
—
В свете это ад! — мрачно нахмурившись, быстро
проговорил он. — Нельзя представить себе моральных мучений хуже тех, которые она пережила
в Петербурге
в две недели… и я прошу вас верить этому.
Долго Левин не мог успокоить жену. Наконец он успокоил ее, только признавшись, что чувство жалости
в соединении с вином сбили его, и он поддался хитрому влиянию Анны и что он будет избегать ее. Одно,
в чем он искреннее всего признавался, было то, что, живя так долго
в Москве, за одними разговорами, едой и питьем, он ошалел. Они
проговорили до трех часов ночи. Только
в три часа они настолько примирились, что могли заснуть.
На углу он встретил спешившего ночного извозчика. На маленьких санках,
в бархатном салопе, повязанная платком, сидела Лизавета Петровна. «Слава Богу, слава Богу»!
проговорил он, с восторгом узнав ее, теперь имевшее особенно серьезное, даже строгое выражение, маленькое белокурое лицо. Не приказывая останавливаться извозчику, он побежал назад рядом с нею.
— Так вы думаете, что может быть благополучно? Господи, помилуй и помоги! —
проговорил Левин, увидав свою выезжавшую из ворот лошадь. Вскочив
в сани рядом с Кузьмой, он велел ехать к доктору.
— Позвольте, вы, кажется, ставите меня
в положение обвиняемого, —
проговорил Алексей Александрович.
— Вот он! —
проговорила княгиня, указывая на Вронского,
в длинном пальто и
в черной с широкими полями шляпе шедшего под руку с матерью. Облонский шел подле него, что-то оживленно говоря.
— Да, да, прощай! —
проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому. При словах мужика о том, что Фоканыч живет для души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все стремясь к одной цели, закружились
в его голове, ослепляя его своим светом.