Неточные совпадения
— Я приказал
прийти в то воскресенье, а до тех пор чтобы не беспокоили вас и себя понапрасну, — сказал он видимо приготовленную фразу.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты
придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин
в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, — а
придешь и ты к нам. Да, так о том, что ты спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не был.
Левин встречал
в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые
в последнее время чаще и чаще
приходили ему на ум.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то
приходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и слов: до свидания.
Он говорил, обращаясь и к Кити и к Левину и переводя с одного на другого свой спокойный и дружелюбный взгляд, — говорил, очевидно, что̀
приходило в голову.
Ему и
в голову не
приходило, чтобы могло быть что-нибудь дурное
в его отношениях к Кити.
— Я сейчас
приду, maman, — прибавил он, обертываясь
в дверях.
Даже не было надежды, чтоб ее пригласили, именно потому, что она имела слишком большой успех
в свете, и никому
в голову не могло
прийти, чтоб она не была приглашена до сих пор.
—
В кого же дурной быть? А Семен рядчик на другой день вашего отъезда
пришел. Надо будет порядиться с ним, Константин Дмитрич, — сказал приказчик. — Я вам прежде докладывал про машину.
— Ах, ужаснее всего мне эти соболезнованья! — вскрикнула Кити, вдруг рассердившись. Она повернулась на стуле, покраснела и быстро зашевелила пальцами, сжимая то тою, то другою рукой пряжку пояса, которую она держала. Долли знала эту манеру сестры перехватывать руками, когда она
приходила в горячность; она знала, как Кити способна была
в минуту горячности забыться и наговорить много лишнего и неприятного, и Долли хотела успокоить ее; но было уже поздно.
— Надо, чтобы вы мне это рассказали, — сказала она вставая. —
Приходите в тот антракт.
С книгой под мышкой он
пришел наверх; но
в нынешний вечер, вместо обычных мыслей и соображений о служебных делах, мысли его были наполнены женою и чем-то неприятным, случившимся с нею.
Ему
в первый раз
пришли вопросы о возможности для его жены полюбить кого-нибудь, и он ужаснулся пред этим.
Анна говорила, что
приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала себя одетою
в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее.
— Пошлите
в Суры,
в Чефировку, если не
придут. Надо искать.
Большинство молодых женщин, завидовавших Анне, которым уже давно наскучило то, что ее называют справедливою, радовались тому, что̀ они предполагали, и ждали только подтверждения оборота общественного мнения, чтоб обрушиться на нее всею тяжестью своего презрения. Они приготавливали уже те комки грязи, которыми они бросят
в нее, когда
придет время. Большинство пожилых людей и люди высокопоставленные были недовольны этим готовящимся общественным скандалом.
В день Красносельских скачек Вронский раньше обыкновенного
пришел съесть бифстек
в общую залу артели полка.
— Мне обедать еще рано, а выпить надо. Я
приду сейчас. Ей, вина! — крикнул он своим знаменитым
в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. — Нет, не надо, — тотчас же опять крикнул он. — Ты домой, так я с тобой пойду.
В эти последние дни он сам не ездил на проездку, а поручил тренеру и теперь решительно не знал,
в каком состоянии
пришла и была его лошадь.
И ему
в первый раз
пришла в голову ясная мысль о том, что необходимо прекратить эту ложь, и чем скорее, тем лучше. «Бросить всё ей и мне и скрыться куда-нибудь одним с своею любовью», сказал он себе.
Вронский и не смотрел на нее, а, желая
прийти далеко первым, стал работать поводьями кругообразно,
в такт скока поднимая и опуская голову лошади.
Яшвин с фуражкой догнал его, проводил его до дома, и через полчаса Вронский
пришел в себя. Но воспоминание об этой скачке надолго осталось
в его душе самым тяжелым и мучительным воспоминанием
в его жизни.
Накануне графиня Лидия Ивановна
прислала ему брошюру бывшего
в Петербурге знаменитого путешественника
в Китае с письмом, прося его принять самого путешественника, человека, по разным соображениям весьма интересного и нужного.
—
В третий раз предлагаю вам свою руку, — сказал он чрез несколько времени, обращаясь к ней. Анна смотрела на него и не знала, что сказать. Княгиня Бетси
пришла ей на помощь.
В этот же день Варенька
пришла обедать и сообщила, что Анна Павловна раздумала ехать завтра
в горы. И княгиня заметила, что Кити опять покраснела.
Для Константина народ был только главный участник
в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним
в общем деле, иногда приходивший
в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда
в общем деле требовались другие качества,
приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Но
в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему
приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
Сергей Иванович внимательно слушал, расспрашивал и, возбуждаемый новым слушателем, разговорился и высказал несколько метких и веских замечаний, почтительно оцененных молодым доктором, и
пришел в свое, знакомое брату, оживленное состояние духа,
в которое он обыкновенно
приходил после блестящего и оживленного разговора.
Обливавший его пот прохлаждал его, а солнце, жегшее спину, голову и засученную по локоть руку, придавало крепость и упорство
в работе; и чаще и чаще
приходили те минуты бессознательного состояния, когда можно было не думать о том, что делаешь.
Здесь
в деревне, с детьми и с симпатичною ему Дарьей Александровной, Левин
пришел в то, часто находившее на него, детски веселое расположение духа, которое Дарья Александровна особенно любила
в нем. Бегая с детьми, он учил их гимнастике, смешил мисс Гуль своим дурным английским языком и рассказывал Дарье Александровне свои занятия
в деревне.
— Право? — сказал он, вспыхнув, и тотчас же, чтобы переменить разговор, сказал: — Так
прислать вам двух коров? Если вы хотите считаться, то извольте заплатить мне по пяти рублей
в месяц, если вам не совестно.
— Очень, очень вы смешны, — повторила Дарья Александровна, снежностью вглядываясь
в его лицо. — Ну, хорошо, так как будто мы ничего про это не говорили. Зачем ты
пришла, Таня? — сказала Дарья Александровна по-французски вошедшей девочке.
Левин часто любовался на эту жизнь, часто испытывал чувство зависти к людям, живущим этою жизнью, но нынче
в первый paз,
в особенности под впечатлением того, что он видел
в отношениях Ивана Парменова к его молодой жене, Левину
в первый раз ясно
пришла мысль о том, что от него зависит переменить ту столь тягостную, праздную, искусственную и личную жизнь, которою он жил, на эту трудовую, чистую и общую прелестную жизнь.
В подтверждение этого решения, когда оно уже было окончательно принято, Алексею Александровичу
пришло еще одно важное соображение.
Ей
приходило в голову, что сейчас приедет управляющий выгонять ее из дома, что позор ее будет объявлен всему миру.
В то время как она входила, лакей Вронского с расчесанными бакенбардами, похожий на камер-юнкера, входил тоже. Он остановился у двери и, сняв фуражку, пропустил ее. Анна узнала его и тут только вспомнила, что Вронский вчера сказал, что не приедет. Вероятно, он об этом
прислал записку.
— Алексей сделал нам ложный прыжок, — сказала она по-французски, — он пишет, что не может быть, — прибавила она таким естественным, простым тоном, как будто ей никогда и не могло
приходить в голову, чтобы Вронский имел для Анны какое-нибудь другое значение как игрока
в крокет.
В последнее время мать, поссорившись с ним за его связь и отъезд из Москвы, перестала
присылать ему деньги.
Раз решив сам с собою, что он счастлив своею любовью, пожертвовал ей своим честолюбием, взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже не мог чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады на него за то, что он, приехав
в полк,
пришел не к нему первому. Серпуховской был добрый приятель, и он был рад ему.
— Сейчас
придем! — крикнул Вронский офицеру, заглянувшему
в комнату и звавшему их к полковому командиру.
Но она не слушала его слов, она читала его мысли по выражению лица. Она не могла знать, что выражение его лица относилось к первой пришедшей Вронскому мысли — о неизбежности теперь дуэли. Ей никогда и
в голову не
приходила мысль о дуэли, и поэтому это мимолетное выражение строгости она объяснила иначе.
Она велела сказать мужу, что приехала, прошла
в свой кабинет и занялась разбором своих вещей, ожидая, что он
придет к ней.
Она вышла
в столовую под предлогом распоряжения и нарочно громко говорила, ожидая, что он
придет сюда; но он не вышел, хотя она слышала, что он выходил к дверям кабинета, провожая правителя канцелярии.
Плуги оказывались негодящимися, потому что работнику не
приходило в голову опустить поднятый резец и, ворочая силом, он мучал лошадей и портил землю; и его просили быть покойным.
Но записывать было некогда, потому что
пришли начальники к наряду, и Левин вышел к ним
в переднюю.
Он сидел на кровати
в темноте, скорчившись и обняв свои колени и, сдерживая дыхание от напряжения мысли, думал. Но чем более он напрягал мысль, тем только яснее ему становилось, что это несомненно так, что действительно он забыл, просмотрел
в жизни одно маленькое обстоятельство ― то, что
придет смерть, и всё кончится, что ничего и не стоило начинать и что помочь этому никак нельзя. Да, это ужасно, но это так.
Левин говорил то, что он истинно думал
в это последнее время. Он во всем видел только смерть или приближение к ней. Но затеянное им дело тем более занимало его. Надо же было как-нибудь доживать жизнь, пока не
пришла смерть. Темнота покрывала для него всё; но именно вследствие этой темноты он чувствовал, что единственною руководительною нитью
в этой темноте было его дело, и он из последних сил ухватился и держался за него.
― Я
пришел вам сказать, что я завтра уезжаю
в Москву и не вернусь более
в этот дом, и вы будете иметь известие о моем решении чрез адвоката, которому я поручу дело развода. Сын же мой переедет к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием вспоминая то, что он хотел сказать о сыне.
— Ну как не грех не
прислать сказать! Давно ли? А я вчера был у Дюссо и вижу на доске «Каренин», а мне и
в голову не
пришло, что это ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с головой
в окно кареты. А то я бы зашел. Как я рад тебя видеть! — говорил он, похлопывая ногу об ногу, чтобы отряхнуть с них снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
— Ну, разумеется! Вот ты и
пришел ко мне. Помнишь, ты нападал на меня за то, что я ищу
в жизни наслаждений?