Неточные совпадения
— Вот это всегда так! — перебил его Сергей Иванович. — Мы,
Русские, всегда так. Может
быть, это и хорошая наша черта — способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова
на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же права, как наши земские учреждения, другому европейскому народу, — Немцы и Англичане выработали бы из них свободу, а мы вот только смеемся.
Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый народ, блестя
на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между
русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось,
были разубраны в новые торжественные ризы.
—
На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза
на лице брата. — И ведь вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы
было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да
выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и
русские песни.
Русская девушка ухаживала за мадам Шталь и, кроме того, как замечала Кити, сходилась со всеми тяжело-больными, которых
было много
на водах, и самым натуральным образом ухаживала зa ними.
Княгиня находила всё прекрасным и, несмотря
на свое твердое положение в
русском обществе, старалась зa границей походить
на европейскую даму, чем она не
была, — потому что она
была русская барыня, — и потому притворялась, что ей
было отчасти неловко.
Княгиня подсмеивалась над мужем за его
русские привычки, но
была так оживлена и весела, как не
была во всё время жизни
на водах.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола,
на котором уже
были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти
на стол, он склонил
на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет
на русском языке.
Помещик с седыми усами
был, очевидно, закоренелый крепостник и деревенский старожил, страстный сельский хозяин. Признаки эти Левин видел и в одежде — старомодном, потертом сюртуке, видимо непривычном помещику, и в его умных, нахмуренных глазах, и в складной
русской речи, и в усвоенном, очевидно, долгим опытом повелительном тоне, и в решительных движениях больших, красивых, загорелых рук с одним старым обручальным кольцом
на безыменке.
Он настаивал
на том, что
русский мужик
есть свинья и любит свинство, и, чтобы вывести его из свинства, нужна власть, а ее нет, нужна палка, а мы стали так либеральны, что заменили тысячелетнюю палку вдруг какими-то адвокатами и заключениями, при которых негодных вонючих мужиков кормят хорошим супом и высчитывают им кубические футы воздуха.
И ни то, ни другое не давало не только ответа, но ни малейшего намека
на то, что ему, Левину, и всем
русским мужикам и землевладельцам делать с своими миллионами рук и десятин, чтоб они
были наиболее производительны для общего благосостояния.
В Турции
был в гареме, в Индии ездил
на слоне и теперь в России желал вкусить всех специально
русских удовольствий.
Вронскому, бывшему при нем как бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными лицами
русские удовольствия.
Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и тройки, и Цыгане, и кутежи с
русским битьем посуды. И принц с чрезвычайною легкостью усвоил себе
русский дух, бил подносы с посудой, сажал
на колени Цыганку и, казалось, спрашивал: что же еще, или только в этом и состоит весь
русский дух?
Как бы то ни
было, когда он простился с ним
на седьмой день, пред отъездом его в Москву, и получил благодарность, он
был счастлив, что избавился от этого неловкого положения и неприятного зеркала. Он простился с ним
на станции, возвращаясь с медвежьей охоты, где всю ночь у них
было представление
русского молодечества.
Услыхав с другой стороны подъезда шаги, всходившие
на лестницу, обер-кельнер обернулся и, увидав
русского графа, занимавшего у них лучшие комнаты, почтительно вынул руки из карманов и, наклонившись, объяснил, что курьер
был и что дело с наймом палаццо состоялось.
— А мы живем и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром
русскую газету и указывая
на статью о
русском художнике, жившем в том же городе и окончившем картину, о которой давно ходили слухи и которая вперед
была куплена. В статье
были укоры правительству и Академии за то, что замечательный художник
был лишен всякого поощрения и помощи.
Но, несмотря
на это, в то время как он перевертывал свои этюды, поднимал сторы и снимал простыню, он чувствовал сильное волнение, и тем больше, что, несмотря
на то, что все знатные и богатые
Русские должны
были быть скоты и дураки в его понятии, и Вронский и в особенности Анна нравились ему.
Когда они вошли, девочка в одной рубашечке сидела в креслице у стола и обедала бульоном, которым она облила всю свою грудку. Девочку кормила и, очевидно, с ней вместе сама
ела девушка
русская, прислуживавшая в детской. Ни кормилицы, ни няни не
было; они
были в соседней комнате, и оттуда слышался их говор
на странном французском языке,
на котором они только и могли между собой изъясняться.
Левин видел, что в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он
был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую в том, что
русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд
на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд
Русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства
на востоке.
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все
Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад
на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня
есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Неточные совпадения
И
русскую деву влекли
на позор, // Свирепствовал бич без боязни, // И ужас народа при слове «набор» // Подобен
был ужасу казни?
Легко
было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее
было обезоружить польскую интригу, тем более что она действовала невидимыми подземными путями. После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали
на неспособность
русского народа, который даже для подобного случая ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать, как внимание их
было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении
на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории
русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она
будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
С этой минуты исчез старый Евсеич, как будто его
на свете не
было, исчез без остатка, как умеют исчезать только «старатели»
русской земли.
Вера больна, очень больна, хотя в этом и не признается; я боюсь, чтобы не
было у нее чахотки или той болезни, которую называют fievre lente [Fievre lente — медленная, изнурительная лихорадка.] — болезнь не
русская вовсе, и ей
на нашем языке нет названия.